Ребекка Брэдли "Новые сорок"

[bitari]

Почему все вампиры молоды и прекрасны, если превращение не меняет человеческую внешность? Потому, что они обращают только молодых и красивых.
Героиня новой интерпретации "Гадкого утенка" от Ребекки Бредли веками терпела унижения, насмешки и одиночество из-за седины и морщин на лице... до тех пор, пока не обнаружила, что в наше время шестьдесят - это "Новые сорок", а ее считают вполне интересной дамой.

Название: Новые сорок (The New Forty)
Автор: Ребекка Брэдли (Rebecca Bradley)
Перевод: bitari

По правде говоря, им не хватает сочувствия. Бездушные, погруженные в себя, бродящие в ночи в ожидании хороших времен и быстрых решений; думают только о том, как сосать из горла и напрыгивать друг на друга, словно обезьяны в зоопарке. Без смысла, без стыда. И вампиры не лучше.

Ох, молодежь!

Я не настолько озлоблена, как может показаться. Но благодаря столетиям наблюдений я слишком хорошо их понимаю. В наши дни я наблюдаю за молодежью обоих видов, особенно нежити, через ток-шоу. Восходящие звезды новой эпохи вампирского кино, вампирические модницы супер-модели, вампирские рок-группы с названиями вроде Bloody Waters, Grateful Undead и Bled Zeppelin. Как совершенны их холодные, стройные мертвые тела, как красиво они соответствуют новым тенденциям. Если в каком-нибудь столетии вообще возможно для моего вида выйти из тени и смешаться с толпой, то оно настало сейчас.

Моего вида? Скорее, их вида. У меня его нет. Даже среди вампиров я урод; забавная, нелепая случайность. Обычная замарашка, рожденная в тот век, когда женщины год за годом рожали детей, словно щенков; ничтожество, всю короткую жизнь до самой смерти повторявшее жизнь своих предков. Впрочем, ко мне это не относится. Мой отец умер, когда я была маленькой, а мать - когда мне исполнилось десять; сама я пережила двух мужей и всех семи моих бедных дракончиков и достигла мрачного одиночества в преклонном возрасте шестидесяти четырех лет.

Потом я стала ведьмой - по названию, не по своей воле. В те времена для того, чтобы прослыть ведьмой, достаточно было дожить до прекращения менструаций, остаться в одиночестве, лишиться части зубов и обзавестись морщинами, сединой и репутацией мудрой женщины. Возможно, мне следовало бы обрести связи, а не мудрость. Меня схватили и подвергли пыткам, время от времени бросая в населенную паразитами холодную камеру, покрытую разнообразными, от крови до рвоты, телесными выделениями; выражаясь языком ремонтных телешоу, мой вклад в отделку стен и потолка отражал мое внутреннее «я» и придавал этому месту атмосферности. Однажды ко мне бросили сокамерника.

Мы не обменялись ни словом. Я не видела его лица. Толпа избила его достаточно жестоко, чтобы убить христианина, поэтому само его выживание доказывало, что он отродье дьявола и заслуживает костра. Как только за тюремщиками захлопнулась дверь, я подползла поближе, чтобы украсть его плащ и обшарить карманы в поисках корочки хлеба. Он неподвижно валялся на животе, но едва я перевернула его, как он сделал змеиный выпад и вцепился прямо мне в шею. Его зубы вошли в плоть настолько глубоко, что я услышала, как они стукнулись друг о друга. Возможно я укусила его в ответ, потому что вкус его крови ощущался во рту после пробуждения; либо мне в рот попала кровь из его многочисленных ран. В любом случае, к тому времени, как я очнулась, он уже вышел из камеры, и я оказалась дважды случайно рожденной: едва знавшей отца и совсем не знавшей сира.

Я слышала о дьяволе и о его приспешниках, что приходят по ночам к добродетельным пожилым женщинам и соблазняют их на отвратительный шабаш. Именно это, как со стыдом и страхом думала я, и произошло со мной. Но дьявол позаботился о своей собственности. Дверь в мою камеру отворилась как перед апостолом Павлом в Филиппах [1], а во всей тюрьме не слышно было ничего живого. Я сбежала в темный лес, подальше от сонного города.

Я вновь оказалась ребенком, новичком в странном новом мире - ребенком внутри увядшего тела с морщинистым лицом. Да, я почувствовала разницу во время побега. Впервые за двадцать лет бедра и спина не болели, старые кости легко двигались в суставах, а дыхание не хрипело в горле. Переломы и раны от пыток чудесным образом зажили.

Как я бежала! Сначала от страха, а потом от удовольствия бегать в ледяном свете луны, заставляя крестьянских собак скулить и сжиматься при моем приближении. Я обогнала оленя в королевском лесу, и – благодаря свежеприобретенному инстинкту – с неожиданной силой схватила его, свернула благородную шею и припала к горлу. Из ведьмы я превратилась в браконьершу, пригодную не только на костер, но и на виселицу; но также я была хнычущим младенцем, одержимым новизной всего вокруг.

Вернемся к ток-шоу:

- Послушайте, Опра, у нас тоже есть чувства. Мы деликатны и заботливы с нашей молодежью. Для нас новообращенные вампиры схожи с новорожденными. Мы держимся рядом и делаем все возможное, чтобы помочь им совершить крайне тяжелый эмоционально переход. Мы учим их…
- … убивать? – Опра хмурится, демонстрируя, что задает компрометирующий вопрос. Зрители свистят и аплодируют в знак поддержки.
- Эй! - восклицает поразительно красивый юноша. Его бледно-мраморная кожа блестит под светом софитов. - Я считаю это замечание вампироненавистническим и оскорбительным. Вы думаете о прошлом, когда мы делали то, что должны были, просто чтобы выжить. Это не значит, что нам нравилось.

Лжец. Если бы не полмиллиарда свидетелей, он с огромным удовольствием впился бы ей в горло. Смертные не знают нас достаточно хорошо, чтобы читать язык тела. А что касается деликатности и заботы, то мне не досталось ничего подобного во время моего крайне тяжелого эмоционально перехода. Мне пришлось мучительно открывать для себя массу нового, начиная с убийственной природы солнечного света.

Только по счастливой случайности я не сгорела в свой первые посмертный восход. Я скулила, укрывшись листьями папоротника, и рыла неглубокую могилу в лесной грязи, среди кротов и червей; на закате я выкопалась обратно все еще страдающими от боли руками.

Помимо туманных догадок о случайной продаже души дьяволу, я понятия не имела, в кого превратилась. Даже внезапная жажда крови - несколько кротов и барсук не помогли ее утолить - не казалась странной. Позже ночью, когда меня выследило гнездо, я понимала только, что должна их бояться, смертельно бояться, но почему-то не чувствовала страха.

Трое симпатичных юношей и две красивые девушки окружили меня среди деревьев. Богато одетые, сияющие в лунном свете – таких, как они я видела только среди пассажиров богатых карет, зажимавших носы, чтобы случайно не вдохнуть вонь городских улиц. Они смотрели на меня с удивлением и явным отвращением. Много позже я подумала, что один из них мог быть моим создателем, но тогда я слишком мало знала, чтобы спросить. Затем один из юношей резко рассмеялся:

- Боже правый, кому могло прийти в голову обратить это?

- Согласитесь, - застенчиво говорит Опра, - что вы все… как бы это сказать… немного лучше обычных людей. На самом деле я бы сказала, что вы все убийственно прекрасны, простите за каламбур. Превращение в вампира - это нечто вроде косметических процедур или как?
- Опра, скромность не позволяет мне на это ответить. - О, как красиво он смеется. Опра и зрители смеются вместе с ним. - Но, если честно, внешний вид не имеет для нас большого значения. Мы не в ответе за то, как выглядим.

Очередная ложь. Начиная с темных веков кандидатами на превращение были только молодые и красивые. Старые, уродливые, потрепанные, несовершенные становились обедом. Теперь я знаю, как мне повезло в ту лунную ночь в королевском лесу. С другим альфой они вполне могли разорвать меня в клочья, в духе людей, бросавших нежеланных детей на склоне холма. Но тогда я знала лишь то, что они не были ни инквизиторами, ни егерями.

- Помогите, - я протянула к ним сожженные солнцем руки. - Возьмите меня с собой.

Парень хмыкнул:

- Зачем? Какая от тебя польза?

- Я многое знаю. Разбираюсь в травах и помогаю при родах. Женщины приходят ко мне за советом…

Судя по их смеху, им показалось это забавным. Оглядываясь назад, я могу понять, почему, но тогда я пришла в ярость:

- Могли бы проявить уважение к сединам и проявить немного сочувствия к старухе в бедственном положении.

- Сединам? - выкрикнула одна из девушек сквозь смех. – Твой возраст ничего не значит для нас. Да я могла бы быть твоей пра-пра-прабабкой… хотя искренне надеюсь, что у меня никогда не будет настолько уродливой внучки.

Продолжая хохотать, она запрокинула голову, и я рассмотрела ее зубы.

Так я поняла, что присоединилась к легендарной нежити. Я провела языком по остаткам зубов: новые не отросли, но те, что сохранились, стали длинными, крепкими и острыми. Красавцы нашли мои стоны крайне забавными. Но когда эти юноши и девушки, бывшие старыми еще до моего рождения, устали дразнить меня и радостно побежали вдаль, это оказалось страшнее насмешек. Я побежала следом.

- Так вы видите это своего рода освобождением? Расширением возможностей вампирского сообщества?
- Совершенно верно, Опра. Конец столетиям дискриминации и остракизма. И… да - давно назревший конец преследованиям непонятого меньшинства. Поверьте, мы приветствуем возможность стать полноправными, продуктивными членами общества.
- Считаете это вызовом?
- Безусловно, Опра.

Мне хочется швырнуть что-нибудь в экран. Как хорошо они усвоили свои уроки, эти вампиры-двадцать-первого-века. Как они обожают быть демографическими. Я многое могла бы рассказать о том, о чем они понятия не имеют: каково это – быть в абсолютном меньшинстве. Потрепанное лицо не единственное, что всегда отличало меня от остальных. Я впервые поняла эту истину в ту ночь, когда с рыданиями бежала за красавцами и догнала их у тела добычи.

Это был парень, которого я знала, которому я шестнадцать лет назад помогла появиться на свет. Хороший, трудолюбивый и честный мальчик, хотя возможно, немного бедный. Он ухаживал за средней дочерью кузнеца, и, по-моему, им уже пора было пожениться.

Когда я пробилась сквозь кусты, все пятеро присосались к его телу, как поросята к свиноматке, но он все еще был жив и в сознании. Его глаза распахнулись при моем появлении. Надежда? Мольба? Или он принял меня за одну из них, настоящую рабыню дьявола, по словам охотника на ведьм?

В следующее мгновение «альфа» оставил этот вопрос без ответа, прокусив артерию в основании плотной крестьянской шеи.

- Вот, бабуля, - ухмыляясь, сказал он, - сегодня вечером я настроен щедро. В этой скотине еще осталось на пару глотков. Иди, попробуй на вкус. А потом убирайся, твой вид нас оскорбляет.

- Эту «скотину» звали Джон, - я ушла в темноту и ни разу не оглянулась.

- Но вы убивали людей, верно? Как вы относитесь к этому сейчас?
- Отличный вопрос, Опра. Конечно, нам приходилось убивать людей в прошлом, просто чтобы выжить. Делает ли это нас злыми? Не думаю. Это отличает нас от любой другой нации или этнической группы в мировой истории.

На сей раз я согласна с моим прекрасным сородичем. В последний раз я видела его в Лондоне: он был одет в модное пальто-пуховик и перекусывал беспризорником. Молодые представители моего вида не более жестоки, чем смертная молодежь. Они Питеры Пэны с клыками, бабочки в янтаре, навсегда застрявшие в пограничной психопатии юности. Крайняя форма неотении [2]. Жизнь никогда не выбьет из них дерьмо.

Но к моменту моего обращения жизнь меня уже изрядно потрепала. Я никогда не смогла бы заставить себя охотиться на людей - слишком многое я знала о смертной боли, слишком сильно им сопереживала.

Расставшись с красавцами и уклоняясь от лесных зверей, я неторопливо двинулась по диким местам южных графств. В Лондоне я сменила имя и стала бедной вдовой из провинции – кто обратит внимание на очередную разорившуюся старушку? Неплохой выбор того, что сейчас назвали бы «стилем жизни».

Долгие годы я питалась крысами Уайтчепела и Ламбета и спала в безопасности огромного подземного дворца лондонской канализации. Эпидемии чумы и пожары приходили и уходили, мода менялась и снова менялась, поколения смертных летели мимо меня, но крысы и канализационные трубы оставались вечно. В начале эпохи регентства меня пришла в голову блестящая идея: переодеться мужчиной и стать крысоловом. Почему бы не начать зарабатывать на том, чем я и так занималась? Полученное за обескровленных вредителей вознаграждение положило начало состоянию, диверсифицированому в ряде оффшорных инвестиционных банков.

Естественно, я встречала сородичей в богатых охотничьих угодьях Лондона. Они редко замечали меня, поскольку я предпочитала наблюдать за ними с расстояния. Их этнология стала моим хобби: обычаи кормления и спаривания, иерархия, родственные связи, ритуальное поведение. Я могла бы книгу написать о них… возможно, и напишу. В тех немногих случаях, когда они признавали меня нежитью, они реагировали так же, как первые встреченные мной вампиры из леса: помесью забавы и отвращения.

- Теперь, могу я задать вам личный вопрос, ответ на который просто мечтают узнать миллионы женщин?
- Конечно, Опра.
Она склоняется вперед, сокращая дистанцию до интимной. Многие зрительницы в аудитории и наверняка перед экранами телевизоров тоже склоняются вперед.
- Вампиры… влюбляются?
Вампир придвигается еще ближе.
- Да, Опра, мы влюбляемся. Мы вполне способны формировать стабильные любовные отношения.
- Вы, э-э-э… ходите на свидания?
- Определенно да.

Свидания? Скорее, охотничьи тусовки. Сейчас вампиры танцуют ночи напролет или ходят ужинать в те новые специализированные рестораны. За первыми межвидовыми браками пристально следят социологи и журналисты таблоидов. Романтика в воздухе… не только для молодых.

Я долго верила, что ко мне это не относится. Я была старой. Средняя продолжительность жизни смертных не превышала пятидесяти лет вплоть до двадцатого века, и люди моего внешнего возраста встречались редко и были безнадежно дряхлыми. Когда мой бизнес по борьбе с вредителями вырос до небольшой финансовой империи в начале девятнадцатого века, я стала одеваться лучше и дороже, но не ради того, чтобы привлекать любовников. Кого, кроме откровенных охотников за состоянием, заинтересует дряхлая карга?

Но затем произошла любопытная вещь. Краткая жизнь смертных начала удлиняться. Все больше людей стали доживать сначала до пятидесяти, а затем шестидесяти лет; все больше и больше стали переваливать за библейские шестьдесят и еще десять. Я с удивлением узнала из журналов, что в сорок жизнь только начинается; а затем, ненамного позже по стандартам вампиров, что шестьдесят – это новые сорок. Очевидно, поколение бумеров [3] начало меня нагонять. К началу нового тысячелетия я была поражена, обнаружив, что считаюсь относительно молодой и потенциально привлекательной женщиной.

- Да, Опра, думаю, вы можете с уверенностью сказать, что мир видит новую породу вампиров. И я возлагаю большие надежды на светлое будущее, которое ждет нас всех.

Аминь. Увы, подтяжка лица не получилась, но зубные протезы заметно улучшают внешность. Как и преображающая сила косметики, умного стилиста и личного закупщика с хорошим вкусом.

Розы от мужественного джентльмена семидесяти шести лет, готового ради меня отказаться от игры в гольф на солнцепеке. Сегодня вечером мы выпьем шампанского в честь его обращения. Почему бы нет? Бессмертие, как и молодость, попусту тратить на молодых.

-----------------------------------------
Примечания переводчика:

1. Речь об одном из чудес апостола Павла в Филлиппах. За изгнание пророческого духа из некой рабыни Павла и Силу бросили в темницу, где они молились, воспевая Бога. Около полуночи случилось землетрясение, из-за которого поколебалось основание тюрьмы; все двери отворились, а узы заключенных ослабли.
2. Неотения - сохранение игровых и детских черт у взрослых
3. Слово «бумер» происходит от «baby boomer» - поколение людей, родившихся в период демографического роста, который наступил после окончания второй мировой войны.