Dexter: Последний эпизод - Предисловие

[bitari]

ПРЕДИСЛОВИЕ
Быть мёртвым не так уж и плохо. Удивительно, правда, если подумать. Я имею в виду, все всегда выглядят такими напуганными всем этим: плач и стоны и долгие годы тоскливых размышлений о возможности загробной жизни. И вот он я, лежу себе тихо, мирно, в полном покое, не чувствуя боли, ничуть не заботясь о мире вокруг, и самое сложное моё занятие с точки зрения метафизики – воспоминания о моём последнем перекусе: отличном сандвиче с пастрами . Его доставили мне ещё тёплым, всего сорок минут назад, когда я сидел на удобном складном стуле. Помню, я ещё задумался: где они раздобыли в Майами такое сочное пастрами[1]? Солёный огурчик тоже был довольно вкусным. И ради этнической аутентичности, я запил всё это крем-содой, чего не делал уже долгое время; пальчики оближешь.
В целом, после такого кулинарного переживания побыть мертвецом казалось лишь лёгким неудобством - хотя если говорить откровенно, что иногда со мной случается, неподвижно лежать на асфальте становилось слегка утомительно. Я надеялся, что меня вскоре обнаружат; смерти оказалось не достаточно, чтобы занять мой разум, и казалось, что я пролежал здесь довольно долго. Я знаю, долгие часы абсолютного безделья могут показаться не первым аргументом против идеи умереть, который может прийти на ум, но так и было. Мне было скучно. Тротуар подо мной был горячим и начинал припекать всё сильнее. В довершение всего, вокруг меня расплывалась лужа липкой красной мерзости, что добавляло дискомфорта, - разумеется, я имею в виду, добавляло бы дискомфорта, будь я на самом деле жив. Помимо всего прочего, зрелище это чертовски неприглядное - я наверняка выгляжу просто отвратительно.
Ещё один странный повод для тревоги у недавно умершего, возможно, но меня это заботило. Я обязан был представлять собой непривлекательное зрелище. Это неизбежно; в трупе с огнестрельными ранами шарма маловато, и достоинства в том, чтобы лежать на улице под раскалённым солнцем Майами, ожидая в луже липкой красной гадости кого-нибудь, кто обнаружит ваше тело, нет никакого. А когда мою бедную, изрешеченную пулями тушку наконец найдут, не будет ни искреннего потока чувств, ни сердечных излияний тоски и сожаления. Не то чтобы я считал настоящие эмоции ужасно важными, но кто бы не хотел, чтобы его по настоящему оплакивали?
Но не сегодня, не для дохлого бедолаги Декстера. В конце концов, кто станет горевать по чудовищу вроде меня? Нет, всё будет чистой формальностью, ещё менее убедительной, чем обычно, и не мне на это жаловаться. Я провел всю свою профессиональную жизнь - и множество часов весьма полезного хобби – среди мёртвых тел. Я отлично знаю, что самой естественной реакцией на нахождение истекающего кровью трупа будет нечто вроде: "Ай, гадость", а потом тот, кто тебя нашёл, выжрет глоток энергетика и прибавит громкость на АйПоде. Даже такая реакция честнее, чем бессмысленной надувание щёк и пустой скрежет зубов, на которые я могу рассчитывать, когда мой жалкий труп будет обнаружен. Я даже надеяться не могу на классическое проявление горя и потери, вроде: "Увы, бедный Декстер", никто больше не говорит: "увы", и если на то пошло, сомневаюсь, что кто-то вообще в наше время способен на такие чувства.
Нет, никто не будет убиваться по дорогому покойному Декстеру; никто не сможет выразить своё горе по той простой причине, что никто его не почувствует. Я, быть может, и единственный, кто достаточно честен, чтобы признать свою неспособность ощущать эмоции, но я никогда не видел убедительных доказательств того, что все остальные на это способны. Люди слишком черствы и непостоянны, и даже в лучшие времена - которых не бывало - я мог бы надеяться лишь на миг отвращения к компостной куче, бывшей прежде моим человеческим (более или менее) телом, и укол раздражения от необходимости разбираться с очередным беспорядком. И то, несомненно, разговор будет обращаться к футболу, или планам на выходные, и память о моем сэндвиче продлится гораздо дольше, чем чьё-либо чувство потери от моей безвременной кончины.
Но в конце концов, альтернативы-то никакой. Мне остаётся только валяться кучей грязи, пока меня не найдут – событие, как по мне, давно уже назревшее. Я валялся под палящим солнцем не меньше получаса. Может ли труп хватить солнечный удар? Я был уверен, что мертвецы – даже в кино про зомби - избегали соляриев, но может ли мёртвая кожа загореть под полуденным солнцем? Это бы выглядело неправильным; мы все привыкли воображать мертвецов бледными и жуткими, и здоровый загар на эпидермисе, безусловно, испортит эффект.
Но вот я слышу нарастающих хор суеты и беспокойства поблизости: удар закрывшейся металлической двери, приглушенную скороговорку, и, наконец, тот звук, которого я жаждал: торопливый стук приближающихся шагов. Они затихают рядом со мной и женщина задыхается и кричит: "Нееет!" Наконец-то: хоть кто-то на самом деле сожалеет о моём трагичном состоянии. Немного мелодраматично, возможно, но трогательно; грело бы сердце, оставайся у Декстера сердце, которое можно согреть.
Женщина склоняется надо мной, яркий ореол солнечного света окружает её голову, и я не могу разглядеть черты её лица. Но безошибочно распознаю пистолет в её правой руке. Женщина с оружием – неужели это дорогая сестрица Декстера, сержант Дебора Морган собственной персоной, наткнулась на трагически убитого любимого брата? Кто ещё настолько хорошо вооружённый стал бы горевать обо мне? Её левая рука нежно прикасается к моей шее в попытке нащупать пульс; увы, напрасно, или чем там заменяют это слово в наши дни. Она роняет руку с моей шеи, поднимает лицо к небу и цедит сквозь крепко сжатые челюсти: "Я достану ублюдков, которые это сделали. Клянусь, я.... "
Я целиком и полностью одобряю это чувство - на самом деле, она говорит почти как Дебора, но только почти. В её голосе звучат нерешительные, мелодичные нотки, которых моя сестра никогда себе не позволяет.
Нет, это не Дебора, а кто-то, мастерски её имитирующий. И у неё ещё лучше получается изобразить мою свирепую сквернословящую сестру, когда она слегка в нос добавляет весьма сердитым тоном:
- Чёрт побери, Виктор, эта долбанная тень всё время налезает мне прямо на лицо!
Голос мужчины, который словно бесконечно долго переживал невероятную, лежащую далеко за пределами человеческих возможностей усталость, раздраженно кричит:
- Снято! Где долбаный старший механик [2] ?
- Виктор? Старший механик?
Что это? Правда, что происходит? Почему такая странная реакция на трагическое расставание с таким молодым, таким талантливым, достойным такого глубокого восхищения - по крайней мере с моей точки зрения - человеком? Это какая-то космическая икота, безумная галлюцинация, вызванная прохождением через Завесу, отделяющую от нашего Потусторонний Мир? Возможно, произошла неразбериха в момент перехода к Единению со Всем Сущим, когда Декстер покинул бренную плоть и отправился в последний путь?
Всё страньше и страньше, вокруг моего тела вдруг завертелась некая сюрреалистическая активность. Десятки людей, молча прятавшихся до сих пор, выскочили на тротуар и взорвались неистовым безумии бешеной деятельности, словно носиться рядом с истекающим кровью Декстером в муравьиноподобной суете - самая естественная вещь в мире. Двое мужчин и женщина встали прямо над моим трупом и начали бороться с большой треногой прожектора, отражателями, связками электрического кабеля, а мне оставалось лишь гадать: "Неужели вот этим заканчивается наша жизнь? Не Большим Взрывом, а всего лишь сменой освещения?"
К сожалению, чтобы совершить метафизическое открытие и получить ответы на эти отличные вопросы, придётся подождать немного подольше. Потому что на самом деле сегодня не тот бесславный день, которого я так давно боялся – не День Смерти Декстера. Сегодня его ничтожная, безвредная подделка. Сегодня Декстер окунулся в бурлящий водоворот профессионального шоу-бизнеса. Нам предоставили великое и уничижительное благо настоящей Актёрской Работы, и в сегодняшнем представлении мы играем роль, на изучение которой потратили всю жизнь. Нам досталась роль трупа на заднем плане, мелкой, неподвижной пешки на великой шахматной доске Голливуда.
Не-Дебора погладила меня по лицу и величественно направилась в свой трейлер, бормоча убийственные комментарии о тех, кто позволил тени осквернить её почти идеальное лицо. Все члены команды занялись своими непонятными срочными делами, еще более усталый голос Виктора звучит над суматохой, повторяя серию усталых приказов, а затем добавляет:
- Отправляйся в гримёрку и приведи себя в порядок перед ещё одним дублем, ладно, Деррик?
- Я Декстер, - говорю я, восстав из мертвых и принимая сидячее положение, - через "экс".
Виктор не проявляет никаких признаков, что услышал меня, или хотя бы в курсе, что я существую
- Мы уже на три дня отстаем от графика, люди, - стонет он. - Мы можем двигаться хоть чуточку быстрее?
Я не заметил, чтобы кто-нибудь на самом деле начал двигаться быстрее, что, как по мне, абсолютно справедливо. В конце концов, раз Виктор предпочитает игнорировать меня, ему не стоит жаловаться, что другие игнорируют его.
Элегантный молодой человек присаживается на корточки рядом со мной, принеся с собой ярко выраженный аромат какого-то цветочного одеколона.
- Правда круто, - говорит он, похлопывая меня по руке. - Ты выглядел таааким реально дохлым?
- Спасибо, - отвечаю я.
Он кладет мягкую ладошку мне на плечо .
- Давай я приведу тебя в порядок ? - говорит он.
Почти всё, что он произносит, звучит как вопрос, даже простые заявления типа: "Привет, меня зовут Фред?" Я ничего против него не имею, хотя начинаю подозревать, что Фред бы очень хотел , чтобы я имел что-то против него. Но даже если бы я был к этому склонен, и доступен (что не так), у него всё равно нет шансов. Он всего лишь помощник костюмера, а Декстер - Талант (так говорится в контракте, что я подписал!). Поэтому я с достоинством поднимаюсь на ноги и направляюсь в большой прицеп, который занимают Фред и его коллеги. И по дороге я задумался , и возможно, именно этот вопрос тоже клише, абсурдная одержимость человека искать смысл там, где нет и никогда не было. Но, окинув взглядом бестолковую суету и хаос вокруг, я всё равно спросил его:
Как я сюда попал?

От переводчика:
[ 1.] pastrami - (итальянское) пастрами, копченая говядина (типа бастурмы).
[ 2.] Старший рабочий-механик (англ. Key Grip) — прикрепляется к оператору-постановщику и руководит работой со всем оборудованием, связанным с киносъёмочной аппаратурой на съёмочной площадке. Руководит сотрудниками цеха, собранными в несколько «команд» (англ. Grips), каждая из которых отвечает за свой участок работы