Рейчел Кейн - Вино веры (Faith like wine) часть 2

[bitari]

Окончание рассказа. Начало здесь

Боль потери была настолько сокрушительной, что на мгновение весь мир словно выцвел и опустел; даже голод потрясённо затих. Я могла только таращиться в темноту, куда укатилась чаша.
Сестра Эме cхватила меня за плечи и начала трясти, что-то крича. Я взяла её за запястья и сжала. Она увидела мои глаза, взгляд зверя, и заткнулась. Её лицо приобрело цвет остывшего пепла.
- Никогда больше так не делай, - сказала я, так спокойно, как только могла. – Не смей её трогать. Никогда. Она моя.
В запястьях под моими жёсткими пальцами пульсировала жизнь - красная, горячая, доступная. Как давно я уже не пробовала на вкус смертную плоть? Со времен того давно исчезнувшего богатого особняка за стенами Иерусалима, столиков из кедровой древесины и золотых светильников.
Симон Маг стоял и смотрел, как я питалась, с нежной покровительственной улыбкой. Ему нравился зверь. От воспоминания о его красивой улыбке меня замутило, и я отпустила Эме и медленно, мучительно поползла в темноту, в которую укатилась чаша.
Она ударилась о камень, и от неё откололся кусочек – совсем маленький скол на оправе, у грубо выдавленного древним гончаром узора. Я подняла её обеими руками и закрыла глаза, слушая голос моего возлюбленного Учителя, ощущая его прикосновения.
Я поднесла чашу к губам и пила, пока тварь не захлебнулась в цветах и мёде, оставив после себя насыщенный густой привкус. Алая влага стекала с моих губ, капала с подбородка на траву, а я пила и не могла остановиться. Так близко к нему, так близко.
"Это моя кровь, что пролита для тебя". Только для меня. Ни для кого другого.
Я практически отключилась от экстаза и едва почувствовала прикосновение рук сестры Эме к своим. Когда я мигнула и мир вокруг снова пыльно-чёрным и серым, она уже держала чашу и отступала от меня. Её глаза горели опасным огнём. Я пыталась задержать её, предостеречь, но она отступила, а я была слишком слаба, чтобы продолжать. Она баюкала в ладонях чашу, и лицо её осветилось пониманием.
- Его, - выдохнула она, -"Сё – кровь моя", сказал он. И вот она. Здесь.
Она не понимала. Чудеса были делом личным. Их нельзя было продать, словно неиспользованные значки с сельской ярмарки. Этот путь вёл к поражению и безумие. Этот путь вёл к Симону Магу и фальшивому блеску легкой веры. Её лицо пылало, словно в лихорадке, от жажды соблазна, а за её спиной из тьмы выступил, мерцая красотой и предательством, грустной улыбкой и ангельскими глазами Симон Маг, как будто я каким-то образом умудрилась его призвать.
- Пей, - шепнул Симон. Его голос был тенью, порывом ветра, шелестом листьев. - Пей, женщина, и живи. Живи вечно.
Не может быть. Это же не Симонова отравленная тьмой чаша – эта чаша святая, благословенная. Она наверняка не причинит никакого вреда.
Но проклятия, как и чудеса, были делом личным, и я не была уверена.

***
В доме было холодно, все огни прогорели дотла. Я сидела в серых лучах рассвета и слушала хаос на улице. Топот бегущих и далёкие крики. Дом был смертельно, мертвенно тих.
Я услышала его шаги во внутреннем дворике прежде, чем он вошёл - медленно, неуклюже спотыкаясь. Он отодвинул занавес в мою комнату и застыл в проёме, сжав ткань в напряженном добела кулаке.
- Я предал его, - прохрипел Иуда. - Они схватили его в саду. Я предал его.
Он рухнул на колени прямо на пороге, словно все силы разом покинули его. Я обняла его и начала нежно укачивать взад и вперед. Он весь дрожал, кожа стала серой и холодной на ощупь. Я укутала его своим одеялом и молча держала в своих объятьях, пока улица заполнялась шумом. Последователи Симона Мага могли ликовать. Бунт снаружи мог разгореться ещё до окончания дня. Я понятия не имела, куда подевались остатки Дюжины - сбежали, скорее всего, не дожидаясь сокрушительного предательства.
- Я просил тебя уйти, - устало сказал он. Я прижалась к его щеке своей и его горячие слёзы смочили мою кожу. - Они придут сюда. Они убьют тебя, если найдут.
- Он просил тебя об этом.
- Они не пощадят тебя.
- Он просил, чтобы ты предал его, - повторила я. В отличие от моей безмолвной холодной плоти его сердце билось сильными, отчаянными ударами кулаков по стене. - Ты не перенесёшь позора.
- Я люблю его, - ответил он, прижался лицом к моей шее и горько заплакал, как страдающий от боли ребенок. - Я никогда никого так не любил.
Я поцеловала его в лоб, так же нежно, как Учитель целовал меня. У меня не было слёз, только огромная дыра в сердце, где они появляются. "Отсюда расходятся все пути", сказал он. Но он не сказал о том, что некоторые пути будут такими короткими, или такими горькими.
Вдалеке прокричал петух.
- Пора, - шепнул Иуда. – Пора идти.
Я вышла с ним во внутренний двор. Он молча снял одежду, тщательно свернул её и положил на землю. Над его плечом поднималось солнце, сияющее как глаз Бога.
Я стояла на коленях на жестких камнях, и солнце жгло меня, пока я смотрела, как он повис на дереве и серебряные монеты рассыпались у его ног словно мерцающий упавший нимб. Он не произнёс ни слова, ни молитвы.
В пепле моего сердца не осталось молитв - только зияющая, болезненная тишина. Я взяла одну монету, всего одну, в память о нём.
О, Иуда, любовь моя.
***
- Она уже обречена, - сказал мне Симон. Был ли он действительно здесь, или мои собственные страхи и сомнения приняли его форму? Видела ли она его? Сестра Эме не отрывала глаз от чаши, от экстаза, что она столь любила и потеряла, который мерцал тьмой в его глубинах. Он просто предлагал то, в чём мы нуждались сильнее всего, разумеется. Что мы больше всего хотели получить. - Если ты спасёшь её сейчас, просто будет следующий раз, и следующий. Она не плотник из Галилеи, Иоанна. Люди не могут перенести столько высокого, не замарав его грязью. В конечном счете, она всё равно падёт.
- Она сильнее, чем ты думаешь, - шепнула я. Тварь иссушило всё мои силы, оставив лишь горе и боль. – Сильнее, чем была я.
- Ты всего лишь хотела жить, - улыбнулся он, обходя её по дуге. Его сандалии не оставляли следов на влажной траве. - Её гордыня гораздо сильнее. Она считает, что сможет подтащить весь мир к небесам, если заполучит достаточно большую сеть, чтобы зацепить его.
Как ни странно, но я скучала по нему – скучала по небрежной жестокости его улыбки, по изящному презрению во взгляде, когда он смотрел на меня. Наверное, я нуждалась во врагах, чтобы чувствовать себя живой. И он был моим врагом, моим последним и самым истинным врагом, более близким, чем любой друг или любовник.
Улыбка Симона стала просто убийственной.
- Ты выбираете плохих компаньонов, - продолжал он. – Людей без чести и совести. Таких бесчестных, что их имена становятся проклятиями. Скажи-ка мне, простил ли уже мир твоего Иуду?
Он как никто умел выбрать моё больное место, моё самое сокровенное, спрятанное в самый дальний угол воспоминание. Не имело значения, проклинал ли на самом деле Иуду мир, или хотя бы Учитель. Сам Иуда не мог простить себя.
Сестра Эме поднесла чашу к губам. В голове пронеслись тысячи воспоминаний о ней: хорошие, плохие, мгновения гордыни и высокомерия, моменты любви и доброты. Она была сильной, но он был искушенным. Это могло её уничтожить.
Все мы попались в ловушку своих собственных самых тяжких грехов. Иуда, неспособный простить. Эме, слишком гордая, чтобы признать свою веру неполной. Я…
Я, слишком эгоистичная, чтобы умереть. Как сказал Учитель тем вечером, когда я сидела так близко к нему? Не мне отнимать твою жизнь. Нет.
Я украла свою жизнь. Только я могла её отдать.
Все эти годы я искала исцеления, полагая, что заслуживаю второго шанса на смертную жизнь. Все эти годы, и я так и не выучила свой урок.
Теперь моя гордыня давила на неё. Я знала, что исцелит нас, если только у меня хватит смелости.
Он знал, что не хватит.
Я знала, что не хватит.
- Моя, - довольно выдохнул Симон, когда чаша коснулась губ сестры Эме.
Я вскочила на ноги и выхватила у неё чашу. Эме уставилась на меня: глаза тусклые, изо рта капает красным. У меня не осталось времени для размышлений.
Я нашла тот камень, который отколол кусочек с края моей чаши, моего спасения, моего бесценного чуда.
И изо всех сил ударила по нему чашей.
Звук бьющейся глины затерялся в крике сестры Эме и моём собственном удушливом хрипе. Три осколка. Края резали мои пальцы, как сталь. Я била их снова и снова, смешивая свою кровь с красной глиной.
Когда я закончила, от моей мечты осталась лишь пыль.
В наступившей тишине захныкала и осела на колени сестра Эме.
Симон Маг за моей спиной произнёс:
- Ни за что бы не подумал, что у тебя хватит на это смелости. Добро пожаловать в конец своего пути, Иоанна.
Мир был пустым и тихим. Рассвет окрасил небо в красный. Я почувствовала облегчение в груди, как будто там начала распрямляться некая очень давно сжатая пружина.
- Ты же знаешь, что не спасла её, - продолжил Симон. Он говорил издалека, становясь одной из исчезающих теней. - Она не сможет продолжать.
- Я знаю, - ответила я. Так тихо вокруг. Из моих израненных рук лился непрерывный рубиновый поток. Лилась моя украденная жизнь.
- Мы обе не сможем, Симон. В этом суть.
Когда я оглянулась, он уже исчез. Поскольку силы мои иссякли вместе с кровью, я свернулась калачиком на мягкой траве. Роса слезинками омыла мою щёку.
В первые солнце согрело меня, не обжигая.
Чья-то рука погладила мою щеку, и я открыла сонные глаза, чтобы увидеть лицо Иуды и его милую, добрую улыбку.
- Пора домой, - сказал он. Я села и посмотрела на спящую неподалёку сестру Эме. – С ней всё будет хорошо. Пора домой.
Ещё один человек стоял надо мной, протягивая руку. Лучистые глаза, полные улыбки – больше ни капли грусти.
- Учитель, - сказала я, когда его пальцы накрыли мои. – Я так рада вернуться домой.

От автора:
Эме Семпл МакФерсон существовала на самом деле, хотя я несомненно, позволила себе некоторые вольности с её персонажем. Она начала проповедовать в начале 1900-ых и быстро превратилась в общенациональное явление, буквально взорвав своей харизмой палаточные лагеря по всей стране. Её миссия привела к основанию Четырёхугольной Баптистской церкви, которая существует и по сей день.
В 1927 году сестра Эме исчезла почти на месяц и была позже найдена блуждающей в одиночестве. Она настаивала, что была похищена ради выкупа, но смогла сбежать от похитителей. Ходили слухи, что она сбегала с любовником, но несмотря на несколько организованных расследований, ничего подобного не подтвердилось. Однако суд общественного мнения признал её виновной, и это оказалось достаточно.
Хотя она продолжала проповедовать до самой своей смерти, сестра Эме так и не очистила свою репутацию от того скандала.
Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода, на самом деле является одной из женщин, упомянутых в Евангелии от Луки 8:3. Правда. Прочая ересь – целиком и полностью моего сочинения.