Кайл Чацкий сидел напротив меня за тем же угловым столиком в том же больничном кафе. Несмотря на то, что он едва ли покидал свой пост в течение последних нескольких дней, он был чисто выбрит и одет в свежую рубашку. Кайл смотрел на меня с улыбкой, чуть тронувшей уголки глаз и губ, но не добравшейся до глаз, которые оставались холодными и бдительными.
- Забавно, - сказал он, - Ты хочешь, чтобы я помог тебе взломать систему регистрации отлея "Брейкер"? Ха! – он не очень убедительно усмехнулся – А почему ты считаешь, что я могу тебе помочь?
К сожалению, вопрос был справедливым. Моё мнение о возможностях Чацкого не было основано на каких-то его словах или поступках. Но краем уха я слышал, что он на хорошем счету в некоем тайном правительственном подразделении – как бы не связанной между собой группы людей, тщательно избегающих пристального внимания, служащих в различных структурах, обозначаемых аббревиатурами и более-менее аффилированных с федеральным правительством, а иногда даже друг с другом. В свете этого знания я был абсолютно уверен, что ему известны пара способов выяснить, когда Вайс заселится в отель.
читать дальшеНо возникала небольшая проблема протокола: мне не полагалось ничего подобного знать, а ему - признаваться. Чтобы решить эту проблему и преодолеть его инстинктивное нежелание, нужно было придумать нечто достаточно важное и срочное. Лично для меня нет ничего более экстренного, чем надвигающаяся кончина Драгоценного Декстера, но вряд ли Чацкий разделит мою высокую самооценку. Ему наверное, куда важнее всякие пустяки вроде национальной безопасности, мира во всем мире и собственных бестолковой жизни и здоровья.
Но мне пришло в голову, что для него так же немало значит моя сестрица… и на этом можно попробовать сыграть. Поэтому. Изобразив на лице своё лучшее выражение мужественной прямоты, я выпалил:
- Кайл! Это тот мужик, который ранил Дебору!
В любом из мужских телесериалов, которые я видел, этого было бы более чем достаточно, но видимо, Чацкий их не смотрел. Он просто приподнял бровь и спросил:
- Ну и ..?
- Ну и … - протянул я, несколько опешив и лихорадочно пытаясь вспомнить, что еще говорят в подобной ситуации по телевизору, - ээ… он там, ему всё сошло с рук… и он готов повторить попытку!
На этот раз Кайл приподнял обе брови:
- И ты считаешь, что он снова нападёт на Дебору?
Всё шло совсем не так, как я рассчитывал. Я-то верил. Что Кайл живет по некоему Кодексу Людей Действия и стоит мне упомянуть о необходимости активных действий и выразить свою готовность в них участвовать, как Чацкий вскочит на ноги и мы ринемся в бой. А он вместо этого смотрит на меня так, словно я предложил ему клизму.
- Как ты можешь не хотеть поймать этого парня? – спросил я, и мне стало даже неловко от нотки отчаяния в голосе.
- Это не моё дело, - ответил он. - И не твоё тоже, Декстер. Если ты думаешь, что этот парень собирается заселиться в этом отеле, скажи полицейским. У них полно народу, способного выследить и схватить его. А ты у себя один, приятель, и не пойми меня превратно, но дело может оказаться намного серьёзнее, чем ты привык.
- Полицейские захотят узнать, откуда мне это известно, - ляпнул я, и тут же пожалел об этом. Чацкий мгновенно вцепился в мою оговорку:
- И откуда тебе это известно?
Бывают случаи, когда даже лицемеру Декстеру приходится раскрыть пару карт, и сейчас явно настал один такой. И так, выбросив в форточку вбитые в меня с детства запреты, я выдавил:
- Он меня преследует.
- В смысле? – моргнул Чацкий.
- В смысле, он хочет меня убить. Он уже сделал две попытки.
- И ты думаешь, что он собирается попробовать ещё раз? В этом отеле, "Брейкер"?
- Да.
- Так почему бы просто не остаться дома?
Без ложного тщеславия я заявляю, что не привык к наличию интеллекта у собеседника. Но Чацкий явно вёл в нашем танце, а я отставал на пару па, хромая на обе левых ноги. Я завёл этот разговор, считая Чацкого этаким бравым воякой без страха и упрёка, который с полуслова ринется в бой, особенно если получит возможность вонзить свой крюк в мерзавца, ранившего любовь всей его жизни, Дебору.
Я явно просчитался. И из этого следовал вопрос: кто же такой Кайл Чацкий и как мне заручиться его помощью? Склонить его на свою сторону хитрой уловкой или придётся прибегнуть к той или иной форме беспрецедентно неудобной и невыразимой правды? Сама мысль о совершении акта честности заставила меня содрогнуться – это противоречило всему, что я из себя представлял. Но другого выхода я не видел – придется поделиться хотя бы частицей правды.
- Если я останусь дома, он сделает нечто ужасное. Со мной, и возможно, с детьми.
Чацкий покачал головой:
- Было гораздо понятнее, когда я считал, что ты хочешь отомстить. Как он может навредить тебе, если ты будешь дома, а он – в гостинице?
Иногда приходится признать – сегодня не твой день. Я попытался утешиться мыслью, что еще страдаю от последствий сотрясения мозга, но сам себе возразил: жалкая отмазка. Тогда, чертовски раздраженный, я вытащил позаимствованный из машины Вайса блокнот и открыл на цветном портрете Доминанта Декстера на фасаде гостиницы Брейкер.
- Так, например, - сказал я, - Если он не сможет меня убить, то подстроит арест за убийство.
Чацкий долго разглядывал рисунок, а потом тихо присвистнул:
- Ого… А эти штуки внизу…?
- Трупы. Изукрашенные так же, как в том деле, которое расследовала Дебора, когда этот тип напал на неё.
- Зачем ему это? – изумился Кайл.
- Это вид искусства. – ответил я. – То есть он так думает.
- Да, но зачем ему ты?
- Парень, которого арестовали, когда ранили Дебору. Я ещё ему здорово по башке наподдал. Это был его бойфренд.
- Был? – тут же зацепился Чацкий, - А где он сейчас?
Никогда не видел смысла в членовредительстве – в конце концов, жизнь сама по себе намного лучше с этим справляется, но если бы я мог вернуть обратно это "был", откусив себе язык, то сделал бы это с превеликой радостью. Но увы, слово не воробей, и задействовав жалкие остатки своего некогда острого ума я выдал:
- Он сбежал из-под залога и исчез.
- И этот парень обвиняет тебя?
- Я так думаю.
Чацкий посмотрел на меня, потом опять на рисунок:
- Слушай, приятель, ты знаеim этого парня, а я хорошо усвоил, что к предчувствиям надо прислушиваться. У меня они срабатывали девять раз из десяти. Но тут… не знаю, – он пожал плечами. – Не слишком ли притянуто? – тут он поддел рисунок пальцем. – Впрочем, в одном ты прав. Тебе нужна моя помощь, и даже сильнее, чем ты думаешь.
- "Что ты имеешь в виду?" – вежливо уточнил я.
Чацкий похлопа рукой по рисунку:
- Это не гостиница Брейкер. Это Националь. В Гаване, – и видя совершенно непотребно отвисшую Декстерову челюсть, уточнил: - в той Гаване, что на Кубе.
- Не может быть! – пролепетал я. – Я сам там был. Это Брейкер!
Чацкий самодовольно ухмыльнулся. (Мне ужасно захотелось попробовать такую улыбочку, когда я без маски)
- Ты что, историю прогуливал?
- Вряд ли нам задавали эту главу. Просветишь?
- Националь и Брейкер были построены по одному проекту, из соображений экономии. Они практически идентичны.
- Тогда почему ты так уверен, что это не Брейкер?
- Смотри сюда – показал чацкий, - видишь старые автомобили? Чистая Куба. А вот тут, видишь нечто вроде гольф-кара с пластиковой крышкой? Это "коко-локо" и ездят на них только на Кубе, а не в Форт Лодердейл. Ирастения, здесь, слева! Около Брейкер таких не увидишь. – он отпустил блокнот и откинулся на спинку стула. – Ну, можно сказать, твоя проблема разрешилась сама собой, приятель.
- В смысле? – не понял я, раздражаясь от полной бессмысленности его слов.
Чацкий ухмыльнулся:
- Американцу слишком трудно туда попасть. Не думаю, что у него получится.
В прорезь упал десятицентовик, и у Декстера в мозгу загорелась лампочка.
- Он канадец, – сказал я.
- Ладно, тогда он сможет туда попасть, - гнул свою линию Чацкий, - Но ты возможно не помнишь, но там всё очень строго. В смысле. Ничего подобного ему с рук не сойдет, – он снова похлопал по блокноту. – Только не на Кубе. Копы появятся, едва он… - тут Чацкий нахмурился и задумчиво потянулся своим блестящим стальным крюком к лицу, но спохватился, прежде чем успел выколоть себе глаз.
- Разве что…
- Что?
Он слегка покачал головой:
- Этот парень очень умный, да?
- Ну, неохотно признал я, - по крайней мере, он так считает.
- Значит, он должен это знать. Что возможно, означает…
Чацкий замолк на полуслове и выудил откуда-то свой телефон (одну из тех моделей с увеличенным экраном) Придерживая его крюком, он принялся что-то быстро печатать, хмыкая и бормоча под нос: "Черт ... Хорошо ... Угу…" и прочие малоинформативные фразы.
Я видел, что он что-то ищет в Гугле, но не смог разобрать через стол, что именно.
- Бинго! – наконец воскликнул он.
- Что?
Он улыбнулся, явно довольный собственной сообразительностью.
- На Кубе обожают устраивать разные праздники, чтобы показать, как у них всё здорово и свободно. Вроде этого фестиваля, – он подтолкнул телефон ко мне.
Я вгляделся в экран и прочёл: "Festival Internacional de Artes Multimedia"
- Начало через три дня. Что бы парень не вытворял там с проекторами или клипами, полицейским прикажут не мешать до конца фестиваля.
- А пресса там будет?
– Со всего света. Идеально.
Действительно идеальная возможность для Вайса подготовить свой жуткий проект и получить всё то внимание, которого он так жаждал, на блюдечке с голубой каёмочкой. Вот только мне это ничего хорошего не сулило. Тем более, что ему известно: я никак не смогу попасть на Кубу и остановить его.
- Ладно, - признал Чацкий, - В этом может быть смысл. – Ты действительно уверен, что он туда поедет?
К сожалению, вопрос был справедливым. Уверен ли я? Осторожно, стараясь не спугнуть Чацкого, я задал беззвучный вопрос Тёмному Пассажиру:
- Мы уверены?
- О, да! - зубасто усмехнулся он, - Ещё как!
Ладно, вопрос решен: Вайс поедет на Кубу, чтобы разоблачить Декстера. Но мне требовалось нечто более убедительное, чем молчаливая уверенность. Какие у меня доказательства, кроме рисунков, которые вероятно, не приняли бы в суде? Правда, некоторые из них были довольно интересными, например, шестигрудая женщина буквально засела у меня в голове.
Я вспомнил эту работу и почти услышал лязг упавшего в прорезь здоровенного четвертака.
Между страниц блокнота лежал листок бумаги.
Расписание авиарейсов из Гаваны.
Как раз та информация, которая необходима, если придется спешно покидать Гавану. Например, чисто гипотетически, если вы только что разложили несколько причудливо обработанных трупов у входа в самую дорогую гостиницу города.
Я потянулся за блокнотом, выудил расписание полетов, и продемонстрировал Чацкому:
- Он там будет.
Чацкий развернул листок и прочёл: "Cubana Aviacion"
- Из Гаваны в Мексике, - сказал я, - Так он сможет сделать что собирался, и быстро смыться.
- Возможно… Да, возможно… - он склонил голову набок, - Ты это нутром чувствуешь?
- Честно говоря, нутром я всегда чувствовал только приближение обеда. Но раз уж Чацкому это так важно, то я расширил определение "нутра", включив в него Тёмного Пассажира, и моё "нутро" заверило, что сомневаться не приходится.
- Он там будет, - повторил я вслух.
Чацкий нахмурился и снова посмотрел на рисунок. Затем он начал кивать, сначала медленно, а затем всё энергичней:
- Угу, - он поднял голову, вернул мне листок с расписанием и встал. – Пойдем поговорим с Деборой.
Дебора, что вполне ожидаемо, лежала в своей постели. Она смотрела в окно, хотя ничего не смогла бы разглядеть с кровати, не обращая внимания на мелькающие на экране телевизора неземного веселья и счастья. Деб явно не трогали веселая музыка и крики восторга. Если судить по выражению ее лица,можно было бы подумать, что она никогда в жизни не радовалась и не собирается начинать. Когда мы вошли, она апатично взглянула на нас,и едва узнав, тут же отвернулась обратно к окну.
- Она не в духе, - пробормотал Чацкий, - бывает иногда после ранений.
Судя по количеству шрамов по всему лицу и телу Чацкого, он знал, о чём говорит, так что я просто кивнул и подошёл к Деборе.
- Привет, сестренка! – воскликнул я тем наигранно жизнерадостным тоном,каким полагается обращаться к прикованному к постели инвалиду.
Она повернулась ко мне, и в мертвенной пустоте её глаз мне почудилось эхо её отца Гарри, и выплывшие из этой голубой бездны воспоминания захлестнули меня.
Гарри умирал. Видеть это было слегка неловко – словно наблюдать за муками Супермена от криптонита. Он должен был быть выше обычных человеческих слабостей. Но последние полтора года он умирал, медленно, приступ за приступом, и сейчас был очень близок к финишу. Гарри умирал без всякого сомнения и одна медсестра из хосписа решила ему немного помочь. Она специально увеличивала ему дозу обезболивающего, постепенно доводя её до смертельной и впитывала умирание Гарри, смакуя его конвульсии. О радость и блаженство – Гарри разрешил мне сделать эту медсестру моей первой живой человеческой игрушкой, первой, кого я увел за собой на Тёмную игровую площадку.
И я сделал это. Первал Медсестра стала первой маленькой каплей крови на предметном стекле, начавшем мою коллекцию. Прошло несколько часов чуда, открытий и экстаза, прежде чем Первая Медсестра превратилась в груду плоти; и на следующее утро когда я пошел в хоспис отчитаться перед Гарри, пережитый опыт всё ещё наполнял меня сияющей тьмой.
Я вошёл в палату Гарри, едва касаясь ногами земли; оноткрыл глаза, увидел, как я парю, как я изменился, во что он меня превратил… и жизнь ушла из его глаз.
Я присел рядом с ним, испугавшись, что начинается очередной приступ.
- Что с тобой? – спросил я, - Позвать врача?
Он закрыл глаза и медленно, осторожно покачал головой.
- Что случилось? - я настаивал, думая, что раз уж мне хорошо как никогда в жизни, то и все остальные должны чувствовать себя хоть чуточку лучше.
- Ничего страшного, - ответил Гарри тихим, осторожным, умирающим голосом. Затем он снова открыл глаза и посмотрел на меня тем же остекленевшим взглядов ледяной пустоты. – Значит, ты это сделал?
Я кивнул, чуть не покраснев от смущения.
- А после? - спросил он.
- Все чисто, - заверил я. - Я был очень осторожен.
- Никаких проблем?
- Нет, - ответил я и выпалил: - Это было замечательно. - И, видя боль на его лице и надеясь что это может помочь, добавил: - Спасибо, папа.
Гарри снова закрыл глаза и отвернулся. Через шесть или семь едва слышных вдохов он прошептал:
- Что я наделал ... О, Боже, что я натворил...
- Папа? – я никогда прежде не слышал от него таких слов, да ещё сказанных таким измученным и растерянным тоном, что это почти развеяло мою эйфорию. Но он только покачал головой, зажмурился и больше ничего не сказал.
- Папа ...?
Но он не ответил, только покачал головой несколько раз, а потом долго лежал молча, пока наконец не открыл глаза и не посмотрел на меня мертвящей пустотой своих глаз, полных тьмы, лишенной даже проблеска света и надежды.
- Ты то, сказал он, - что я из тебя сделал.
- Да, - согласился я, и снова попытался поблагодарить его, но он перебил:
- Это не твоя вина, - сказал он, - а моя.
Тогда я не понял, что он имеет в виду, и лишьчерез много лет, кажется, начал понимать. Мне до сих пор жаль, что я не смог тогда сказать или сделать что-нибудь такое, что помогло бы Гарри соскользнуть в окончательную тьму без тревог; несколько тщательно подобранных слов, которые бы развеяли его сомнения и вернули солнечный свет в его пустые голубые глаза.
Но я также знаю, эти много лет спустя, что ни на одном из известных мне языков таких слов не существует. Декстер это то, чем Декстер и должен быть, отныне и вовек, и если Гарри увидел это под конец и захлебнулся в волне ужаса и вины – мне правда очень жаль, но что поделать? Смерть всех приводит к некому болезненному пониманию, и не всегда пониманию какой-то особенной истины – просто приближение конца заставляет людей верить, что они видят какое-то великое откровение.
Поверьте мне, я практически эксперт в том, как умирают люди. Если бы я записал все те странные вещи, которые говорили мне мои Особые Друзья, когда я помогал им подойти к черте, то получилось бы весьма занимательное чтиво.
Таким образом, мне было жаль Гарри, но будучи юным и неуклюжим начинающим монстром я не мог скажать ничего, чтобы ему стало легче.
И вот сейчас, спустя годы, я смотрел в глаза Деборы и чувствовал себя таким же несчастным и беспомощным. Всё что мог – только глазеть, как она снова отвернулась к окну.
- Христа ради, - сказала она, не отводя взгляд от окна. – Прекрати на меня пялиться.
Чацкий скользнул на стул по другую сторону кровати.
- Она в последнее время немного капризничает, - сказал он.
- Отъебись, - вяло огрызнулась Деб, слегка наклоняя голову, чтобы взглянуть на Чацкого, не упуская из виду окна.
- Слушай, Дебора, - сказал он. - Декстер знает, где тот парень, который ранил тебя.
Она лишь пару раз прищурилась.
- Э… и он думает, что мы с ним можем его взять. И мы хотели бы поговорить с тобой об этом. Узнать, как тебе это.
- Каково мне? – горько переспросила она, и посмотрела на нас с такой болью, что даже меня проняло. - Вы хотите знать, каково мне?
- Эй, это нормально, - сказал Чацкий.
- Они сказали мне, что я умерла на столе, - перебила она. - Я всё ещё чувствую себя мертвой. Я чувствую, что не знаю, кто я и почему и зачем, и я просто ... - по её щеке скатилась слеза и это был очень тревожный признак. - Я чувствую, что он вырезал из меня что-то очень важное и не знаю, смогу ли я когда-нибудь вернуть это обратно. - она опять отвернулась к окну, - Я чувствую, что всё время хочу плакать, а я не такая. Я не плачу, ты же знаешь, Декс. Я не плакса, - повторила она тихо, когда вторая слеза потекла по ещё влажному следу первой.
- Это нормально, - повторил Чацкий, хотя что уж тут нормального.
- Я чувствую, как все, во что я верила, перевернулось с ног на голову, - продолжала она. - И я не знаю, смогу ли я такой вернуться на работу в полицию.
- Тебе станет лучше, - заверил Чацкий, - просто нужно время.
- Возьми его, - сказала она, и посмотрела на меня с намёком на свою старую добрую ярость. - Возьми его, Декстер. И сделай то, что должен сделать. - она посмотрела мне прямо в глаза и снова отвернулась к окну.
- Папа был прав. - добавила сестра.
Глава 30
Вот так, однажды ранним утром, я обнаружил себя перед небольшим зданием международного аэропорта Майами. Я стоял, сжимая в руке документы на имя Дэвида Марси, и одетый в нечто, что носят только туристы: зеленый костюм, с ярко-желтым поясом и туфлями в тон. Рядом стоял мой наставник из Международной организации баптистского братства, преподобный Кэмпбелл Фрини, в таком же отвратительном костюме и с такой широкой улыбкой на губах, что она даже изменила его лицо, и, казалось, шрамы стали менее заметны.
На самом деле я не модник, но у меня все же есть некие принципы в выборе приличной одежды для повседневной жизни, но то, во что мы были одеты все эти принципы превратило в пыль. Я протестовал, конечно, но преподобный Кайл сказал мне, что выбора у нас нет.
- Надо, парень, стать на них похожим, - сказал Кайл, надевая красную спортивную куртку. – Это одежда баптистских миссионеров.
- Почему мы не можем быть просветарианцами? – с надеждой спросил я, но Кайл отрицательно покачал головой.
- У меня информаторы среди них, так что будем баптистами. Надеюсь по-венгерски не разговариваешь?
- Ева Габор? – попробовал я, но он отверг мой венгерский.
- И не говори все время про Иисуса, они так не делают. Просто улыбайся побольше и все получится. – Он протянул мне лист бумаги. – Это разрешение от Министерства финансов на миссионерскую работу на Кубе. Не потеряй!
За те несколько часов что прошли с момента как он решил взять меня с собой на Кубу и заканчивая нашим приземлением на кубинской земле, это был просто фонтан информации. Он даже не забыл предупредить меня не пить там воду, что мне лично показалось довольно странным предупреждением.
Я едва выкроил время чтобы заскочить домой и почти правдоподобно наврать Рите о неотложных делах, и заверить ее, что пока я не вернусь у наших дверей останется коп. И хотя она была достаточно умна, чтобы раскусить вранье о каких-то неотложных делах у эксперта по крови, но все же успокоилась при виде полицейской машины у дома. Чацкий тоже внес свою лепту – он погладил ее по плечу и участливо сказал: «Не беспокойтесь, мы позаботимся об этом». Естественно это смутило ее еще больше, к тому же Чацкий к криминалистам совершенно не имеет отношения. Но, невзирая ни на что, у нее сложилось впечатление что по обеспечению ее безопасности проводятся серьезные работы, и что скоро все уладится. Она обняла меня и почти не плакала, после чего Чацкий увел меня к машине.
И вот мы здесь, в аэропорту, стоим в толпе ожидающей своего рейса в Гавану, затем мы оказываемся на взлетно-посадочной полосе, сжимая в руках свои фальшивые документы и настоящие билеты и, наконец, принимая свою порцию тычков локтями от остальных пассажиров, поднимаемся на борт.
Самолет был старый. Сидения были потерты и не так чисты как им положено. Чацкий, то есть преподобный Фрини, занял место у прохода, но был он достаточно большим парнем, чтобы хорошенько прижать меня к иллюминатору. Он так плотно зажал меня, что мне пришлось ждать пока он выйдет в туалет чтобы как следует вздохнуть. Тем не менее, это маленькая цена, за то чтобы нести слово Господа к безбожным коммунистам. Через несколько минут, которые я провел задержав дыхание, наш самолет загрохотал по взлетной полосе и взлетел.
Наш полет был не таким уж долгим, чтобы я успел сильно пострадать от недостатка кислорода. Особенно, учитывая, что Чацкий почти весь полет болтал с бортпроводницей, перегнувшись через сидение. Всего через полчаса мы уже приземлились на Кубе, в покрытой зеленью местности, и самолет запрыгал по посадочной полосе, судя по всему отстроенной тем же подрядчиком что делал международный аэропорт в Майами. Тем не менее, насколько я мог судить, колеса выдержали и не отвалились, так что мы покатились к современному красивому зданию терминала но, увы, пронеслись дальше, пока, наконец, самолет не остановился у мрачного старого здания, похожего на автобусную станцию у тюрьмы.
Мы спустились по трапу на асфальт и прошли в приземистое серое здание, которое внутри было таким же неприветливым как и снаружи. В зале ожидания в каждом углу стояли усатые вояки с оружием в руках и внимательно разглядывали каждого. В качестве удивительного контраста, с потолка свисали несколько телеэкранов, на всех показывали какой-то кубинский ситком, с таким закадровым хохотом, что американские шоу по сравнению с этим показались мне совсем уж тоскливыми. Каждые несколько минут какой-нибудь актер выдавал шутку, которую мне не удалось расшифровать, и взрыв музыки вместе с закадровым смехом перекрывал все окружающие звуки.
Мы встали в очередь к какой-то будке. Я не видел что там, и мне оставалось думать что нас просто рассортируют по вагонам и отправят в какой-нибудь ГУЛАГ. Однако Чацкий с виду совсем не волновался, так что и мне, видимо, не стоит.
Очередь двигалась и скоро уже Чацкий молча протягивал свой паспорт в маленькое окошко будки. Я ничего не видел и не слышал, но никаких диких криков или стрельбы не случилось, так что через минуту он уже забрал обратно свои документы и исчез с другой стороны будки.
Наступила моя очередь. За толстым стеклом сидел человек - просто близнец любого из вооруженных до зубов солдатов в зале. Он молча взял мой паспорт, открыл, заглянул внутрь, посмотрел на меня, а затем толкнул его обратно ко мне. Я ожидал допроса, думал что он встанет и врежет мне за то что я капиталистический ублюдок, «бумажный тигр»*, но его совершенное равнодушие и отсутствие реакции меня настолько поразило что я просто застыл у окошка. Мужчина за стеклом раздраженно мотнул головой чтобы я проваливал, и я пошел туда, где недавно исчез Чацкий.
- Ну что, приятель? – спросил он, стоя у неподвижной багажной ленты, где, как я надеялся, скоро появятся наши чемоданы. - Не страшно, а?
- Думал, будет хуже. Они ведь нас ненавидят.
Чацкий захохотал.
- Думаю, ты скоро узнаешь что тебя-то они любят. Они правительство твое ненавидят.
Я недоуменно покачал головой.
- А разве это не одно и то же?
- Для них – нет. Кубинская логика.
Как бы нелепо это не звучало, но я вырос в Майами и прекрасно понимал о чем он говорит. «Кубинская логика» это любимая шутка всей кубинской диаспоры, почти такая же как и шутка о кубинской эмоциональности. Самое лучшее объяснение, которое я слышал, мне дал один профессор в колледже. Я тогда записался на курс поэзии, в тщетной надежде постичь человеческую душу, раз у меня своей нет. Профессор читал нам стихи Уолта Уитмена. Я до сих пор помню эти строчки:
По-твоему, я противоречу себе?
Ну что же, значит, я противоречу себе.
Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.**
Тогда профессор поднял глаза от книги и сказал:
- Великолепный образец кубинской логики.
И дождавшись пока уляжется смех студентов, продолжил чтение.
Так что, если кубинский народ не любит Америку, но обожает американцев, что ж, этот парадокс ничуть не сложнее понять, чем то с чем я сталкиваюсь в Майами ежедневно. В общем, вскоре где-то что-то клацнуло, раздался писк и лента поехала, вывозя наш багаж.
Его у нас было не много, всего две небольших сумки у каждого, со сменой носков, да дюжиной Библий. Нам пришлось тащится с ними через женщину-таможенника, которую больше интересовал рядом стоящий охранник, нежели возможный провоз контрабандного оружия или ценных бумаг.
Она едва взглянула на сумки и махнула нам, разрешая идти, даже не прерывая своего монолога с охранником. Мы вышли на солнечный свет и Чацкий подозвал такси. К нам подъехал серый «мерседес», из него выскочил таксист в серой форме и такой же фуражке, подхватил наши сумки.
Чацкий сказал водителю: «Отель «Насиональ», тот забросил сумки в багажник и мы сели в машину.
Дороги в Гаване были плохими, но не сильно загруженными. Нам повстречались всего несколько такси, пара мотоциклов и военных грузовиков, больше никого по всей трассе до города. Затем улицы внезапно оживились – появились какие-то древние автомобили, велосипеды, толпы людей на тротуарах, и несколько очень странных автобусов, которые наверное были переделаны из дизельных грузовиков. Они были в два раза длиннее американских собратьев, своей формой напоминали букву М – борта поднимались словно крылья вверх, а посредине брезентовая крыша проваливалась.
Они были битком набиты и вряд ли кто-то смог бы туда втиснуться, но вот один остановился поблизости и я с удивлением наблюдал как еще куча людей полезла внутрь.
- Верблюды, - объявил Чацкий.
Я непонимающе взглянул на него.
- Что?
Он кивнул на автобус.
- Они их так называют. Наверное из-за формы, но я думаю, это из-за вони внутри в час пик.
Он покачал головой.
- Внутри четыре сотни людей едут с работы. Нет кондиционера и окна не открываются. Невероятно!
Это была очень ценная информация, по крайней мере Чацкий так думал, так как больше он ничего не сказал, хотя мы и находились в городе, который я никогда прежде не видел. Его желание побыть мне гидом видно совсем улетучилось и мы в молчании пересекли улицу и выехали на набережную. Высоко на скале, на другой стороне гавани, я увидел старый маяк и зубчатые стены, а за ними в небо поднимался столб черного дыма.
От моря нас отделял широкий тротуар и стена набережной. Волны бились о нее и брызгали на прохожих, но никого это, видно не расстраивало. Толпы людей ходили, сидели, лежали, целовались, стояли на набережной или рыбачили на стене. Мы миновали какие-то скульптуры непонятной формы, подпрыгнули на дыре в асфальте, свернули налево и стали подниматься на холм. И вот он перед нами – фасад отеля «Насиональ», где в скором времени все смогут лицезреть улыбающееся лицо Декстера, если конечно мы не поймаем Вайса.
Водитель остановил такси прямо у огромной мраморной лестницы. К нам тут же выбежал швейцар в такой разукрашенной ливрее, словно это итальянский адмирал. Он хлопнул в ладоши и к нашим сумкам моментально подлетел коридорный.
- Мы на месте, - не понятно зачем объявил Чацкий и адмирал распахнул ему дверцу машины. Мне же предоставили самому выбираться из такси, так как я сидел с противоположной от мраморной лестницы стороны. Я не смутился и вылез из салона прямо в море лучезарных улыбок.
Чацкий расплатился и вслед за коридорным мы прошли в отель.
Холл отеля, казалось, был сделан из того же мрамора что и главная лестница. Он был каким-то узким, и за стойкой регистрации конец его терялся где-то в туманной дали. Коридорный провел нас мимо плюшевых кресел, огороженных бархатными веревками, прямо к стойке, за которой улыбчивый регистратор был бесконечно рад нашему приезду.
- Синьор Фрини! – приветствовал он, счастливо кивая головой. – Рад вас видеть снова! – Он поднял бровь, - Вы, конечно же, приехали не на фестиваль искусств?
У него был не сильный акцент. Чацкий, как мне показалось, тоже искренне обрадовался этой встрече. Он пожал клерку руку через стойку.
- Как дела, Рохелио? Я тоже рад тебя видеть. Я здесь чтобы ввести в курс дела новичка.
Он положил руку мне на плечо и подтолкнул вперед, как будто я сердитый мальчишка, которого заставляют поцеловать нелюбимую бабушку.
- Это Дэвид Марси, наша восходящая звезда. Настоящий ас по части проповедей.
Рохелио пожал мне руку.
- Я очень рад встрече с вами, сеньор Mарси.
- Спасибо. У вас тут очень мило.
Он благодарно кивнул и стал щелкать кнопками на клавиатуре.
- Надеюсь, вы здесь хорошо проведете время. Если синьор Фрини не возражает, я поселю вас в люксе. Там завтрак быстрее подают.
- Отлично.
- Вам один номер или два?
- В этот раз один, Рохелио. Приходится следить за расходами, - сказал Чацкий.
- Конечно, - согласился Рохелио и, быстро набрав что-то на своем компьютере, взмахом руки протянул нам два ключа. – Вот, пожалуйста.
Чацкий, накрыв ключи рукой, снова нагнулся к нему через стойку.
- Еще одно, Рохелио, - понизив голос, произнес он. - Наш друг приезжает из Канады. Его зовут Брэндон Вайс.
Он подтащил ключи к себе, и чудесным образом на их месте оказалась двадцатка.
- Мы хотим сделать ему сюрприз, - тихо сказал он. – У него день рождения.
Рохелио мигом смахнул двадцать долларов со стойки, как ящерица с лету хватает муху.
- Конечно, конечно, - понимающе закивал он, - Я сразу же дам вам знать.
- Спасибо, Рохелио.
Чацкий повернулся ко мне, жестом приглашая идти за ним. Я пошел следом, а коридорный с нашим багажом двинулся за нами. Мы прошли в дальний конец холла, туда где несколько лифтов стояли в ожидании своих пассажиров, готовые отвезти нас на представительский этаж. Там уже стояли люди в прекрасных летних одеждах, и, может быть это только мое воспаленное воображение, но мне показалось, что они с ужасом смотрели на наше миссионерское одеяние. Тем не менее, нам ничего не оставалось, как следовать сценарию, так что я просто улыбнулся им и едва сдержал себя, чтобы не ляпнуть что-нибудь религиозное, вроде цитаты из Откровения.
Двери открылись и толпа хлынула в лифт. Коридорный улыбнулся и сказал:
- Проходите, сэр. Я поднимусь через пару минут.
И мы с преподобным Фрини вошли в лифт.
Двери закрылись, и стоя в кабинке, я заметил еще парочку изумленных взглядов на мою обувь, но никто не проронил ни слова, так что я тоже промолчал. Меня занимала мысль, зачем нам делить один номер? Я не жил ни с кем в одной комнате со времен колледжа, да и то с трудом тогда справлялся. К тому же я точно знал что Чацкий храпит.
Мы приехали на нужный этаж и выйдя из лифта, прошли по коридору налево. Там мы увидели стеклянный столик и рядом официанта. Он поклонился нам и вручил каждому высокий стакан с напитком.
- Что это? – спросил я.
- Кубинский гаторад***, – пояснил Чацкий. – Будь здоров!
Он осушил свой стакан и поставил его на стеклянный столик. Мне было бы стыдно не проделать то же самое. Напиток на вкус был мягким, сладким и немного отдавал мятой, к тому же я обнаружил, что он, действительно освежает как наш гаторад в жаркий день. Я поставил пустой стакан рядом со стаканом Чацкого. Он взял еще один, так что мне пришлось тоже.
- За все хорошее! – провозгласил он и мы чокнулись. Вкус мне показался еще лучше, а учитывая что в спешке сборов я не успел ни поесть ни попить, то я позволил себе наслаждаться вкусом в полной мере.
За нами раскрылись двери лифта и появился коридорный с нашими сумками.
- А вот и ты! Давай поглядим на наш номер.
Мы осушили свои бокалы и последовали за коридорным.
Примерно на полпути к номеру, я почувствовал себя немного странно, как будто ноги вдруг превратились в пробковое дерево.
- Что было в том гатораде?
- В основном ром, - сказал он. – Ты что никогда раньше не пил мохито?
- Кажется нет, - пробормотал я.
Он издал короткое ворчание, которое вероятно означало смех.
- Привыкай. Ты теперь в Гаване!
Дальше я молча шел за ним по коридору, который вдруг стал длиннее и немного ярче. Я чувствовал себя опьяненным. Каким-то образом я прошел оставшуюся часть коридора и попал в номер. Коридорный поставил сумки на стол и распахнул шторы и мы увидели прекрасно меблированный в классическом стиле номер.
Там стояли две кровати, разделенные тумбочкой, а слева от входной двери находилась ванная.
- Очень мило, - похвалил Чацкий, - спасибо.
Коридорный улыбнулся и склонился в полупоклоне. Чацкий протянул ему десятку чаевых.
- Большое спасибо, - повторил он.
Коридорный взял десятку и, улыбаясь и кланяясь, заверил нас что нам стоит только позвонить и он перевернет небо и землю чтобы выполнить наши малейшие прихоти. Потом он исчез в дверях, а я ничком плюхнулся на ближайшую к окну кровать. Я ее выбрал потому что она ближе всего ко мне, к тому же на другую кровать из окна нещадно палило солнце. Я закрыл глаза, но комната не поплыла, не закружилась как на карусели, так что я подумал - не плохо бы просто полежать с закрытыми глазами.
- Десять баксов! – проворчал Чацкий. – Многие здесь эти деньги за месяц зарабатывают. А он, оп-па, и за пять минут получил! Он, наверное, доктор астрофизики.
Затем наступила приятная минута молчания, и откуда-то издалека снова раздался голос Чацкого:
- Эй, парень, ты в порядке?
- Никогда лучше не было, - сказал я таким же далеким голосом. – Просто хочу пару минут подремать.
===================================
* Бумажный тигр (paper tiger) - термин Мао Цзедуна, употребленный им впервые в 1946 г. для обозначения мнимой опасности.
** Уолт Уитмен «Песнь о себе».
*** Gatorade - повсеместно распространенный в обоих Америках, энергетический напиток от компании PepsiCo.
- Забавно, - сказал он, - Ты хочешь, чтобы я помог тебе взломать систему регистрации отлея "Брейкер"? Ха! – он не очень убедительно усмехнулся – А почему ты считаешь, что я могу тебе помочь?
К сожалению, вопрос был справедливым. Моё мнение о возможностях Чацкого не было основано на каких-то его словах или поступках. Но краем уха я слышал, что он на хорошем счету в некоем тайном правительственном подразделении – как бы не связанной между собой группы людей, тщательно избегающих пристального внимания, служащих в различных структурах, обозначаемых аббревиатурами и более-менее аффилированных с федеральным правительством, а иногда даже друг с другом. В свете этого знания я был абсолютно уверен, что ему известны пара способов выяснить, когда Вайс заселится в отель.
читать дальшеНо возникала небольшая проблема протокола: мне не полагалось ничего подобного знать, а ему - признаваться. Чтобы решить эту проблему и преодолеть его инстинктивное нежелание, нужно было придумать нечто достаточно важное и срочное. Лично для меня нет ничего более экстренного, чем надвигающаяся кончина Драгоценного Декстера, но вряд ли Чацкий разделит мою высокую самооценку. Ему наверное, куда важнее всякие пустяки вроде национальной безопасности, мира во всем мире и собственных бестолковой жизни и здоровья.
Но мне пришло в голову, что для него так же немало значит моя сестрица… и на этом можно попробовать сыграть. Поэтому. Изобразив на лице своё лучшее выражение мужественной прямоты, я выпалил:
- Кайл! Это тот мужик, который ранил Дебору!
В любом из мужских телесериалов, которые я видел, этого было бы более чем достаточно, но видимо, Чацкий их не смотрел. Он просто приподнял бровь и спросил:
- Ну и ..?
- Ну и … - протянул я, несколько опешив и лихорадочно пытаясь вспомнить, что еще говорят в подобной ситуации по телевизору, - ээ… он там, ему всё сошло с рук… и он готов повторить попытку!
На этот раз Кайл приподнял обе брови:
- И ты считаешь, что он снова нападёт на Дебору?
Всё шло совсем не так, как я рассчитывал. Я-то верил. Что Кайл живет по некоему Кодексу Людей Действия и стоит мне упомянуть о необходимости активных действий и выразить свою готовность в них участвовать, как Чацкий вскочит на ноги и мы ринемся в бой. А он вместо этого смотрит на меня так, словно я предложил ему клизму.
- Как ты можешь не хотеть поймать этого парня? – спросил я, и мне стало даже неловко от нотки отчаяния в голосе.
- Это не моё дело, - ответил он. - И не твоё тоже, Декстер. Если ты думаешь, что этот парень собирается заселиться в этом отеле, скажи полицейским. У них полно народу, способного выследить и схватить его. А ты у себя один, приятель, и не пойми меня превратно, но дело может оказаться намного серьёзнее, чем ты привык.
- Полицейские захотят узнать, откуда мне это известно, - ляпнул я, и тут же пожалел об этом. Чацкий мгновенно вцепился в мою оговорку:
- И откуда тебе это известно?
Бывают случаи, когда даже лицемеру Декстеру приходится раскрыть пару карт, и сейчас явно настал один такой. И так, выбросив в форточку вбитые в меня с детства запреты, я выдавил:
- Он меня преследует.
- В смысле? – моргнул Чацкий.
- В смысле, он хочет меня убить. Он уже сделал две попытки.
- И ты думаешь, что он собирается попробовать ещё раз? В этом отеле, "Брейкер"?
- Да.
- Так почему бы просто не остаться дома?
Без ложного тщеславия я заявляю, что не привык к наличию интеллекта у собеседника. Но Чацкий явно вёл в нашем танце, а я отставал на пару па, хромая на обе левых ноги. Я завёл этот разговор, считая Чацкого этаким бравым воякой без страха и упрёка, который с полуслова ринется в бой, особенно если получит возможность вонзить свой крюк в мерзавца, ранившего любовь всей его жизни, Дебору.
Я явно просчитался. И из этого следовал вопрос: кто же такой Кайл Чацкий и как мне заручиться его помощью? Склонить его на свою сторону хитрой уловкой или придётся прибегнуть к той или иной форме беспрецедентно неудобной и невыразимой правды? Сама мысль о совершении акта честности заставила меня содрогнуться – это противоречило всему, что я из себя представлял. Но другого выхода я не видел – придется поделиться хотя бы частицей правды.
- Если я останусь дома, он сделает нечто ужасное. Со мной, и возможно, с детьми.
Чацкий покачал головой:
- Было гораздо понятнее, когда я считал, что ты хочешь отомстить. Как он может навредить тебе, если ты будешь дома, а он – в гостинице?
Иногда приходится признать – сегодня не твой день. Я попытался утешиться мыслью, что еще страдаю от последствий сотрясения мозга, но сам себе возразил: жалкая отмазка. Тогда, чертовски раздраженный, я вытащил позаимствованный из машины Вайса блокнот и открыл на цветном портрете Доминанта Декстера на фасаде гостиницы Брейкер.
- Так, например, - сказал я, - Если он не сможет меня убить, то подстроит арест за убийство.
Чацкий долго разглядывал рисунок, а потом тихо присвистнул:
- Ого… А эти штуки внизу…?
- Трупы. Изукрашенные так же, как в том деле, которое расследовала Дебора, когда этот тип напал на неё.
- Зачем ему это? – изумился Кайл.
- Это вид искусства. – ответил я. – То есть он так думает.
- Да, но зачем ему ты?
- Парень, которого арестовали, когда ранили Дебору. Я ещё ему здорово по башке наподдал. Это был его бойфренд.
- Был? – тут же зацепился Чацкий, - А где он сейчас?
Никогда не видел смысла в членовредительстве – в конце концов, жизнь сама по себе намного лучше с этим справляется, но если бы я мог вернуть обратно это "был", откусив себе язык, то сделал бы это с превеликой радостью. Но увы, слово не воробей, и задействовав жалкие остатки своего некогда острого ума я выдал:
- Он сбежал из-под залога и исчез.
- И этот парень обвиняет тебя?
- Я так думаю.
Чацкий посмотрел на меня, потом опять на рисунок:
- Слушай, приятель, ты знаеim этого парня, а я хорошо усвоил, что к предчувствиям надо прислушиваться. У меня они срабатывали девять раз из десяти. Но тут… не знаю, – он пожал плечами. – Не слишком ли притянуто? – тут он поддел рисунок пальцем. – Впрочем, в одном ты прав. Тебе нужна моя помощь, и даже сильнее, чем ты думаешь.
- "Что ты имеешь в виду?" – вежливо уточнил я.
Чацкий похлопа рукой по рисунку:
- Это не гостиница Брейкер. Это Националь. В Гаване, – и видя совершенно непотребно отвисшую Декстерову челюсть, уточнил: - в той Гаване, что на Кубе.
- Не может быть! – пролепетал я. – Я сам там был. Это Брейкер!
Чацкий самодовольно ухмыльнулся. (Мне ужасно захотелось попробовать такую улыбочку, когда я без маски)
- Ты что, историю прогуливал?
- Вряд ли нам задавали эту главу. Просветишь?
- Националь и Брейкер были построены по одному проекту, из соображений экономии. Они практически идентичны.
- Тогда почему ты так уверен, что это не Брейкер?
- Смотри сюда – показал чацкий, - видишь старые автомобили? Чистая Куба. А вот тут, видишь нечто вроде гольф-кара с пластиковой крышкой? Это "коко-локо" и ездят на них только на Кубе, а не в Форт Лодердейл. Ирастения, здесь, слева! Около Брейкер таких не увидишь. – он отпустил блокнот и откинулся на спинку стула. – Ну, можно сказать, твоя проблема разрешилась сама собой, приятель.
- В смысле? – не понял я, раздражаясь от полной бессмысленности его слов.
Чацкий ухмыльнулся:
- Американцу слишком трудно туда попасть. Не думаю, что у него получится.
В прорезь упал десятицентовик, и у Декстера в мозгу загорелась лампочка.
- Он канадец, – сказал я.
- Ладно, тогда он сможет туда попасть, - гнул свою линию Чацкий, - Но ты возможно не помнишь, но там всё очень строго. В смысле. Ничего подобного ему с рук не сойдет, – он снова похлопал по блокноту. – Только не на Кубе. Копы появятся, едва он… - тут Чацкий нахмурился и задумчиво потянулся своим блестящим стальным крюком к лицу, но спохватился, прежде чем успел выколоть себе глаз.
- Разве что…
- Что?
Он слегка покачал головой:
- Этот парень очень умный, да?
- Ну, неохотно признал я, - по крайней мере, он так считает.
- Значит, он должен это знать. Что возможно, означает…
Чацкий замолк на полуслове и выудил откуда-то свой телефон (одну из тех моделей с увеличенным экраном) Придерживая его крюком, он принялся что-то быстро печатать, хмыкая и бормоча под нос: "Черт ... Хорошо ... Угу…" и прочие малоинформативные фразы.
Я видел, что он что-то ищет в Гугле, но не смог разобрать через стол, что именно.
- Бинго! – наконец воскликнул он.
- Что?
Он улыбнулся, явно довольный собственной сообразительностью.
- На Кубе обожают устраивать разные праздники, чтобы показать, как у них всё здорово и свободно. Вроде этого фестиваля, – он подтолкнул телефон ко мне.
Я вгляделся в экран и прочёл: "Festival Internacional de Artes Multimedia"
- Начало через три дня. Что бы парень не вытворял там с проекторами или клипами, полицейским прикажут не мешать до конца фестиваля.
- А пресса там будет?
– Со всего света. Идеально.
Действительно идеальная возможность для Вайса подготовить свой жуткий проект и получить всё то внимание, которого он так жаждал, на блюдечке с голубой каёмочкой. Вот только мне это ничего хорошего не сулило. Тем более, что ему известно: я никак не смогу попасть на Кубу и остановить его.
- Ладно, - признал Чацкий, - В этом может быть смысл. – Ты действительно уверен, что он туда поедет?
К сожалению, вопрос был справедливым. Уверен ли я? Осторожно, стараясь не спугнуть Чацкого, я задал беззвучный вопрос Тёмному Пассажиру:
- Мы уверены?
- О, да! - зубасто усмехнулся он, - Ещё как!
Ладно, вопрос решен: Вайс поедет на Кубу, чтобы разоблачить Декстера. Но мне требовалось нечто более убедительное, чем молчаливая уверенность. Какие у меня доказательства, кроме рисунков, которые вероятно, не приняли бы в суде? Правда, некоторые из них были довольно интересными, например, шестигрудая женщина буквально засела у меня в голове.
Я вспомнил эту работу и почти услышал лязг упавшего в прорезь здоровенного четвертака.
Между страниц блокнота лежал листок бумаги.
Расписание авиарейсов из Гаваны.
Как раз та информация, которая необходима, если придется спешно покидать Гавану. Например, чисто гипотетически, если вы только что разложили несколько причудливо обработанных трупов у входа в самую дорогую гостиницу города.
Я потянулся за блокнотом, выудил расписание полетов, и продемонстрировал Чацкому:
- Он там будет.
Чацкий развернул листок и прочёл: "Cubana Aviacion"
- Из Гаваны в Мексике, - сказал я, - Так он сможет сделать что собирался, и быстро смыться.
- Возможно… Да, возможно… - он склонил голову набок, - Ты это нутром чувствуешь?
- Честно говоря, нутром я всегда чувствовал только приближение обеда. Но раз уж Чацкому это так важно, то я расширил определение "нутра", включив в него Тёмного Пассажира, и моё "нутро" заверило, что сомневаться не приходится.
- Он там будет, - повторил я вслух.
Чацкий нахмурился и снова посмотрел на рисунок. Затем он начал кивать, сначала медленно, а затем всё энергичней:
- Угу, - он поднял голову, вернул мне листок с расписанием и встал. – Пойдем поговорим с Деборой.
Дебора, что вполне ожидаемо, лежала в своей постели. Она смотрела в окно, хотя ничего не смогла бы разглядеть с кровати, не обращая внимания на мелькающие на экране телевизора неземного веселья и счастья. Деб явно не трогали веселая музыка и крики восторга. Если судить по выражению ее лица,можно было бы подумать, что она никогда в жизни не радовалась и не собирается начинать. Когда мы вошли, она апатично взглянула на нас,и едва узнав, тут же отвернулась обратно к окну.
- Она не в духе, - пробормотал Чацкий, - бывает иногда после ранений.
Судя по количеству шрамов по всему лицу и телу Чацкого, он знал, о чём говорит, так что я просто кивнул и подошёл к Деборе.
- Привет, сестренка! – воскликнул я тем наигранно жизнерадостным тоном,каким полагается обращаться к прикованному к постели инвалиду.
Она повернулась ко мне, и в мертвенной пустоте её глаз мне почудилось эхо её отца Гарри, и выплывшие из этой голубой бездны воспоминания захлестнули меня.
Гарри умирал. Видеть это было слегка неловко – словно наблюдать за муками Супермена от криптонита. Он должен был быть выше обычных человеческих слабостей. Но последние полтора года он умирал, медленно, приступ за приступом, и сейчас был очень близок к финишу. Гарри умирал без всякого сомнения и одна медсестра из хосписа решила ему немного помочь. Она специально увеличивала ему дозу обезболивающего, постепенно доводя её до смертельной и впитывала умирание Гарри, смакуя его конвульсии. О радость и блаженство – Гарри разрешил мне сделать эту медсестру моей первой живой человеческой игрушкой, первой, кого я увел за собой на Тёмную игровую площадку.
И я сделал это. Первал Медсестра стала первой маленькой каплей крови на предметном стекле, начавшем мою коллекцию. Прошло несколько часов чуда, открытий и экстаза, прежде чем Первая Медсестра превратилась в груду плоти; и на следующее утро когда я пошел в хоспис отчитаться перед Гарри, пережитый опыт всё ещё наполнял меня сияющей тьмой.
Я вошёл в палату Гарри, едва касаясь ногами земли; оноткрыл глаза, увидел, как я парю, как я изменился, во что он меня превратил… и жизнь ушла из его глаз.
Я присел рядом с ним, испугавшись, что начинается очередной приступ.
- Что с тобой? – спросил я, - Позвать врача?
Он закрыл глаза и медленно, осторожно покачал головой.
- Что случилось? - я настаивал, думая, что раз уж мне хорошо как никогда в жизни, то и все остальные должны чувствовать себя хоть чуточку лучше.
- Ничего страшного, - ответил Гарри тихим, осторожным, умирающим голосом. Затем он снова открыл глаза и посмотрел на меня тем же остекленевшим взглядов ледяной пустоты. – Значит, ты это сделал?
Я кивнул, чуть не покраснев от смущения.
- А после? - спросил он.
- Все чисто, - заверил я. - Я был очень осторожен.
- Никаких проблем?
- Нет, - ответил я и выпалил: - Это было замечательно. - И, видя боль на его лице и надеясь что это может помочь, добавил: - Спасибо, папа.
Гарри снова закрыл глаза и отвернулся. Через шесть или семь едва слышных вдохов он прошептал:
- Что я наделал ... О, Боже, что я натворил...
- Папа? – я никогда прежде не слышал от него таких слов, да ещё сказанных таким измученным и растерянным тоном, что это почти развеяло мою эйфорию. Но он только покачал головой, зажмурился и больше ничего не сказал.
- Папа ...?
Но он не ответил, только покачал головой несколько раз, а потом долго лежал молча, пока наконец не открыл глаза и не посмотрел на меня мертвящей пустотой своих глаз, полных тьмы, лишенной даже проблеска света и надежды.
- Ты то, сказал он, - что я из тебя сделал.
- Да, - согласился я, и снова попытался поблагодарить его, но он перебил:
- Это не твоя вина, - сказал он, - а моя.
Тогда я не понял, что он имеет в виду, и лишьчерез много лет, кажется, начал понимать. Мне до сих пор жаль, что я не смог тогда сказать или сделать что-нибудь такое, что помогло бы Гарри соскользнуть в окончательную тьму без тревог; несколько тщательно подобранных слов, которые бы развеяли его сомнения и вернули солнечный свет в его пустые голубые глаза.
Но я также знаю, эти много лет спустя, что ни на одном из известных мне языков таких слов не существует. Декстер это то, чем Декстер и должен быть, отныне и вовек, и если Гарри увидел это под конец и захлебнулся в волне ужаса и вины – мне правда очень жаль, но что поделать? Смерть всех приводит к некому болезненному пониманию, и не всегда пониманию какой-то особенной истины – просто приближение конца заставляет людей верить, что они видят какое-то великое откровение.
Поверьте мне, я практически эксперт в том, как умирают люди. Если бы я записал все те странные вещи, которые говорили мне мои Особые Друзья, когда я помогал им подойти к черте, то получилось бы весьма занимательное чтиво.
Таким образом, мне было жаль Гарри, но будучи юным и неуклюжим начинающим монстром я не мог скажать ничего, чтобы ему стало легче.
И вот сейчас, спустя годы, я смотрел в глаза Деборы и чувствовал себя таким же несчастным и беспомощным. Всё что мог – только глазеть, как она снова отвернулась к окну.
- Христа ради, - сказала она, не отводя взгляд от окна. – Прекрати на меня пялиться.
Чацкий скользнул на стул по другую сторону кровати.
- Она в последнее время немного капризничает, - сказал он.
- Отъебись, - вяло огрызнулась Деб, слегка наклоняя голову, чтобы взглянуть на Чацкого, не упуская из виду окна.
- Слушай, Дебора, - сказал он. - Декстер знает, где тот парень, который ранил тебя.
Она лишь пару раз прищурилась.
- Э… и он думает, что мы с ним можем его взять. И мы хотели бы поговорить с тобой об этом. Узнать, как тебе это.
- Каково мне? – горько переспросила она, и посмотрела на нас с такой болью, что даже меня проняло. - Вы хотите знать, каково мне?
- Эй, это нормально, - сказал Чацкий.
- Они сказали мне, что я умерла на столе, - перебила она. - Я всё ещё чувствую себя мертвой. Я чувствую, что не знаю, кто я и почему и зачем, и я просто ... - по её щеке скатилась слеза и это был очень тревожный признак. - Я чувствую, что он вырезал из меня что-то очень важное и не знаю, смогу ли я когда-нибудь вернуть это обратно. - она опять отвернулась к окну, - Я чувствую, что всё время хочу плакать, а я не такая. Я не плачу, ты же знаешь, Декс. Я не плакса, - повторила она тихо, когда вторая слеза потекла по ещё влажному следу первой.
- Это нормально, - повторил Чацкий, хотя что уж тут нормального.
- Я чувствую, как все, во что я верила, перевернулось с ног на голову, - продолжала она. - И я не знаю, смогу ли я такой вернуться на работу в полицию.
- Тебе станет лучше, - заверил Чацкий, - просто нужно время.
- Возьми его, - сказала она, и посмотрела на меня с намёком на свою старую добрую ярость. - Возьми его, Декстер. И сделай то, что должен сделать. - она посмотрела мне прямо в глаза и снова отвернулась к окну.
- Папа был прав. - добавила сестра.
Глава 30
Вот так, однажды ранним утром, я обнаружил себя перед небольшим зданием международного аэропорта Майами. Я стоял, сжимая в руке документы на имя Дэвида Марси, и одетый в нечто, что носят только туристы: зеленый костюм, с ярко-желтым поясом и туфлями в тон. Рядом стоял мой наставник из Международной организации баптистского братства, преподобный Кэмпбелл Фрини, в таком же отвратительном костюме и с такой широкой улыбкой на губах, что она даже изменила его лицо, и, казалось, шрамы стали менее заметны.
На самом деле я не модник, но у меня все же есть некие принципы в выборе приличной одежды для повседневной жизни, но то, во что мы были одеты все эти принципы превратило в пыль. Я протестовал, конечно, но преподобный Кайл сказал мне, что выбора у нас нет.
- Надо, парень, стать на них похожим, - сказал Кайл, надевая красную спортивную куртку. – Это одежда баптистских миссионеров.
- Почему мы не можем быть просветарианцами? – с надеждой спросил я, но Кайл отрицательно покачал головой.
- У меня информаторы среди них, так что будем баптистами. Надеюсь по-венгерски не разговариваешь?
- Ева Габор? – попробовал я, но он отверг мой венгерский.
- И не говори все время про Иисуса, они так не делают. Просто улыбайся побольше и все получится. – Он протянул мне лист бумаги. – Это разрешение от Министерства финансов на миссионерскую работу на Кубе. Не потеряй!
За те несколько часов что прошли с момента как он решил взять меня с собой на Кубу и заканчивая нашим приземлением на кубинской земле, это был просто фонтан информации. Он даже не забыл предупредить меня не пить там воду, что мне лично показалось довольно странным предупреждением.
Я едва выкроил время чтобы заскочить домой и почти правдоподобно наврать Рите о неотложных делах, и заверить ее, что пока я не вернусь у наших дверей останется коп. И хотя она была достаточно умна, чтобы раскусить вранье о каких-то неотложных делах у эксперта по крови, но все же успокоилась при виде полицейской машины у дома. Чацкий тоже внес свою лепту – он погладил ее по плечу и участливо сказал: «Не беспокойтесь, мы позаботимся об этом». Естественно это смутило ее еще больше, к тому же Чацкий к криминалистам совершенно не имеет отношения. Но, невзирая ни на что, у нее сложилось впечатление что по обеспечению ее безопасности проводятся серьезные работы, и что скоро все уладится. Она обняла меня и почти не плакала, после чего Чацкий увел меня к машине.
И вот мы здесь, в аэропорту, стоим в толпе ожидающей своего рейса в Гавану, затем мы оказываемся на взлетно-посадочной полосе, сжимая в руках свои фальшивые документы и настоящие билеты и, наконец, принимая свою порцию тычков локтями от остальных пассажиров, поднимаемся на борт.
Самолет был старый. Сидения были потерты и не так чисты как им положено. Чацкий, то есть преподобный Фрини, занял место у прохода, но был он достаточно большим парнем, чтобы хорошенько прижать меня к иллюминатору. Он так плотно зажал меня, что мне пришлось ждать пока он выйдет в туалет чтобы как следует вздохнуть. Тем не менее, это маленькая цена, за то чтобы нести слово Господа к безбожным коммунистам. Через несколько минут, которые я провел задержав дыхание, наш самолет загрохотал по взлетной полосе и взлетел.
Наш полет был не таким уж долгим, чтобы я успел сильно пострадать от недостатка кислорода. Особенно, учитывая, что Чацкий почти весь полет болтал с бортпроводницей, перегнувшись через сидение. Всего через полчаса мы уже приземлились на Кубе, в покрытой зеленью местности, и самолет запрыгал по посадочной полосе, судя по всему отстроенной тем же подрядчиком что делал международный аэропорт в Майами. Тем не менее, насколько я мог судить, колеса выдержали и не отвалились, так что мы покатились к современному красивому зданию терминала но, увы, пронеслись дальше, пока, наконец, самолет не остановился у мрачного старого здания, похожего на автобусную станцию у тюрьмы.
Мы спустились по трапу на асфальт и прошли в приземистое серое здание, которое внутри было таким же неприветливым как и снаружи. В зале ожидания в каждом углу стояли усатые вояки с оружием в руках и внимательно разглядывали каждого. В качестве удивительного контраста, с потолка свисали несколько телеэкранов, на всех показывали какой-то кубинский ситком, с таким закадровым хохотом, что американские шоу по сравнению с этим показались мне совсем уж тоскливыми. Каждые несколько минут какой-нибудь актер выдавал шутку, которую мне не удалось расшифровать, и взрыв музыки вместе с закадровым смехом перекрывал все окружающие звуки.
Мы встали в очередь к какой-то будке. Я не видел что там, и мне оставалось думать что нас просто рассортируют по вагонам и отправят в какой-нибудь ГУЛАГ. Однако Чацкий с виду совсем не волновался, так что и мне, видимо, не стоит.
Очередь двигалась и скоро уже Чацкий молча протягивал свой паспорт в маленькое окошко будки. Я ничего не видел и не слышал, но никаких диких криков или стрельбы не случилось, так что через минуту он уже забрал обратно свои документы и исчез с другой стороны будки.
Наступила моя очередь. За толстым стеклом сидел человек - просто близнец любого из вооруженных до зубов солдатов в зале. Он молча взял мой паспорт, открыл, заглянул внутрь, посмотрел на меня, а затем толкнул его обратно ко мне. Я ожидал допроса, думал что он встанет и врежет мне за то что я капиталистический ублюдок, «бумажный тигр»*, но его совершенное равнодушие и отсутствие реакции меня настолько поразило что я просто застыл у окошка. Мужчина за стеклом раздраженно мотнул головой чтобы я проваливал, и я пошел туда, где недавно исчез Чацкий.
- Ну что, приятель? – спросил он, стоя у неподвижной багажной ленты, где, как я надеялся, скоро появятся наши чемоданы. - Не страшно, а?
- Думал, будет хуже. Они ведь нас ненавидят.
Чацкий захохотал.
- Думаю, ты скоро узнаешь что тебя-то они любят. Они правительство твое ненавидят.
Я недоуменно покачал головой.
- А разве это не одно и то же?
- Для них – нет. Кубинская логика.
Как бы нелепо это не звучало, но я вырос в Майами и прекрасно понимал о чем он говорит. «Кубинская логика» это любимая шутка всей кубинской диаспоры, почти такая же как и шутка о кубинской эмоциональности. Самое лучшее объяснение, которое я слышал, мне дал один профессор в колледже. Я тогда записался на курс поэзии, в тщетной надежде постичь человеческую душу, раз у меня своей нет. Профессор читал нам стихи Уолта Уитмена. Я до сих пор помню эти строчки:
По-твоему, я противоречу себе?
Ну что же, значит, я противоречу себе.
Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.**
Тогда профессор поднял глаза от книги и сказал:
- Великолепный образец кубинской логики.
И дождавшись пока уляжется смех студентов, продолжил чтение.
Так что, если кубинский народ не любит Америку, но обожает американцев, что ж, этот парадокс ничуть не сложнее понять, чем то с чем я сталкиваюсь в Майами ежедневно. В общем, вскоре где-то что-то клацнуло, раздался писк и лента поехала, вывозя наш багаж.
Его у нас было не много, всего две небольших сумки у каждого, со сменой носков, да дюжиной Библий. Нам пришлось тащится с ними через женщину-таможенника, которую больше интересовал рядом стоящий охранник, нежели возможный провоз контрабандного оружия или ценных бумаг.
Она едва взглянула на сумки и махнула нам, разрешая идти, даже не прерывая своего монолога с охранником. Мы вышли на солнечный свет и Чацкий подозвал такси. К нам подъехал серый «мерседес», из него выскочил таксист в серой форме и такой же фуражке, подхватил наши сумки.
Чацкий сказал водителю: «Отель «Насиональ», тот забросил сумки в багажник и мы сели в машину.
Дороги в Гаване были плохими, но не сильно загруженными. Нам повстречались всего несколько такси, пара мотоциклов и военных грузовиков, больше никого по всей трассе до города. Затем улицы внезапно оживились – появились какие-то древние автомобили, велосипеды, толпы людей на тротуарах, и несколько очень странных автобусов, которые наверное были переделаны из дизельных грузовиков. Они были в два раза длиннее американских собратьев, своей формой напоминали букву М – борта поднимались словно крылья вверх, а посредине брезентовая крыша проваливалась.
Они были битком набиты и вряд ли кто-то смог бы туда втиснуться, но вот один остановился поблизости и я с удивлением наблюдал как еще куча людей полезла внутрь.
- Верблюды, - объявил Чацкий.
Я непонимающе взглянул на него.
- Что?
Он кивнул на автобус.
- Они их так называют. Наверное из-за формы, но я думаю, это из-за вони внутри в час пик.
Он покачал головой.
- Внутри четыре сотни людей едут с работы. Нет кондиционера и окна не открываются. Невероятно!
Это была очень ценная информация, по крайней мере Чацкий так думал, так как больше он ничего не сказал, хотя мы и находились в городе, который я никогда прежде не видел. Его желание побыть мне гидом видно совсем улетучилось и мы в молчании пересекли улицу и выехали на набережную. Высоко на скале, на другой стороне гавани, я увидел старый маяк и зубчатые стены, а за ними в небо поднимался столб черного дыма.
От моря нас отделял широкий тротуар и стена набережной. Волны бились о нее и брызгали на прохожих, но никого это, видно не расстраивало. Толпы людей ходили, сидели, лежали, целовались, стояли на набережной или рыбачили на стене. Мы миновали какие-то скульптуры непонятной формы, подпрыгнули на дыре в асфальте, свернули налево и стали подниматься на холм. И вот он перед нами – фасад отеля «Насиональ», где в скором времени все смогут лицезреть улыбающееся лицо Декстера, если конечно мы не поймаем Вайса.
Водитель остановил такси прямо у огромной мраморной лестницы. К нам тут же выбежал швейцар в такой разукрашенной ливрее, словно это итальянский адмирал. Он хлопнул в ладоши и к нашим сумкам моментально подлетел коридорный.
- Мы на месте, - не понятно зачем объявил Чацкий и адмирал распахнул ему дверцу машины. Мне же предоставили самому выбираться из такси, так как я сидел с противоположной от мраморной лестницы стороны. Я не смутился и вылез из салона прямо в море лучезарных улыбок.
Чацкий расплатился и вслед за коридорным мы прошли в отель.
Холл отеля, казалось, был сделан из того же мрамора что и главная лестница. Он был каким-то узким, и за стойкой регистрации конец его терялся где-то в туманной дали. Коридорный провел нас мимо плюшевых кресел, огороженных бархатными веревками, прямо к стойке, за которой улыбчивый регистратор был бесконечно рад нашему приезду.
- Синьор Фрини! – приветствовал он, счастливо кивая головой. – Рад вас видеть снова! – Он поднял бровь, - Вы, конечно же, приехали не на фестиваль искусств?
У него был не сильный акцент. Чацкий, как мне показалось, тоже искренне обрадовался этой встрече. Он пожал клерку руку через стойку.
- Как дела, Рохелио? Я тоже рад тебя видеть. Я здесь чтобы ввести в курс дела новичка.
Он положил руку мне на плечо и подтолкнул вперед, как будто я сердитый мальчишка, которого заставляют поцеловать нелюбимую бабушку.
- Это Дэвид Марси, наша восходящая звезда. Настоящий ас по части проповедей.
Рохелио пожал мне руку.
- Я очень рад встрече с вами, сеньор Mарси.
- Спасибо. У вас тут очень мило.
Он благодарно кивнул и стал щелкать кнопками на клавиатуре.
- Надеюсь, вы здесь хорошо проведете время. Если синьор Фрини не возражает, я поселю вас в люксе. Там завтрак быстрее подают.
- Отлично.
- Вам один номер или два?
- В этот раз один, Рохелио. Приходится следить за расходами, - сказал Чацкий.
- Конечно, - согласился Рохелио и, быстро набрав что-то на своем компьютере, взмахом руки протянул нам два ключа. – Вот, пожалуйста.
Чацкий, накрыв ключи рукой, снова нагнулся к нему через стойку.
- Еще одно, Рохелио, - понизив голос, произнес он. - Наш друг приезжает из Канады. Его зовут Брэндон Вайс.
Он подтащил ключи к себе, и чудесным образом на их месте оказалась двадцатка.
- Мы хотим сделать ему сюрприз, - тихо сказал он. – У него день рождения.
Рохелио мигом смахнул двадцать долларов со стойки, как ящерица с лету хватает муху.
- Конечно, конечно, - понимающе закивал он, - Я сразу же дам вам знать.
- Спасибо, Рохелио.
Чацкий повернулся ко мне, жестом приглашая идти за ним. Я пошел следом, а коридорный с нашим багажом двинулся за нами. Мы прошли в дальний конец холла, туда где несколько лифтов стояли в ожидании своих пассажиров, готовые отвезти нас на представительский этаж. Там уже стояли люди в прекрасных летних одеждах, и, может быть это только мое воспаленное воображение, но мне показалось, что они с ужасом смотрели на наше миссионерское одеяние. Тем не менее, нам ничего не оставалось, как следовать сценарию, так что я просто улыбнулся им и едва сдержал себя, чтобы не ляпнуть что-нибудь религиозное, вроде цитаты из Откровения.
Двери открылись и толпа хлынула в лифт. Коридорный улыбнулся и сказал:
- Проходите, сэр. Я поднимусь через пару минут.
И мы с преподобным Фрини вошли в лифт.
Двери закрылись, и стоя в кабинке, я заметил еще парочку изумленных взглядов на мою обувь, но никто не проронил ни слова, так что я тоже промолчал. Меня занимала мысль, зачем нам делить один номер? Я не жил ни с кем в одной комнате со времен колледжа, да и то с трудом тогда справлялся. К тому же я точно знал что Чацкий храпит.
Мы приехали на нужный этаж и выйдя из лифта, прошли по коридору налево. Там мы увидели стеклянный столик и рядом официанта. Он поклонился нам и вручил каждому высокий стакан с напитком.
- Что это? – спросил я.
- Кубинский гаторад***, – пояснил Чацкий. – Будь здоров!
Он осушил свой стакан и поставил его на стеклянный столик. Мне было бы стыдно не проделать то же самое. Напиток на вкус был мягким, сладким и немного отдавал мятой, к тому же я обнаружил, что он, действительно освежает как наш гаторад в жаркий день. Я поставил пустой стакан рядом со стаканом Чацкого. Он взял еще один, так что мне пришлось тоже.
- За все хорошее! – провозгласил он и мы чокнулись. Вкус мне показался еще лучше, а учитывая что в спешке сборов я не успел ни поесть ни попить, то я позволил себе наслаждаться вкусом в полной мере.
За нами раскрылись двери лифта и появился коридорный с нашими сумками.
- А вот и ты! Давай поглядим на наш номер.
Мы осушили свои бокалы и последовали за коридорным.
Примерно на полпути к номеру, я почувствовал себя немного странно, как будто ноги вдруг превратились в пробковое дерево.
- Что было в том гатораде?
- В основном ром, - сказал он. – Ты что никогда раньше не пил мохито?
- Кажется нет, - пробормотал я.
Он издал короткое ворчание, которое вероятно означало смех.
- Привыкай. Ты теперь в Гаване!
Дальше я молча шел за ним по коридору, который вдруг стал длиннее и немного ярче. Я чувствовал себя опьяненным. Каким-то образом я прошел оставшуюся часть коридора и попал в номер. Коридорный поставил сумки на стол и распахнул шторы и мы увидели прекрасно меблированный в классическом стиле номер.
Там стояли две кровати, разделенные тумбочкой, а слева от входной двери находилась ванная.
- Очень мило, - похвалил Чацкий, - спасибо.
Коридорный улыбнулся и склонился в полупоклоне. Чацкий протянул ему десятку чаевых.
- Большое спасибо, - повторил он.
Коридорный взял десятку и, улыбаясь и кланяясь, заверил нас что нам стоит только позвонить и он перевернет небо и землю чтобы выполнить наши малейшие прихоти. Потом он исчез в дверях, а я ничком плюхнулся на ближайшую к окну кровать. Я ее выбрал потому что она ближе всего ко мне, к тому же на другую кровать из окна нещадно палило солнце. Я закрыл глаза, но комната не поплыла, не закружилась как на карусели, так что я подумал - не плохо бы просто полежать с закрытыми глазами.
- Десять баксов! – проворчал Чацкий. – Многие здесь эти деньги за месяц зарабатывают. А он, оп-па, и за пять минут получил! Он, наверное, доктор астрофизики.
Затем наступила приятная минута молчания, и откуда-то издалека снова раздался голос Чацкого:
- Эй, парень, ты в порядке?
- Никогда лучше не было, - сказал я таким же далеким голосом. – Просто хочу пару минут подремать.
===================================
* Бумажный тигр (paper tiger) - термин Мао Цзедуна, употребленный им впервые в 1946 г. для обозначения мнимой опасности.
** Уолт Уитмен «Песнь о себе».
*** Gatorade - повсеместно распространенный в обоих Америках, энергетический напиток от компании PepsiCo.
@темы: перевод, Дизайн для Декстера / Dexter by design [Dexter 4]
-
-
31.12.2011 в 23:53Кажется, я случайно удалила пост с ней, так что, чтобы не нарушать очередность выкладки, добавляю к главе 29.