02.05.2014 в 17:31

Пишет  loony_spectre:

Частые ошибки в английском языке
"30 неправильно используемых слов, из-за которых мы выглядим глупо".

Adverse - averse
Adverse - "вредный" или "неприятный".
Adverse market conditions caused the IPO to be poorly subscribed - "Из-за неприятных условий на рынке акции на IPO приобретали неохотно"
Averse - "не любить", "быть против".
I was averse to paying $18 a share for a company that generates no revenue - "Я не хотел ("был против того, чтобы") платить по 18 долларов за акции компании, которая не приносит прибыли"
Но, с другой стороны, вам ничто не мешает быть против неприятных условий - "have an aversion to adverse conditions".

Affect - effect
Сначала - глаголы. Affect значит "влиять".
Impatient investors affected our roll-out date - "Нетерпеливые инвесторы повлияли на дату выхода продукта".
Effect значит "добиться чего-либо".
The board effected a sweeping policy change - "Совет директоров добился ("ввел в действие") резкого изменения политики компании".
Использование глаголов effect и affect может быть довольно сложным. Например, совет директоров может повлиять (affect) на изменения либо ввести (effect) их в действие. В общем, если вы сами что-то делаете - это effect, а если влияете на что-то, что делают другие люди - affect.
С существительными все проще. Почти всегда правильно "effect".
Once he was fired he was given twenty minutes to gather his personal effects - "После увольнения ему дали двадцать минут на то, чтобы собрать вещи"
Affect - это эмоциональное состояние, так что если вы не психолог, то, скорее всего, не будете использовать слово "аффект" в речи.

Compliment - complement
Compliment - "сказать что-то приятное". Complement - "добавить, улучшить, усилить, закончить или довести до идеала". Так что я могу сделать комплимент вашим сотрудникам и их работе (compliment your staff), но если у вас нет вакансий, значит, у вас полностью укомплектован состав (full complement of staff). А ваше новое приложение может дополнить ваш сайт (complement your site). А за это я уже сделаю комплимент вам.

Criteria - criterion
We made the decision based on one overriding criteria - "Мы сделали выбор, основываясь на одном главном критериях". На английском языке предложение выглядит внушительно, только построено неправильно.
Помните: единственное число - criterion, множественное - criteria. Чтобы не путаться, можете использовать синонимы - соответственно reason и factors.

Discreet - discrete
Discreet - "осторожный, тщательный, продуманный".
We made discreet inquiries to determine whether the founder was interested in selling her company - "Мы осторожно прощупали почву на предмет того, не собирается ли основательница продавать компанию".
Discrete - "индивидуальный, отдельный, выделяющийся".
We analyzed data from a number of discrete market segments to determine overall pricing levels - "Мы проанализировали данные из многих отдельных сегментов рынка, чтобы определить уровень цен".
И, на всякий случай, если вы запутались, помните: осторожность, которую вы проявляете в важных делах - это discretion, а не "discreetion".

Elicit - illicit
Elicit - "вытягивать, вызывать". Представляйте себе это как мягкую форму "извлечения" (extraction) или, хуже того, "вырывания" (extortion). Так что если один удачливый участник опроса выиграет поездку на Багамы, то приз вызовет заметную реакцию (elicit a reaction).
Illicit - "нелегальный, незаконный". Можно, конечно, "незаконно вызвать реакцию" ("illicit" a response) под дулом пистолета... но лучше не надо.

Farther - further
Farther означает расстояние в прямом смысле.
Florida is farther from New York than Tennessee - "Флорида дальше от Нью-Йорка, чем Теннеси".
Further означает расстояние в переносном смысле.
We can take our business plan no further - "Дальше наш бизнес-план уже не пойдет".
Так что, как мы выражаемся на Юге, I don't trust you any farther than I can throw you ("Я доверяю тебе лишь настолько, насколько далеко могу тебя кинуть"). Или: I ain't gonna trust you no further ("Больше ("дальше") я тебе не доверяю").
(Серьезно, я не раз говорил и одну, и другую фразу.)

Imply - infer
Тот, кто говорит или пишет - подразумевает (imply). Тот, кто слушает или читает - делает вывод (infer); верный или нет - неважно. Так что я могу намекнуть (imply), что вас ждет повышение зарплаты. Вы можете сделать вывод (infer), что повышение зарплаты случится очень скоро (imminent). Но не eminent - если, конечно, повышение зарплаты не будет заметным и выдающимся.

Insure - ensure
Тут все легко. Insure - страховать. Ensure - гарантировать. Так что если вы обещали, что заказ придет вовремя, то гарантируйте это (ensure). Если, конечно, вы не планируете компенсацию в случае утери отправления - тогда можете смело его застраховать (insure).

Number - amount
Я с этим постоянно путаюсь. Используйте number, когда можете посчитать предметы, которые называете:
The number of subscribers who opted out increased last month - "Число людей, отказавшихся от подписки, за последний месяц выросло".
Amount - это количество чего-то, что подсчитать невозможно.
The amount of alcohol consumed at our last company picnic was staggering - "Количество спиртного, выпитого на последнем корпоративном пикнике, просто невероятно".
Правда, даже после этого можно путаться. "I can't believe the number of beers I drank" ("Не могу поверить, сколько кружек пива я выпил") - правильно составленная фраза, но правильна и фраза "I can't believe the amount of beer I drank" ("Не могу поверить, что я выпил такое количество пива"). Разница в том, что кружки пива я пересчитать могу, но вот "количество пива", особенно для очень пьяного человека - несчетное множество, поэтому нужно использовать amount.

Precede - proceed
Precede - значит "идти перед чем-либо". Proceed - "начать" или "продолжить". Трудности возникают с "инговой" формой. "The proceeding announcement was brought to you by..." звучит с виду нормально, только вот правильно использовать "preceding": объявления все-таки обычно бывают "предыдущими", а не "продолжающимися".
Если поможет, вспоминайте слово "precedence" ("первенство"). Если что-то обладает "первенством", значит, оно идет первым.

Principal - principle
Principle ("принцип") - это нечто фундаментальное.
We've created a culture where we all share certain principles - "Мы создали культуру, в которой разделяем определенные принципы".
Principal значит "главный" или "важнейший".
Our startup's principal is located in NYC - "Главный офис нашего стартапа расположен в Нью-Йорке".
(Иногда вы увидите и множественное число - "principals". Так называют руководителей.)
Кроме того, principal может означать самую главную вещь в определенном наборе.
Our principal account makes up 60 percent of our gross revenues - "Наш главный счет обеспечивает 60 процентов нашего валового дохода".
Наконец, слово principal относится еще и к деньгам - обычно так называют исходную сумму, взятую в кредит. Principal and interest - основная сумма и проценты.
В общем, если вы говорите о законах, правилах, этике и т.п., используйте слово principle. Если об исполнительном директоре, президенте или директоре средней школы - principal.

---

11.05.2016 в 09:52

Пишет  loony_spectre:

Понравилось.
"В метрической системе 1 миллилитр воды занимает 1 кубический сантиметр, весит 1 грамм и требует 1 калорию энергии, чтобы нагреть его на 1 градус Цельсия - 1% разницы между точкой замерзания и точкой кипения. В 1 грамме водорода содержится ровно 1 моль атомов.
В американской же системе ответ на "Сколько энергии требуется, чтобы вскипятить галлон воды комнатной температуры?" звучит как "Да иди ты на хрен!", потому что все вышеперечисленные параметры никак не взаимосвязаны" (с)

---

31.05.2016 в 21:10

Пишет  loony_spectre:

Про фандом
Фандом сломался

Что, если бы у Энни Уилкс был доступ в Интернет?
Энни, как вы помните, - антагонистка "Мизери" Стивена Кинга, еще доинтернетной истории о темной стороне отношений между фанатами и творцами. Когда Энни находит писателя Пола Шелдона - автора ее любимой романтической серии о женщине по имени Мизери Честейн - в разбитой машине на горной дороге, она забирает его домой, чтобы он пришел в себя. Она медсестра и ухаживает за сломанными ногами Пола, но отказывается отвезти его в госпиталь: видите ли, Пол недавно убил Мизери, и Энни очень недовольна. Он находится в ее полной власти, и она самым жестоким образом заставляет его написать новый роман о Мизери Честейн, в котором героиню воскресят. История - очень слабо завуалированная метафора отношений между создателями популярной литературы и их самыми преданными, самыми бешеными фанатами - и того, как создатели могут попасть в ловушку и подвергаться издевательствам и пыткам со стороны собственных созданий и людей, которые любят их.
Но что, если бы у Энни Уилкс был доступ в Интернет? Что, если бы ей даже не пришлось похищать Пола, чтобы сообщить ему, как она недовольна? Что, если бы она могла целыми днями писать ему гневные сообщения в "Твиттер" или заполнять форумы излияниями желчи в его адрес? Или даже угрожать ему убийством через Facebook, электронную почту или Tumblr? Если бы у Энни Уилкс был доступ в Интернет, она бы отлично вписалась в пугающе большой сегмент фандома.
Это на самом деле не новость: еще в 2012 году я назвал Энни Уилкс святой покровительницей фандома после детского, смехотворного возмущения концовкой Mass Effect 3. Но в 2012 году я не мог знать, что "восстание Mass Effect" было всего лишь прелюдией к главному событию: эта истерика случилась под прикрытием "потребительской революции"; примерно за такими формулировками до сих пор прячется интернет-террористическая группа GamerGate. За несколько лет, прошедших с выхода Mass Effect 3, безумие только нарастало; стена, отделяющая создателей от фанатов, с каждой новой социальной платформой становится все тоньше, и количество громких голосов только возрастает.
Когда Кинг написал об Энни, это было уже не новостью; фандом давил на создателей еще со времен сэра Артура Конан Дойла, отправившего Шерлока Холмса в пучину Рейхенбахского водопада, да и вообще, кто знает, как реакция слушателей повлияла на сюжеты древнегреческих мифов. Творцы и поклонники постоянно играли в "перетягивание каната"; иногда эмоции были негативными, но с исторической точки зрения в основном положительными. Фанаты когда-то коллективно выступали за спасение закрытых сериалов или в поддержку нишевых комиксов, но сейчас, когда мы живем в мире, где любой закрытый сериал просто перебирается на Netflix, или превращается в комикс, или в серию романов, фанаты перестали пытаться защитить свои любимые произведения и все больше и больше стараются влиять на их создание. Причем не с помощью творчества - они кричат, объединяются в большие группы и все чаще и чаще угрожают смертью.
На прошлой неделе в AV Club вышла отличная статья о том, почему современные фанаты считают, что им все должны, и мне кажется, что статья вышла довольно объективной. Там говорят не только о реакции на перезапуск "Охотников за привиденями" с женскими персонажами, но и о хэштеге, требовавшем найти Эльзе девушку в "Холодном сердце-2". Автор статьи, Джесси Хейзенджер, провел границу между двумя фанатскими кампаниями и вполне справедливо сказал, что они обе - и та, что мотивируется ненавистью ("Охотники за привидениями"), и та, что требует инклюзивности ("Холодное сердце-2"), - демонстрирует избалованность современной фан-культуры. Она требует, чтобы история была такой, какой хочется вам, чтобы ее подстраивали под ваши индивидуальные потребности, а не под самовыражение создателей. Эти фанаты относятся к историям как к заказам в ресторане: "соленые огурцы можно не класть, и можно мне капусту вместо китайского салата?" Но искусство работает не так, а любители искусства не должны на него так реагировать. Вы же не приходите в музей с ведром краски, чтобы убрать лишний голубой цвет с картин этого, как его, Пикассо, правильно?
Оказалось, что статья в AV Club вышла на день раньше, чем следовало. В день выхода статьи Интернет взорвался еще одним фанатским возмущением, на этот раз - из-за комикса "Стив Роджерс: Капитан Америка", в котором мы узнали - та-дам! - что Капитан Америка на самом деле всю жизнь был двойным агентом "Гидры". Это было шокирующее откровение в конце комикса, и еще никто не знает, как пойдет рассказ дальше. Но это не не помешало людям прийти в ужас и зафлудить "Твиттер" автора Ника Спенсера таким количеством ненависти, что ему просто пришлось отключиться. Тогда они переключились на Эда Брюбекера, который пять лет не писал ничего о Капитане Америке. Фанаты начали бросаться обвинениями в антисемитизме (логика примерно такая: Кэпа придумали два еврейских парня, чтобы он сражался с нацистами, а теперь "Марвел" сделал его самого нацистом. Логика совершенно ущербная, особенно в том месте, где "Гидру" объявляют нацистами. "Гидра" - не нацисты и никогда ими во вселенной "Марвел" не были, и даже в кино нам всячески показывали, что "Гидра" тоже собиралась сражаться с нацистами), а потом начались и угрозы убийства. Сначала они просочились к Спенсеру через "Твиттер", а потом на Tumblr появилось совсем уж пугающее открытое письмо одному из руководителей "Марвел" Тому Бреворту. Цитирую полностью с сохранением особенностей орфографии:

Как бывший морской пехотинец, побывавший на боевой службе, и ветеран-инвалид, я хочу сказать вам, что когда поступил на службу в морскую пехоту в 1995 году, я соблюдал строгий Этический Кодекс. Правда, Честь и Справедливость. Этот Кодекс был вдохновлен Стивом Роджерсом. Я знал, что никогда не смогу стать таким человеком, как он, у меня просто ум не так устроен, но, по крайней мере, я мог к этому стремиться. Да, Персонаж Стива Роджерса, также известного как Капитан Америка, выдуманный, но он олецетворяет собой Идеального Человека, не просто Идеального Американца. Стив Роджерс никогда не говорил, что идеален, но изо всех старался каждый день поступать по справедливости, что бы ни случилось.
В последний 21 год я основывал свой Моральный Кодекс на вере в то, что НИКОГДА не Солгу, какими бы ни были последствия. Не существует никакой "лжи во спасение". Моя Честность и Моя Честь были для меня всем. Они спасли меня от превращения в Монстра, которым я вполне мог стать. Из-за вашего идиотизма и презрения ко всему, что защищал Американский Символ, вы сказали, что презирать эти Идеалы - "нормально". Судя повсему, можно Врать, Жульничать, Воровать и Убивать, потому что Хер С Ним, всем же плевать, правильно? Стив Роджерс, он же Капитан Америка, занимался этим 75 ЛЕТ.
Отлично, поздровляю, вы сделали 21 год моей жизни и Кодекс, которому я подчинялся, и трудности, которые пришлось пережить, потому что я не хотел жертвовать Кодексом, БЕССМЫСЛЕННЫМИ. Вы опозорили идеалы персонажа, созданные Джо Саймоном и Джеком Керби. Весь смысл Персонажа был в том, чтобы показывать, каким человек может быть. Нисмотря на то, что Шансы не в их пользу.
Итак, благодаря вам двоим я откажусь от своего Морального Кодекса и стану Монстром, которым, как люди боялись, я мог стать, которым я сам боялся, что стану. Я воспользуюсь любыми ресурсами в моем распоряжении, любыми способами, чтобы найти и отследить вас. Я в конце концов НАЙДУ вас и УБЬЮ самым болезненным способом из всех, что смогу придумать. ЕДИНСТВЕННЫЙ способ остановить меня - убить меня. Но - эй, это же для вас будет так просто? Я же всего один недовольный морпех, что такое одна жизнь по сравнению с МИЛЛИОНАМИ ЖИЗНЕЙ, от которых вы просто отмахнулись, сделав Капитана Америку агентом Гидры, КОТОРЫМ ОН БЫЛ ВСЕГДА. НИЧТО, повторяю, НИЧТО из того, что вы скажете, не сотрет того, что вы сделали, ГИДРА ВСЕГДА была СИНОНОМ НАЦИСТОВ. Вы НЕ МОЖЕТЕ отдилить их друг от друга. Наслаждайтесь вашей "Славой", пока все еще дышите. Я найду вас, это лишь вопрос времени.

Дж_____ Э_______
Ветеран и инвалид Морской пехоты США

Может быть, это все фигня полная? Может быть. Тролли такие тролли. Но, блин, есть в этом что-то очень настоящее. Я узнаю в этой угрозе сломанную психику современного фандома.
Мне самому не раз угрожали смертью. Некоторые угрозы по-настоящему пугали. Некоторые были очевидной бессмыслицей. Однажды я сумел найти мальчишку, который угрожал меня убить, и позвонил ему; не отрицаю, его плачущий голос, которым он умолял меня не звонить в полицию и не заводить на него дело, меня порадовал. Я пишу о фильмах, комиксах и поп-культуре в сети уже лет пятнадцать, и я вижу, насколько легче людям стало отправлять злобные, ненавидящие комментарии прямо в ваш адрес, и с какой большой охотой они это делают. Однажды какой-то парень написал мне в "Твиттер" что-то совсем уж нехорошее, но когда я ответил ему, он удивился - он сказал, что даже не думал, что я прочитаю его твит.
Все это вполне объясняется странными установками, с которыми мы приходим общаться в сеть. Мы обладаем мгновенным доступом почти к кому угодно, чтобы открыто выражать ненависть, но при этом чувствуем, что никто, по-хорошему, ничего не слушает. Или, по крайней мере, я надеюсь, что это так: когда режиссер Джеймс Ганн выступил в защиту сюжетного поворота с Капитаном Америкой, кто-то из читателей его страницы на "Фейсбуке" оставил комментарий, в котором пожелал, чтобы домашнего питомца Ганна кинули в лесопилку. Я лишь надеюсь, что парень просто считает, что бормочет себе под нос, а Ганн этого никогда не увидит, потому что если все иначе, то я разочаруюсь в человечестве.
Этот непосредственный доступ к людям, создающим наши любимые произведения, должен был стать лучшим, что когда-либо произошло с фандомом. Если вы поговорите со старыми сценаристами сериалов или писателями-фантастами, то они расскажут, что часто работали буквально в вакууме, вообще не зная, что люди о них думают. Чтобы отправить письмо, нужно было потратить много сил, так что их отправляли только по-настоящему преданные поклонники, но подавляющее большинство молчало. Вы знали только, покупают они книги или нет, смотрят сериал или нет. Но социальные сети перекинули мост через эту пропасть, и творцы больше не работают в вакууме. Теперь они работают в камере криков, в которой люди могут мгновенно озвучивать (и озвучивают) свое недовольство (часто - личное), причем в самых ужасных формулировках.
Я не хочу притворяться, что это некий сдвиг поколений; если вышеизложенная угроза убийства настоящая, то ее автору как минимум под сорок лет. Это "подбрюшье" всегда существовало в фандоме, еще со времен Конан Дойля, а то и раньше. Есть определенные особенности и у молодых фанатов, группы, которую не интересуют конфликты или личные трудности в рассказах (посмотрите, насколько популярны фанфики, действие которых происходит в кофейнях или пекарнях; герои любимого комикса, сериала или фильма работают там и общаются примерно с такой же активностью, как в ситкоме. Я недавно спорил с одной юной фанаткой в "Твиттере", и она сказала, что ей от истории о Капитане Америке нужно, чтобы Стив Роджерс был счастлив и получил все, что хочет, т.е. прямую противоположность того, что считается хорошей драмой); впрочем, детали могут меняться, но общее настроение примерно такое же: "Я хочу, чтобы истории были такими и только такими, и если я их от вас не получу, значит, вы антисемит/обманываете клиентов/мертвец".
Фандом, если уж честно, всегда был пороховой бочкой, только и ждущей, когда бы взорваться, и с развитием социальных сетей этот момент наступил. "Твиттер" - спичка, которую приложили к пороховой бочке, и внезапно уродливая часть фандома - отношение "мне все должны", требования, откровенно плохое понимание того, как работает драма и вообще повествование, - взорвалась. Энни Уилкс на взлете, и хэштег #ВерниМизериЧестейнИлиУмри - в трендах "Твиттера". Пол Шелдон, в конце концов, жил вполне нормально, пока Энни Уилкс не получила к нему прямой доступ.
Когда я в прошлый раз писал об Энн Уилкс и фандомах, то думал, что дело в том, насколько личным делом фанаты считают свой фандом. Люди вкладывают кучу времени и энергии в фандомы и определяют себя через эти фандомы. Если вы делаете что-то не так с фильмом, комиксом или игрой, то это личное оскорбление. Это не просто чувство обладания, это чувство симбиоза. Фанаты, как я считал, просто не могут понять, где заканчиваются они и где начинается любимое произведение. Вот почему фанаты угрожают смертью критикам, которые ставят низкие оценки экранизациям комиксов. Вот почему мое имя на сабреддите DC Movies нельзя упоминать, словно Волдеморта - моя критика в адрес того, что они любят, кажется личной критикой в их адрес.
Но сейчас уже происходит нечто другое. Когда-то давным-давно такое "супер-отождествление" было между фанатом и творцом - именно поэтому столь многих знаменитостей постоянно преследуют. Но в последние двадцать лет сама природа наших развлечений так сильно изменилась, что никакого Пола Шелдона больше нет. Пол давным-давно передал свою серию о Мизери Честейн новому писателю, который передал ее следующему писателю, и так далее, и тому подобное. Корпоратизированная природа историй, которые мы потребляем, заставила фанатов - которые и без того с трудом понимали, что такое "авторское видение" - подумать, что они полноправные владельцы своих любимых произведений. И я использую слово "владельцы" в очень специфическом смысле: эти люди считают себя потребителями в такой же степени, как и фанатами. Именно предвестником этого явления послужило движение "Retake Mass Effect". Для них истории - просто продукты.
Старая фанатская установка "мне все должны" слилась с девизом "клиент всегда прав", который, похоже, мотивирует людей, сделавших Yelp таким дерьмовым местом. Я здесь потратил целый доллар, значит, я повелитель и хозяин всего - вот как они рассуждают (я даже не хочу думать, тратят ли современные фанаты деньги на лицензированную, легальную продукцию - это тема для совершенно отдельной статьи). Именно поэтому люди ведут себя с официантами, как сволочи - и почему-то именно поэтому все большая часть фанатов ведет себя так в отношении творцов. Мне очень интересно было наблюдать, как куча народу в спорах про Капитана Америку вспоминает Джо Саймона и Джека Керби; отчасти - потому, что они евреи, и это позволяет сердитым, капризным фанатам кидаться бомбами социальной справедливости, но еще это говорит о том, как современные фанаты относятся ко многим современным творцам. Они - никто по сравнению с теми, кто все это придумал. Современный творец - это официант, и он должен пойти обратно в кухню и принести Капитана Америку, приготовленного в точности по их спецификациям, причем без всяких сложностей или сюрпризов. Фанаты, собственно, всегда этого хотели, но идея, что они - клиенты, люди, платящие деньги за предоставленные услуги, лишь усиливает чувство "мне все обязаны".
Итак, у нас есть три элемента: один из них стар, как сам фандом, второй вырос из технологических достижений, третий появился благодаря корпоратизации литературы и связанных жанров. Они сложились вместе и готовы по-настоящему разрушить фандом. Мне очень хотелось бы в этом месте произнести воодушевляющую речь о том, что мы все можем стать лучше, но никаких позитивных решений я не вижу. Я вижу, что все станет только хуже: творцы отгородятся от фанатов непреодолимыми стенами, а корпоративные хозяева выкинут авторское видение и повествование псу под хвост, чтобы удовлетворить тех, кто может вывести самый громкий хэштег в тренды "Твиттера". "Вы не всегда можете получить, чего хотите" - это идея, принадлежащая отжившей свое эпохе, если речь идет о произведениях массовой культуры. Я недавно прочитал отличную книгу Глена Уэлдона The Caped Crusade: Batman and the Rise of Nerd Culture; картина фандома, которая там рисуется, очень мрачная. Фанаты Бэтмена превратились из монахов-летописцев, аккуратно ведущих хронику вымышленной истории персонажа, в "крестоносцев", которые наезжают в Интернете на любого, кто смотрит на Бэтмена иначе, чем они.
В старших классах школы у меня был отличный учитель по истории религий. Он просил нас искать цитаты из поп-культуры, применимые для религии, потому что хотел, чтобы мы поняли: тысячу лет назад все области человеческой жизни были пропитаны религией, сейчас же ее роль заняли фильмы и музыка. Он верил, что в будущем люди будут убивать друг друга не из-за разных толкований образа Бога, а из-за рок-групп (на дворе был, по-моему, 1990 год, так что идея, что кто-то будет относиться к року настолько серьезно, была вполне оправданной). Мне кажется, он был прав в том, что поп-культура заместила собой многие другие вещи, дававшие нам смысл жизни, но, думаю, даже он не смог бы догадаться, что священные войны XXI века будут вестись из-за персонажей комиксов и "Охотников за привиденями". Или что священные воины выйдут на бой в праведных доспехах консьюмеризма. Или что эти воины в первую очередь станут нападать на тех людей, которые изначально создали объект их обожания.

---

Найдено на просторах интернета:



И ещё:

---

Писательские горки

Оно, конечно немного слишком громко: относить это к себе, но не могу не поделиться прекрасным:

15.06.2016 в 12:38

Пишет  Шано:

---

Dexter: Последний эпизод - Глава 6

Рабочее место Деборы располагалось на втором этаже, в отделе убийств. Она, как и я, держала складной стул для посетителей, и когда я привёл Роберта, стул этот был занят Джеки Форрест. Её волосы были стянуты в тугой хвост, что ничуть не скрывало сияние, которое как будто исходило из каждой его отдельной пряди. Я не заметил следов макияжа, но её лицо было гладким и безупречным, глаза искрились острым умом, и выглядела она настолько идеально, что могла бы позировать для пропагандисткого плаката о том, на что способна ДНК, если как следует постарается. Когда мы вошли, она подняла глаза и широко мне улыбнулась, а затем нахмурилась и отвернулась, увидев Роберта позади меня.
- Что так долго? - спросила Дебора, и я был тронут теплотой её приветствия.
- Пробки ужасные. Как провела выходные?
Она выхватила документы из моих рук и швырнула на стол.
- Это долбаное дело.
Я знал, что Дебора достаточно обеспокоена необычайной жестокостью этого убийства, чтобы желать что-нибудь сделать, но она не могла технически.
-Я думал, дело ведёт Андерсон, - сказал я.
- Андерсон не сможет найти океан дерьма, даже если будет в нём плавать, - отрезала Деб.
- Детектив Андерсон? – уточнил Роберт, - Похоже, он хороший парень.
Дебора зыркнула на Роберта; Джеки закатила глаза. Я просто проигнорировал его.
- Ну, - сказал я, - даже Андерсону может хоть раз повезти. И это его дело.
Деб раздраженно тряхнула головой.
- У него были все выходные, а он даже не смог идентифицировать жертву, – возмутилась она, и я удивлённо моргнул. Поиск имени жертвы был самым основным первым шагом, и чтобы в течение сорока восьми часов не выяснить его, нужно было достичь эпических высот в Искусстве Бестолковости.
- Весьма впечатляюще, - заметил я, и отлично зная сестру, добавил, - Так что ты собираешься делать, несмотря на все приказы и вопреки правилам отдела?
Дебора взглянула на папку на столе, а затем на Джеки. Они двое разделили некую мысль, которую я не смог прочитать.
- Я бы никогда не пошла против приказов или правил отдела, - отчеканила она, что на самом деле противоречило всей истории моей жизни. Но Деб произнесла это с каменным лицом. Потом она посмотрела на меня и, о чудо из чудес, улыбнулась. Это было так не похоже на неё, что на мгновение я подумал, что она, должно быть, одержима демонами, и чуть не шагнул назад, чтобы защитить себя. Но она не швырялась сгустками пламени и даже не разговаривала с высунутым языком. Она просто улыбаясь кивнула на Джеки.
- Это Джеки придумала, - похвасталась она и снова повернулась лицом к актрисе. На этот раз они обменялись ухмылками, в которых отчетливо читалось огромное взаимное удовлетворение.
- Мы собираемся начать шуточное расследование, чтобы научить Джеки, как это делается, - сказала Дебора, а затем продолжила со странной интонацией, как будто она читая официальный доклад. - Таким образом, мы будем вести параллельное настоящему расследование, не вмешиваясь в официальный процесс и не компрометируя ведущего следствие офицера, и в то же время построим действующую модель и сравним наши результаты с результатами, достигнутыми детективом Андерсоном, что позволит нашей подопечной, госпоже Форрест, понять тонкости расследования убийства и все его процедурные сложности, и как они проводятся в режиме реального времени в Полицейском Департаменте Майами-Дейд.
Она посмотрела на меня, продолжая улыбаться.
- Ничего так, да? Я получаю возможность крутиться вокруг детектива Тупоголового и выслеживать этого козлину, а Мэтьюз и слова против не скажет, потому что я делаю именно то, что он приказал.
- Кроме того, - добавила Джеки. - Если мы на самом деле что-нибудь придумаем…
- Когда мы что-нибудь придумаем, - поправила Дебора.
- Это станет эффектной рекламой. Для шоу и для отдела.
Я с новым уважением посмотрел на Джеки.
- Гениально, - сказал я, и она одарила меня улыбкой, от которой захотелось петь.
- Итак, - сказала Дебора, выдергивая меня к реальности, - Я хотела пройти всё это с тобой, и посмотреть, что получится, - Она постучала пальцем по папке. - Начиная с лабораторных материалов. - Она снова ухмыльнулась Джеки. - Ну знаешь. Так Джеки сможет увидеть, как это делается.
- В теории, - с той же ухмылкой ввернула Джеки.
- Точно, - сказала Дебора.
Я был очень рад, что сестра нашла нового лучшего друга на всю жизнь, но их постановка на тему "Разве Мы Не Прелесть" начинала уже слегка раздражать. К счастью для меня, Роберт чувствовал то же самое и не постеснялся сказать об этом вслух.
- Ну, эй, - сказал он. - Мне тоже надо в этом участвовать.
Дебора уставилась сквозь него, а Джеки ужасно заинтересовалась своим маникюром.
- Я имею в виду, - сказал он, - это и для меня идеальный способ узнать, как всё делается, верно?
Дебора зыркнула на меня, затем обратно на Роберта.
- Конечно, - уныло ответила она.
Отлично, - заявил Роберт. Он прислонился спиной к подоконнику и скрестил руки на груди, демонстрируя, что ждёт указаний. - Итак, что мой персонаж должен сделать в первую очередь?
- Всё, что я ему прикажу, - сказала Джеки, и он посмотрел на неё. Та пожала плечами. - Я детектив. Мой персонаж. Так что это моё расследование. Ты здесь только для того, чтобы снабжать меня уликами.
Роберт с несчастным видом развёл руками и засунул их карманы.
- Ладно, хорошо, - сказал он. - Но это... Я имею в виду, у меня должно быть немного... Я имею в виду, к моему персонажу должно быть, ну знаете. Уважение.
Лицо Джеки стал жестким. Она ударила по столу.
- Уважение нужно заработать, - рявкнула она. – А теперь, что у тебя есть для меня?
Роберт молча хлопал губами. Он выглядел как человек, которого только что основательно отругали. Я, с другой стороны, понял, что сделала Джеки. Это была почти идеальная имитация Деборы, и я был весьма впечатлён.
- Ничего себе, - сказал я. - Здорово. Совсем как она.
Джеки издала низкий булькающий смешок, который заставил поджаться пальцы у меня на ногах и просияла.
- Спасибо, - сказала она. - Сержант Морган - твоя сестра - мы работали над этим в выходные. У Бенни. Бенни – это бар для копов, место, куда полицейские иногда заскакивали перекусить во время дежурства, и где они зависали после работы. Тамошняя клиентура не замечена в дружелюбии к случайно заглянувшим гражданским. Если Дебора взяла Джеки к Бенни, они точно поладили гораздо лучше, чем я думал.
- Это отличноеместо для фона, - сказала Джеки. – Надо бы отправить туда сценаристов, - Она подмигнула Деборе. – Хлебнём текилы. Она становится не такой суровой после пары стопок под ремнём.
Деб фыркнула, но промолчала.
- Звучит как вечеринка, - заметил я, и как ни странно, почти пожалел, что меня не пригласили. – И поскольку сейчас ты моя сестра, что бы ты хотела, чтобы я сделал?
На мгновение казалось, что Джеки собирается что-то сказать, но потом она прикусила губу и взяла папку.
- Давай пройдемся по отчётам, - сказала она и посмотрела на Дебору. - Правильно?
- Нет, - отрезала Деб. – Лабораторные отчёты это просто фоновая хренота.
- Спасибо большое, - сказал я.
- Есть что важное? - спросила Дебора.
- Ожоги от веревки на запястьях. Нейлоновые волокна, вероятно, от бельевой веревки.
- Которую можно купить в любом хозмаге.
- Ей заткнули рот её собственными трусиками, - продолжил я. - Их нашли в мусорном контейнере.
- Я сказала, важное, - рявкнула Деб. - Это всё стандартная херня.
- Хорошо; ни на ней, ни в мусорнике, ни поблизости не оказалось ничего, что помогло бы выяснить, кто она такая.
- И именно это нужно нам больше всего, - сказала Дебора. – Идентифицировать жертву.
- Почему это так важно? - спросил Роберт, и обе женщины посмотрели на него с одинаковым презрением. Роберт выглядел смутившимся. - Я имею в виду, - продолжил он, - ну, вещественные доказательства. Здесь очень много всего. - он кивнул на папку. - Мы могли бы использовать, ну знаете. Отпечатки пальцев.
- Мы так и сделали, - сказала Дебора, - Фактически, мы нашли около трех десятков отпечатков пальцев. Мы всегда находим много отпечатков. Знаешь, сколько раз мы поймали кого-нибудь по отпечатку пальца?
- Нет, - сказал Роберт. - Сколько?
- Если округлить? Ноль, - ответила Деб. - Даже если всплывёт совпадение с отпечатками преступника, хороший адвокат найдёт способ его отбросить. Отпечатки пальцев для Шерлока Холмса.
- Я не уверен, что он на самом деле использовал их, - услужливо подсказал я.
- О, он использовал, - возразила Джеки, - Был один рассказ… я забыла название. Но он поймал парня по отпечатку.
- Чтобы поймать убийцу в реальной жизни, - терпеливо продолжила Дебора, - нужно начать с жертвы. Потому что в девяноста девяти процентов случаев они знали друг друга, их заметили вместе, они имели некую связь. Итак, сначала мы должны узнать, кто жертва.
- О, хорошо, - сказал Роберт. - Ну, так как мы можем это выяснить? Я имею в виду, если мы не можем использовать отпечатки пальцев, а лабораторные отчёты херня - то что нам делать?
- Да, - сказала Деб. - Хороший вопрос.
Я знал, что произойдёт, прежде, чем она повернулась в мою сторону, потому что, хотя она никогда не признается в этом, всякий раз, когда моя сестра заходит в тупик, это каким-то образом становится моей проблемой. Мне иногда казалось, что у неё есть тайная татушка на теле: "ЧБСД? "Что бы сделал Декстер?" И вправду, не успел отзвучать вопрос Роберта, как её лицо повернулось ко мне.
- Декс? - с надеждой спросила она.
Как ни странно, именно Роберт сумел выразить словами то, о чём я думал .
- Почему Декстер? – спросил он, и я мысленно зааплодировал. - Я имею в виду, он пишет лабораторные отчёты, а ты говорила, что они бесполезны, - продолжил он, глядя на меня, - Не то чтобы я думаю, что ты бесполезен, или типа того, приятель. Но что он должен делать?
Дебора посмотрела на Роберта достаточно долго, чтобы заставить его стушеваться, прежде чем ответить.
- Иногда к Декстеру приходит… озарение, - сказала она. – Насчёт убийц.
Есть научный факт, что большинство ситуаций в жизни становятся всё хуже и хуже - кажется, это называется энтропией. Любой ученый, который бы наблюдал за нами в этот момент, тихо порадовался бы тому, как соблюдается этот закон природы. Как сказала Дебора, я действительно понимал больных и извращённых детей ночи . Но так было, потому что я сам был одним из них. Дебора была единственным живым человеком, с которым я когда-либо говорил на эту тему. В конце концов, я не хочу, чтобы люди болтали что-то вроде: "Ну и дела, Декстер думает так же, как убийца. Интересно, почему?" Кроме того, поскольку эти мысли исходили из уединённых глубин подземелья Декстера, подобные обсуждения всегда заставляли меня чувствовать себя слегка обнажённым. Я считал, что моя сестра понимает это, но она то и дело, как например, сейчас, вытаскивала голого и дрожащего меня в центр внимания.
Роберт и Джеки смотрели на меня, и я начинал чувствовать себя всё более неловко.
- Что, - спросил Роберт, - Он, типа… э-э, профилирует?
Я никогда не слышал, чтобы это слово использовали в качестве глагола. И это не заставило меня чувствовать себя более непринужденно.
- Типа того, - ответила Дебора.
- Ничего себе, - выдохнула Джеки и посмотрела на меня с уважением. - Как ты этому научился?
Разумеется, это был как раз тот вопрос, на который я не хотел отвечать. Единственный честный ответ был не тем, что было бы выгодно обсудить с Джеки. Так что я сделал всё возможное, чтобы перевести разговор на что-нибудь менее личное.
- О, - скромно ответил я, - я прошёл курс психологии в колледже. Полагаю, ты пробежалась по списку пропавших, сестренка?
Дебора пренебрежительно помахала рукой.
- Первое, что мы сделали. Ну же, Декс, давай серьезно, - она упёрла руки о бедра и наклонилась ко мне, - Я очень хочу сцапать этого ублюдка, и хочу сделать это раньше, чем Андерсон проебёт все следы. И прежде, чем этот парень сделает это снова. Потому что ты знаете, что он собирается сделать это снова.
- Возможно, - сказал я, заглушая тихий голосок внутри меня , который хихикнул: "Почти наверняка".
- Так давай, - настаивала она. - Дай мне что-нибудь, чтобы идти дальше.
Она пристально уставилась на меня, не моргая, и что ещё более тревожно, Джеки наклонилась ко мне и сделала то же самое . Я был окружен Деборами, и все они с нетерпением ждали, когда я совершу чудо. Слишком много ожиданий для одного одинокого Тёмного Дилетанта, хотя и в должной степени нечестивого. К счастью для меня, Роберт стал прекрасным противовесом, снова скрестив руки на груди и откинувшись назад со скептическим выражением лица.
- Да ладно, - сказал он. - Профилирование это серьёзное дерьмо. Я имею в виду, у парней из ФБР, которые этим занимаются, уходят на это годы, и всё равно они правы только в пятидесяти процентов случаев
К моему огромному облегчению, все уставились на него. Он пожал плечами.
- Ну, это я так, просто говорю.
- У Декстера получается намного лучше, - возразила Дебора.
- Как круто, - сказала Джеки. Она одарила меня ободряющей улыбкой, и я не смог решить, что мне сделать сначала: присесть у её ног и позволить ей почесать меня за ухом, или прибить сестру за то, что подняла эту тему.
- Хорошо, хорошо, - сдался Роберт. Он звучал немного вызывающее, как будто решил, что мы все объединились против него, так что ему остаётся только отступить. Он показал на меня подбородком
- Давайте посмотрим.
Было весьма заботливо с его стороны предоставить мне мотивацию сделать что-либо помимо сожалений, что я не нахожусь где-то в другом месте. Его обезьянничание так меня раздражало, что заставило забыть, что я не хотел говорить о чем-то столь интимном, и мне ужасно захотелось сказать что-нибудь настолько изумительное, чтобы ткнуть его мордой в грязь.
- Хорошо, - протянул я.
Я подумал о теле, каким я его видел: степень повреждения, различные странные порезы, укусы, разрывы и, конечно же, финальное осквернение глаза. Все по-прежнему смотрели на меня, и я понял, что должен был что-нибудь сказать.
- Это , гм ... Всё начинается с глаз ....
- Хорошо, - выжидающе спросила Дебора, - Что с ними?
- Это самое главное. То, что он пытается сказать о том, что она видела. И , гм, не видела.
Дебора фыркнула.
- Как будто я не знала? Я имею в виду, он вырывает глаза, спускает ей в глазницу, и я должна думать, что это случайность? Я знаю, что он ослепил её, так что у него пунктик на глазах. Ну и что?
- Но это именно оно, Деб.
- Что? - очень похоже на Дебору потребовала Джеки.
- Он не ослепил её. Он оставил ей один здоровый глаз. Он хотел, чтобы она видела, что он делает.
- Иисус Христос, - пробормотал Роберт.
- И я до сих пор не знаю, почему, и что это значит, - прорычала Дебора в своей обычной раздражённой манере.
- Для него всё сосредоточено вокруг этого, - сказал я, и почувствовал тихий одобрительный шелест Пассажира, как будто он шепнул: "Хорошо, продолжай..."
- Зрение, наблюдение, видение... Это всё о нём. Это не просто часть дела, это весь смысл.
- Какого хрена это значит? – рявкнула Дебора.
- Я ещё не уверен, - сказал я, и Роберт откашлялся, чтобы показать, что не собирается говорить то, что думает.
- Я не понимаю, - сказала Джеки. - Я имею в виду, хорошо, дело в глазнице. Но о чём это говорит, кроме того, что он больной ублюдок?
- Ты должна постараться залезть ему в голову, - я глубоко вздохнул. - Попробуй представить себе, что он думает.
- Не хотелось бы, - тихо пробормотала Джеки, но я уже чуял далёкий шелест крыльев и медленно вздымающиеся тени и закрыл глаза и попытался увидеть, спуститься вниз, в тёмный подвал и погладить монстра, который разворачивался там, приласкать его, пока он не замурлыкал, потянулся и вскочил в чёрное внутреннее небо и показал мне все картинки Извечных Ночных Удовольствий....
И я вижу её, вижу, как она мечется, стонет, дико извивается в веревках, бъётся, пытаясь протолкнуть крик сквозь кляп, не видя ничего, кроме приближающейся смерти, даже не видя самой важной Причины всего, причины, заставившей Меня сделать это с ней, потому что она отказалась замечать Меня - даже сейчас её глаза смотрят на нож, а не на держащую его руку, и я должен заставить её увидеть Меня, должен заставить её обратить на Меня внимание, и я бросаю нож и придвигаюсь ближе, более интимно, и начинаю использовать руки, ноги, ногти, зубы – и она до сих пор не видит Меня и поэтому я хватаю её за волосы, за идеальные золотые волосы, и выворачиваю её лицо так, чтобы она наконец увидела Меня.
И она видит.
Она видит меня. Впервые, когда она смотрит на меня, она видит меня, и знает меня таким, какой я на самом деле и, наконец, в конце концов я могу показать ей, как я могу заботиться о ней, как не сможет никто другой, показать ей, как это всегда должно было быть, и, наконец, в конце концов я могу показать ей мою правду, моё я, мой смысл жизни.
Я могу показать ей свою любовь.
И поскольку я знаю, что она всегда будет видеть мою любовь, я забираю её глаз и буду всегда держать его при себе, чтобы тоже помнить.
И чтобы она действительно и по-настоящему увидела, как я люблю её, я поместил свою любовь туда, где раньше был её глаз.
И вот я закончил. И снова чувствую печаль. Потому что ничто не вечно. Но любовь должна быть вечной, и я хочу, чтобы эта любовь длилась. И она знает это, и эта любовь будет вечной и никогда не изменится и никогда не кончится, и чтобы это никогда не стало ничем иным, есть ещё кое-что. Ничто не должно случиться, что может бросить тень на этой несравненной любви или оборвать этот идеальный момент. Это важно.
И потому я убил её.
Кто-то прочистил горло; я открыл глаза, и первое, что я увидел, была Джеки. Она смотрела на меня с очень странным выражением на лице: смесью очарования и страха, как будто она слышала тихий шёпот и шелест кожи, что по-прежнему гуляли в моём мозгу.
- Что? – спросил я.
Она покачала головой. Хвост её волос метнулся туда-обратно.
- Ничего. Я просто ... - Она прикусила губу и нахмурилась. - Где ты был только что?
- О, - я почувствовал, как жар заливает щёки. - Я, э-э, это трудно объяснить.
Дебора хихикнула, как мне показалось, весьма недобро.
- Попробуй, - велела она. - Я тоже хочу послушать.
- Ну, гм, - слова не дотягивали до моих обычных звездных стандартов остроумия. - Я, гм... Я пытаюсь представить себе это, ну знаете. То, как думал и чувствовал убийца.
Джеки по прежнему хмуро смотрела на меня. Она даже не моргнула.
- Угу, - сказала она.
- Гм, - выдавил я, по-прежнему неспособный выбраться из трясины односложных слов. - Итак. Я исхожу от обратного тому, что мы можем видеть. Используя то, что знаю. В смысле, - быстро уточнил я, - что я знаю из исследований, и, э-э, изучения таких вещей. По книгам, и ...
- Исхожу от обратного, - повторила Джеки. - Что это значит?
- Это, гм, ну знаешь, - промямлил я, чувствуя себя невероятно неловко, - В каждом убийстве есть нечто уникальное, так что ты просто пытаешься представить, что может заставить кого-то сделать это.
Джеки наконец моргнула.
- Хорошо. Итак, в этот раз он оторвал её сосок. И о чём это тебе говорит?
- Зависит от того, каким способом он был отделён. Если его отрезали, это значит: "Я наказываю тебя за то, что у тебя есть сосок, а теперь его у тебя нет."
- Его откусили, - напомнила Дебора. – О чём это говорит?
- Я люблю тебя, - не задумываясь ответил я, и радостное шипение Пассажира подсказало, что я прав.
Дебора прочистила горло. Роберт чертыхнулся. Но Джеки выглядела совершенно ошарашенной
- Я люблю тебя? Он откусил её сосок, чтобы сказать: "Я люблю тебя"?
- Это, гм, - сказал я. - Это не совсем нормальная любовь, как мы её понимаем.
- Даже близко нет, - подтвердила Дебора.
- Но для этого парня, это связано с сексом, - я почувствовал, что оправдываюсь, сам не зная почему. - Это смесь принуждения и секса и любви, и всё это так мощно и настолько обидно, что он даже не может выразить это, кроме как, гм… - я пожал плечами, - как сделал он.
Я посмотрел на свою маленькую аудиторию. Дебора вернулась к своему обычному закаменевшему полицейскому выражению лица, а Роберт выглядел так, словно изо всех сил старается не расхохотаться вслух. Но Джеки посмотрела мимо меня, куда-то далеко за моим плечом, и начала медленно кивать головой.
- Кажется, я понимаю, - сказала она.
Дебора недоуменно дернула головой.
- Понимаешь? Господи Боже, как ты можешь это понимать?
Джеки посмотрела на неё:
- Это похоже на актёрство, - объяснила она. – К примеру, когда ты исполняешь Шекспира. В его пьесах нет ничего о том, как ты должна реагировать, или каким способом произносить слова. Поэтому приходится смотреть, что написано о твоих действиях, читать реплики и исходить от обратного.
Она обернулась и одарила меня мимолётной улыбкой.
- Как и говорил Декстер.
Тепло, что я чувствовал на лице вдруг скользнуло вниз к груди. Кто-то понял меня. Джеки поняла, что я сделал. То, что эта богиня киноэкрана способна понять хоть что-нибудь, не говоря уже о чём-то вроде меня, было настолько маловероятно и дико, что я просто стоял и таращился на неё, чувствуя, как маленькая благодарная улыбка расползается на моих губах.
Но, разумеется, Роберт не мог позволить мне почувствовать себя по настоящему счастливым.
- О, Христа ради, - сказал он. - Это не долбаный Шекспир, дорогуша. Это не твой дурацкий те-а-тер. Это реальный мир. Это чёртов придурок, грёбаный псих, безбашенный мудак, который любит откусывать сиськи, и проигрывание любительских пьесок в твоей голове не поможет поймать его.
- Не больше, чем сбегать каждый раз, когда заметишь немного крови, Боб, - сладко сказала Джеки.
Роберт открыл рот, закрыл, затем открыл его снова. Но Дебора заговорила прежде, чем он успел выдать свой без сомнений язвительный ответ.
- Ладно, хорошо, - сказала Деб. - Я рада, что ты это понимаешь, Джеки. Я не понимаю, но, черт побери, именно потому я и мирюсь с Декстером .
- А как же мой потрясающий профессионализм? – спросил я. - И мой недооценённый ум? И…
- И я всё ещё не вижу, - перебила Дебора, растаптывая остальную часть скромного списка моих достоинств, - как это связано с тем, о чем ты начал. С глазами. Я имею в виду, - сказала она, вытягивая руку, чтобы помешать мне сказать то, чего я и не собирался: - Окей, он вырывает глаза, трахает глазницу, и убивает её.
- И забирает глазное яблоко.
- Ты этого не знаешь, - вырвалось у Роберта.
- Я в этом уверен.
- Большинство из этих ребят хранят сувениры, - сказала Дебора, и я насладился редким мгновение сестринской поддержки, - Это голый факт, прямо по учебнику.
- Значит мы должны искать парня, таскающего с собой кучу глазные яблок? - Роберт скорчил гримасу недоверия и отвращения. – Срань господня.
- Отличная идея, Боб, - фыркнула Джеки, - Давай начнем обыскивать людей, и когда найдём кого-нибудь с мешочком, полным человеческих глаз, это будет наш парень.
- Не я поднял эту тему, - возразил Роберт и собирался добавить что-то ещё, но Дебора прервала его:
- Заткнитесь, вы оба, - велела она, и они замолчали. Она посмотрела на меня, - Каковы шансы, что он делал нечто вроде этого раньше?
Я подумал об этом.
- Весьма велики. Может быть, не много, но почти наверняка раз или два раньше.
Джеки нахмурилась и наклонила голову.
- Почему ты так думаешь?
- Первый раз не может быть, э-э ... настолько завершённым. Просто первое убийство было бы слишком отвлекающим, слишком мощным. Он проделал бы всё в спешке, затем запаниковал и быстро сбежал. Но когда его не поймали, он начал думать о том, что должен был сделать ....
Я кивнул ей, почти ошеломлённый мыслью, что она понимает.
- Ну, знаешь.
- Да, - сказала она. - И он думает:" Это было слишком быстро, я не попался - в следующий раз я постараюсь сделать это....
Её взгляд снова уплыл вдаль, как будто она увидела это. Было настоящим удовольствием наблюдать за ней - удовольствием, которое было быстро разрушено, разумеется, Деборой.
- Хорошо, - сказала сестра. - Давай повесим это на провода, проверим, не найдётся ли чего-нибудь подобного.
- И какой от этого толк? – спросил Роберт. - Я имею в виду, даже если он делал это раньше, никто его не поймал.
- Воистину острое понимание очевидного, - съязвила Джеки.
- Потребовавшее мозголомной детективной работы, - парировал Роберт.
Дебора посмотрела на меня и устало покачала головой.
- Убери его отсюда, - попросила она.

запись создана: 03.12.2014 в 07:48

@темы: перевод, Dexter: Последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Dexter: Последний эпизод - Глава 5

Утром я проснулся от стука кастрюль и плывущего из кухни аромата кофе и бекона. Я начал было сползать с кровати, а потом вспомнил, что сегодня суббота, и немного повалялся в постели, наслаждаясь мыслью, что не надо никуда идти и ничего делать, а Рита готовит мне вкусный завтрак. Я мог бы просто лежать здесь, в уюте и довольстве собой, уверенный в том, что всё идёт хорошо и этим утром не нужно убивать никаких драконов. У меня целый день, который можно посвятить ничегонеделанию – и что ещё лучше, никто не будет крутиться рядом со мной и делать заметки о том, как я этим занимаюсь.
Я лежал полусонный, дрейфуя в приятном потоке ароматов завтрака и позволив мыслям свободно блуждать, и всё было превосходно, пока мысли мои не вернулись к короткому сновидению, что пригрёзилось мне вчера вечером на диване, и едва в памяти возникло лицо Джеки Форрест, я сердито подскочил на постели. Почему она не может оставить меня в покое?
Всё умиротворение тут же испарилось; я встал, поплелся в ванную, принял душ, оделся и направился к кухонному столу, надеясь, что завтрак приведёт меня в порядок. Когда я вошёл, Лили Энн, расправлявшаяся с яблочным пюре на высоком детском стульчике, дрыгнула ногами и завопила новое имя, которое она для меня придумала:
- Даду!
Я остановился рядом и пощекотал её под подбородком.
- Лилли-Вилли, - сказал я и она довольно забулькала. Я стёр яблочное пюре с пальцев и сел за стол.
Рита отвернулась от плиты и улыбнулась.
- Декстер. Вот кофе. Хочешь позавтракать?
- Больше жизни, - сказал я, и секунду спустя передо мной оказалась кружка горячего кофе и стопка ритиных французских тостов. Не знаю, что она туда добавляет, но это лучшие тосты, что я когда либо пробовал. После четырех тостов с ломтиком идеально спелой дыни и тремя хрустящих полосок бекона, я отвалился из-за стола и налил вторую чашку кофе, чувствуя, что в кратком и мучительном существовании всё же присутствует некий смысл.
Я допивал третью чашку кофе, когда на кухне появились Коди и Астор. Они пришли вместе, оба хмурые и взъерошенные после сна. Коди был одет в пижаму с Трансформерами, а Астор - в слишком большую для неё футболку с рисунком чего-то похожего на утконоса. Они рухнули на свои стулья, как будто кто-то украл все их кости. Коди, явно ещё не проснувшийся до конца, молча вгрызся в свой французский тост, но Астор уставилась на свою тарелку так, будто на ней было полно червей.
- Я растолстею, если буду есть такую фигню, - сказала она.
- Тогда не ешь, - весело ответила Рита.
- Но я хочу есть, - заскулила Астор.
- Хочешь йогурта? - предложила Рита.
Астор зашипела:
- Ненавижу йогурт.
- Значит, ешь французский тост, - заявила Рита. - Или сиди голодная. Всё, что хочешь. Только перестань ныть, хорошо?
- Я не ною, - заныла Астор, но Рита проигнорировала её и вернулась к плите. Астор смерила её взглядом, полным ядовитого презрения.
- Эта семья ущербна, - пробормотала она, но всё же приступила к еде, и к тому времени, когда я допил кофе, каким-то образом заставила себя съесть всю порцию и даже положить добавку.
Я почти скользнул обратно в то состояние радостного умиротворения, в каком проснулся, когда голос Риты вытряхнул меня из задумчивости.
- Заканчивайте все, - весело сказала она. - У нас сегодня очень много дел.
Звучало зловеще. Много дел? Каких? Я попытался вспомнить, видел ли длинный список неотложных дел – дел таких срочных, что их нужно делать в субботу, которую я надеялся посвятить безделью. Ничего не вспомнилось, никакого списка. Рита была настолько сфокусирована на предстоящей работе, что похоже, предполагала, что мы можем получить её инструкции телепатически. Возможно, моя психическая антенна вышла из строя, но я не имел ни малейшего представления, к чему готовиться, а спросить напрямую показалось мне немного грубоватым.
К счастью, Астор не страдала застенчивостью.
- Я хочу пойти в торговый центр, - заявила она. - Почему я должна заниматься с вами этими дурацкими делами?
- Ты слишком молода, чтобы шататься по торговому центру, - отрезала Рита. - И вообще…
- Мне почти двенадцать. – перебила Астор с шипением, сделавшим “двенадцать” лет возрастом достаточно солидным, чтобы требовать регулярного ухода за престарелыми.
- Ну, ты можешь казаться себе достаточно взрослой, - сказала Рита, - Но первый признак зрелости… Коди, прекрати барабанить по столу. Иди переоденься - и надень старые вещи.
- У меня только старые и есть, - заметил Коди своим слишком тихим голосом.
- Почему я никогда не могу просто заняться тем, чего хочу? – воскликнула Астор, а Лили Энн завопила: "Хотю Хотю Хотю", ритмично стуча ложкой по столу.
- Потому что ты часть этой семьи, и мы все должны… Декстер, можешь утихомирить ребенка?
- Я не хочу быть частью семьи, - заявила Астор.
- Ну что же, - сказала Рита, отодвигаясь от стола и хватая грязные тарелки, - Если ты можешь придумать лучший способ заполучить Свою Комнату в Новом Доме… Декстер, пожалуйста, у меня от Лили Энн уже голова болит.
- Это не новый дом, - Астор ещё ворчала, но её явно завораживала идея Собственной комнаты. Единственное искренне проявление энтузиазма, которое я наблюдал у неё в последнее время было, когда она думала о переезде в новый дом, где у неё впервые будет собственное личное пространство; но, разумеется, она не могла просто открыто признать, что взволнована.
- Для нас он новый, - возразила Рита, - и он будет казаться ещё новее, когда его мы покрасим и… Декстер, ради Бога, пожалуйста, можешь взять и переодеть ребенка?
Я встал и подошел к высокому стульчику, за которым тарабанила ложкой Лили Энн. Когда я приблизился, она подняла обе руки в воздух и закричала:
- Даду! Вейх! Вейх!
Я отстегнул металлический ограничитель сиденья, поднял её, и она долбанула меня в нос ложкой с той чистой и сердечной благодарностью, на которую способны лишь самые маленькие.
- Даду! – счастливо повторила она, и держа её на руках, со слезами на глазах и яблочным пюре на носу, я мог вымолвить только:
- Ой.
Пока я нес Лили Энн на пеленальный столик, Астор убавила громкость своих жалоб до фонового шума. Я был доволен, что понял, какие важные задачи ждали меня: "старая одежда" для Коди и "покрасить" от Астор. С моей легендарной дедукцией потребовалось лишь мгновение, чтобы сделать вывод, что мы будем работать в новом доме, вероятнее всего, с валиками, кистями и ведрами пастельной краски. Это был не тот праздный день на диване, который я имел в виду, но бывает участь и похуже, чем потратить день на покраску своего нового дома.
Я умыл Лили Энн, сменил подгузник, и положил её в манеж. Отмылся от пюре и какашек, переоделся в подходящее старьё, а затем погрузил все краски, кисти и сменную одежду в машину.
Затем я вернулся в дом и просидел полчаса, поражаясь хаотичному шуму, что разносился по дому, пока остальная часть моей маленькой семьи готовилась к поездке. Поразительно, насколько они могли усложнить простые задачи: Астор не могла найти пару старых носков, и впала в бурный гнев, когда я предположил, что не имеет значения, парные ли они, раз уж она всё равно заляпает их краской. Затем Коди одел футболку с Губкой Бобом и Астор начала кричать, что эта футболка её, и ему лучше снять её прямо сейчас, и они препирались о том, чья футболка до тех пор, пока не вмешалась Рита, забрав Губку Боба и вручив Коди футболку с Аватаром, от которой тот отказался, потому ему нравился Аватар и он не хотел испачкать его краской. Потом Астор появилась в шортах настолько коротких, что они, похоже, являлись джинсовым нижним бельём, и ещё десять минут сражалась с Ритой за право носить то, что ей хочется.
Коди, наконец, вышел и сел рядом со мной, и мы ждали в дружном молчании, наблюдаю, как Рита и Астор перебирали обувь, футболки, шорты, резинки для волос и шляпы, сражаясь за каждую вещь. К тому времени, как они были наконец готовы, я так устал, просто от наблюдения за ними, что не был уверен, что смогу поднять кисть. Но наконец мы все сели в машину и я подъехал к нашему новому дому.
Это был удивительно мирный день. Коди и Астор оставались каждый в своей комнате, размалёвывая краской всё вокруг, и иногда даже попадая на стены; Рита покрасила кухню и столовую, между взмахами кисти бегая контролировать Коди и Астор; а Лили Энн командовала нами из манежа, поставленного в комнате, которая когда-нибудь станет нашей гостиной.
Я работал снаружи дома: выполол сорняки, покрасил цоколь, и обнаружил два гнездовья огненных муравьев, наступив на них. Я наткнулся ещё на несколько вещей похуже муравьёв – похоже, у наших новых соседей жила очень большая собака. К счастью, шланг на заднем дворе был подключен к водопроводу.
В полдень я съездил на Дикси Хайвей и купил две большие пиццы, одну просто с сыром, а другую с двойным пепперони, и мы все уселись рядом с укрытым корпусом того, что когда-нибудь станет нашим бассейном, если мы сможем разобраться, как вытащить весь позеленевший хлам из воды. Большие куски плёнки свисали с каркаса бассейна как испанский мох, несколько металлических ребер были согнуты или отсутствовали, но это всё было нашим.
- О, мой Бог, - выдохнула Рита, сжимая в руках кусок пиццы с сыром и оглядывая свои новые владения. - Здесь будет так... - Она взмахнула пиццей, пытаясь передать будущее безграничное великолепие. - Я хочу сказать, наше собственное… О, Декстер, Карлин говорила, у её племянника фирма по обслуживанию бассейнов?
- Племянник Карлин адвокат, - поправил я. Я отчётливо помнил, как познакомился с ним на рождественской вечеринке в Ритином офисе, и пришёл домой с тремя его визитками.
- Что? - переспросила Рита. - Не глупи, зачем адвокату обслуживать бассейны… О, ты имеешь в виду Дэнни, - она покачала головой и откусила кусочек пиццы. - МММ. Это Марк. Младший брат Дэнни. – сквозь набитый пиццей рот это прозвучало так, будто она объясняла, как завязывать шнурки кому-то с повреждением мозга, - Всё равно, он сможет убрать всё это говно из бассейна и сделать его абсолютно… Но мы могли бы немало сэкономить, если... - она откусила ещё пиццы, прожевала и сглотнула, - Я имею в виду, это не может быть так уж сложно. И нам всё равно придётся покупать новое ограждение для бассейна, которая стоит… но мы можем купить химикаты в специальном магазине? Если ты не возражаешь сделать… Коди, у тебя помидор по всему… Вот, дай вытру, - она наклонилась к Коди и потер его лицо бумажным полотенцем, пока он сердито закатывал глаза.
- Но всё же, - продолжала Рита, отклоняясь от Коди. – Мы могли бы сэкономить деньги. Которые нам понадобятся для нового ограждения бассейна, потому что они очень дорогие.
- Ладно, - сказал я, не вполне уверенный, с чем соглашаюсь.
Рита вздохнула и счастливо улыбнулась.
- Но всё же, - повторила она снова, и мне пришлось согласиться .
В полшестого мы решили, что на сегодня хватит. Мы отмыли кисти и самих себя, насколько возможно, и сели в машину. Я включил кондиционер на максимум. Мы обходились без него весь день, так как в новом доме ещё не было электричества, и несмотря на приятную осеннюю погоду мы все вспотели.
Следующий день был повторением субботы, кроме того, что мы начали на час позже, так как было всё же воскресенье. Единственным отличием было то, что я купил обед в соседнем Бургер Кинг. Я обнаружил, что на самом деле не возражаю против работы. Я скользнул в своего рода Дзен, позволив краске ложиться самой без какого-либо сознательного усилия с моей стороны, и был шокирован тем, сколько я сделал к концу дня. Я стоял, смотрел на обширные пространства покрытого свежей краской дома, и впервые ощутил настоящее чувство собственности. Я обошел весь дом, давая ему впитаться ощущению, что скоро я буду жить здесь. Это было совсем не плохо.
В утро понедельника я пришел на работу слегка уставшим от физического труда, но на удивление бодрым. Я отчистил почти всю краску с волос, из-под ногтей и с рук, и пребывал в полном довольстве собой, пока не подошёл к своему столу, за которым в моём кресле восседал Роберт Чейз, прихлебывая кофе из моей кружку и заедая его пирогом с гуавой. Большая белая коробка с выпечкой стояла на столе перед ним. Вид стоящих у окна двух больших пластиковых стаканов с крышками, со всплеском раздражения дал мне понять, что он использовал мою кружку только потому, что она моя, и он начал новую неделю будучи Мной.
- Эй, Декстер, - сказал он, радостно ухмыляясь, - Как прошли выходные?
- Очень хорошо, - ответил я, скользнув на жалкий складной стул, который я держу для посетителей.
- Отлично, супер. Зависал с детишками? Детская площадка и тому подобное? Качал их на качелях... ?
Я смотрел как он сидит за моим рабочим столом, в моём кресле, пьёт из моей кружки, и я понял, что не хочу вести приятную беседу с кем-то, кто так старается стать мной. Но то, что я действительно хотел бы с ним сделать, требует несколько большего уединения, чем можно получить в сердце полицейского управления, а также большего промежутка свободного времени и нескольких рулонов клейкой ленты. Но, конечно, кто-то из телевизионщиков рано или поздно Хватится Роберта, поэтому реалии цивилизованного диалога не оставляют мне иного выбора, кроме как играть по правилам игры. Поэтому я потянулся через стол - мой стол и схватил пирожок из коробки.
- Одна работа, никаких игр, - сказал я, откусив от выпечки. - Боюсь, было довольно скучно.
- Нет, нет, вовсе нет, - возразил Роберт. - Я имею в виду, проводить время со своими детьми, это... Ну, знаешь. Это очень важно.
- Да, наверное, - я откусил ещё. Было довольно вкусно. - А ты? - Я спросил просто из вежливости, - Как прошли твои выходные?
- О, - он пожал плечами. - Я летал в Мексику.
- Да ну, - сказал я. - И остался в живых?
Он глотнул кофе - из моей кружки! - И отвел взгляд.
- Это, хм. Я постоянно туда летаю. Там есть такое место, где, ну знаешь. - Он снова хлебнул. - Это, хм. Типа частный курорт. Они там меня знают, и я могу просто, хм. Расслабиться. Ничего такого. Так, - он хлопнул ладонью по столу и широко мне улыбнулся. – чем ты занимался с детьми? Ты говорил, у тебя трое?
Я посмотрел, как он сидит за моим столом, старательно притворяется заинтересованным в моей маленькой жизни и одновременно преуменьшает значение того, что он как нефиг делать может слетать в Мексику на уик-энд. И поскольку он уже начал меня сильно раздражать, я решил ему не потворствовать.
- Ничего себе, - сказал я. - Это, наверное, дорого. Авиабилеты когда вздумается, да ещё и в первый класс, да? В смысле, чтоб тебя никто не беспокоил. Да, точно. Пару тысяч баксов? Да ещё частный курорт? Никогда даже не слышал о таких. Он просто не может быть дешевым.
Он снова отвёл взгляд, к моему великому удовольствию покраснев под идеальным загаром. Сконфужено прочистил горло.
- Это ... это ... Ну знаешь. Эээ, премиальные мили ... - он взмахнул рукой, к сожалению, забыв, что всё ещё держит мою кружку с кофе. Кофе разлился по столу и он уставился на него с открытым ртом.
- Вот дерьмо. Мне очень жаль. - он рванул с кресла и бросился к двери, броив через плечо. - Я принесу бумажные полотенца.
Я проводил его взглядом, удивляясь , как легко оказалось оконфузить такого казалось бы идеального человека. Это было так странно, что на мгновение мне показалось, что это произошло намеренно, возможно, чтобы сменить тему? Неужели ему действительно неудобно обсуждать своё богатство? Или он скрывает что-то ещё более гнусное, чем достаток?
Но, конечно, это было абсурдно. Я просто был самим собой – гадкой и подозрительной личностью, и видел зло в каждой тени, даже там, где не было никаких теней. Я отбросил эту мысль и подошел к своему столу, чтобы оценить нанесённый ущерб. Повезло, что кофе пролился прямо в центр промокашки. Одно маленькое пятнышко осталось на папке справа, но лишь на обложке, просочиться внутрь на отчёты кофе не хватило.
Роберт поспешил обратно с горстью бумажных полотенец, и я отодвинулся, чтобы позволить ему убраться, чем он и занялся отрывистыми рывками, постоянно бормоча извинения. Жалкое зрелище, почти заставившее меня чувствовать себя виноватым перед ним. Но, разумеется, жалость не то чувство, которое я могу испытать, и даже если бы я мог, то не стал бы тратить его на Роберта. Так что я просто стоял и смотрел на него, и даже по большей части не ухмыляясь.
Роберт вытер почти всё, когда телефон на моем столе зазвонил. Я взял трубку .
- Морган.
- Тащись в мой кабинет, - сварливо скомандовал знакомый властный голос, - и принеси дело.
- Какое дело? – уточнил я.
Дебора зашипела:
- Девушка в мусорке. Боже, Декстер.
Она повесила трубку, и я задумчиво уставился на телефон, гадая, зачем оно сестре. Это было не её дело – расследование вёл Андерсон, и Дебора теоретически вообще в нём не участвовала, за исключением роли наблюдателя, которому руководство поручило провести Джеки Форрест через лабиринт её первого настоящего расследования убийства. Возможно, она собирается показать Джеки, как выглядит судебное дело. Это, вероятно, означает, что Джеки сейчас рядом с ней, и от этой мысли внутри меня зажглась искорка предвкушения, пока я не вспомнил, что сердит на неё, из-за того, что она заставила меня думать о ней так часто и так приятно. Но я не мог игнорировать зов Деборы, не рискуя получить один из её коронных тычков, так что я просто вынужден был смириться с тем, что меня захлестнут пугающе человечные восторги, вызванный воздействием Джеки.
Я повесил трубку. Роберт закончил с уборкой и стоял за столом с кучей пропитанных кофе бумажных полотенец в руке.
- Что случилось?
Я взял со стола залитую кофе промокашку и бросил в мусорное ведро.
- Нас вызывают, - ответил я. – Захвати выпечку.

@темы: перевод, Dexter: Последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Dexter: Последний эпизод - Глава 4

Из-за того, что я задержался на месте преступления, домой я добрался сильно позже ужина. Проход у входной двери был заставлен тремя высокими колоннами из картонных коробок, которых ещё утром не было, и мне пришлось протискиваться между ними, чтобы закрыть дверь. Мы с Ритой недавно воспользовались крахом на рынке недвижимости и купили дом побольше, да ещё с бассейном. Мы все работали из кожи вон ради собственного роскошного нового дома, с собственной комнатой для каждого, со своим собственным бассейном, и даже с барбекю из кирпича на заднем дворе. Затем мы ждали.
В местном отделении банка дали нам номер для звонка. Мы позвонили, и нас переключили на офис в штате Айова, где ответил автоответчик со сложным многоуровневым меню, который предложил нам не вешать трубку, а затем отключился. Мы перезванивали, выбирая каждый пункт меню один за другим, пока наконец не попали на живой человеческий голос, который сказал, что не может нам помочь, велел идти в местное отделение и повесил трубку.
Мы вернулись в местное отделение, в котором нам объяснили, что их только что перекупил банк покрупнее, и теперь, когда завершится процесс слияния, всё будет делаться быстрее и проще.
Мы позвонили в головной офис нового банка, где автоответчик предложил нам пройти очередное меню, попросил оставаться на линии, а затем отключился.
Те, кто хорошо меня знает, скажут вам, что я мягкий и терпеливый человек, но в процессе эпической битвы с финансовой системой нашей страны, было немало моментов, когда мне очень сильно хотелось положить в сумку несколько рулонов клейкой ленты и разделочный нож и решить наши проблемы со связью более прямолинейным способом. Но, к счастью для всех, после восемнадцати встреч с различными "помощниками вице-президентов по уточнению назойливых деталей", Рита взяла дело в свои руки. Она всю свою карьеру крутилась среди бюрократии финансовых потоков, и знала, как делаются дела. Она, наконец, разыскала нужного человека, назвала верные цифры, заполнила правильные бланки, подала их в правильный офис, и бумажная работа, наконец, началась.
Затем мы ждали.
Прошло ещё несколько месяцев, пока банк деловито терял наши документы и забывал подавать отчёты, а затем присылал нам угрожающие письма с требованиями немедленно заплатить за такие вещи, о которых мы даже не слышали. Но, каким-то чудом, Рита твёрдо стояла на своём, и банк, исчерпав наконец весь свой арсенал бюрократических уловок, неохотно позволил нам поселиться в нашем новом доме.
День переезда стремительно надвигался – до него оставалось всего две недели, а пока Рита со своей обычной бешеной деловитостью каждую свободную минуту упаковывала вещи в картонные коробки, заклеивала их скотчем, подписывала фломастерами – отдельным цветом для каждой комнаты в новом доме - и составляла в аккуратные стопки.
Но, протиснувшись мимо коробок в гостиную, где крепко спала в своем манеже Лили Энн, я обнаружил, что сегодня вечером Рита успела не только заполнить коробки; первый же вдох заполнил мои ноздри пленительным ароматом жареной свинины, одним из коронных блюд Риты. При мысли о том, что там почти наверняка дожидается тарелка и для меня, я едва не захлебнулся слюной и поспешил на кухню.
Рита в бледно-голубых резиновых перчатках отмывала в раковине жаровню. Астор с мученическим выражением лица вытирала тарелки рядом с ней. Рита подняла голову и нахмурилась.
- О, Декстер, - сказала она. - Ты уже дома?
- Кажется, так. – ответил я. - Моя машина у входа.
- Ты не позвонил. Не знаю, если… Астор, Бога ради, ты не могла бы шевелиться чуть быстрее? И я не знала, когда ты придешь домой, - закончила она, глядя на меня с осуждением.
Это было правдой. Я не позвонил, в основном, потому что забыл. Меня настолько отвлекли Чейз, Джеки и мысли об ужасном, но увлекательном месиве в мусорном баке, что это просто вылетело из головы. Я полагал, я был уверен в том, что Рита знает, что я приду и оставит мне немного от ужина.
Но по тому, как она смотрела на меня, я начал думать, что, возможно ошибался. Человеческие отношения, особенно все эти Супружеские Штучки, были для меня неизведанной территорией. Было ясно, что мне следовало позвонить и предупредить, что буду поздно - но неужели последствия будут настолько бедственными? Неужели окажется, что нет никакой тарелки для Декстера с сочной жареной свининой, и кто знает каких ещё вкусностей? Участь гораздо хуже смерти, по крайней мере чужой смерти .
- У нас сегодня был реально напряг, - сказал я. – Пришлось ехать на вызов в конце дня.
- Хорошо, - сказала Рита, но мне нужно знать, когда ты вернёшься домой. Хватит, Астор. Скажи Коди, чтобы шёл в ванну.
- Я тоже хочу помыться, - зарычала Астор.
- Ты сидишь там целую вечность, - парировала Рита. - Коди закончит за десять минут, а потом ты сможешь бухтыхаться сколько влезет.
- С кучей его микробов по всей ванне! - заныла Астор.
Рита подняла руку в указующем жесте:
- Иди. – строго велела она.
- Мне очень жаль, - пробубнил я Рите, когда Астор прошла мимо меня с видом Мисс Подростковая Ярость 2013. - Гм, у нас правда была запарка, уйма работы, и…а свинины совсем не осталось?
- Уже практически спать пора, - сказала Рита, хлопая жаровню об посудную сушку, - И мы собирались посмотреть тот новый фильм о пингвинах, помнишь?
После её напоминания я и впрямь вспомнил, что мы обсуждали, как хорошо было бы всей семьёй посмотреть DVD. Обычно я принимал это как одну из тех раздражающих задач, которые необходимо исполнить для поддержания вежливого образа моей маскировки: Папочка Декстер, Опора Семейства. Но в нынешних обстоятельствах мне показалось, что Рита уклоняется от обсуждения единственного субъекта, представляющего для меня реальный интерес – осталось ли для меня хоть немного жареной свинины?
- Я сожалею, - сказал я. - Если уже слишком поздно, может быть, мы могли бы, гм... Есть? Осталось хоть немного свинины?
- Свинина? - переспросила Рита. – Разве… О, конечно, немного свинины есть. Я бы не допустила… она в холодильнике. Но Декстер, в самом деле, ты должен быть немного больше... - она взмахнула рукой и начала снимать перчатки. - "Я тебе разогрею. Но Коди давно хотел… Думаю, мы сможем посмотреть кино завтра вечером, но всё же...
Она поспешила к холодильнику за остатками, меня захлестнуло облегчение. По правде говоря, пока мой ужин грелся в микроволновке, источая восхитительный аромат, я действительно чувствовал довольство собой. В конце концов, я получаю отличный ужин, и не надо смотреть очередной мультик о пингвинах. Жизнь была хороша.
И стала ещё лучше, когда я, наконец, сел за кухонный стол со своей тарелкой и заработал вилкой. Передо мной были жареные платанос, не уступающие по вкусу свинине, и тортеллини в чесночном соусе вместо традиционного риса и бобов. Но я не стал тратить время на оплакивание устоев. Я принялся энергично жевать, и всего через несколько счастливых минут уже объелся, впадая в то вялое полусонное состояние, которое наступает, когда вы добавляете хорошую еду к чистой совести. Каким-то образом мне удалось подняться на ноги и добрести до дивана, где я плюхнулся на подушки и начал переварить пищу под глубокомысленные думы пятничной ночи.
Потому что я находился в состоянии глубокого удовлетворения, я отмахнулся от всех раздражающих мелочей этой недели и сосредоточился на приятном. Я думал о теле в мусорном контейнере, и мне пришло в голову, что контейнер странное место для выбрасывания тела, которое было так тщательно и четко разделано – особенно этот контейнер, на краю университетского городка, в нескольких кварталах от самой оживленной части Майами. Насколько я знаю, спрятать тело там, где его никогда не найдут, невероятно легко, особенно здесь, в тропическом великолепии, которое я называю домом. Практически у моего порога располагается великолепное водяное, почти бездонное, кладбище. В болотах Эверглейдс полно аллигаторов, а в лесной зоне множество карстовых пещер - Южная Флорида воистину райское местечко для избавления от трупа.
Так много замечательных вариантов для захоронения тел, даже для тупиц с ограниченным воображением. Итак, по моему опыту, когда останки располагают там, где их должны обнаружить, обнаружение, как правило, является важной частью художественного высказывания: "Смотри, что я сделал; можешь понять, почему я должен был сделать это?"
Я не понимал, пока нет, но мысль о слове "смотри" напомнила мне о самой тревожной детали: сперма в глазнице. Не секрет в том, как она туда попала, но зачем она там – этот вопрос, несомненно, был самой важной частью головоломки. Это было завершением, буквально кульминацией всего мероприятия, и понимание причины, сделавшей это необходимым давало ключ к понимаю того, кто это сделал.
И пока я размышлял над этим, лениво переваривая свинину, тихий свистящий голосок, который не кормили, и который ни капельки не был сонлив, игриво прошептал в моё внутреннее ухо: "что если она была ещё жива, когда он сделал это?"
Шок от этой мысли заставил меня подскочить. Что, если она была жива в конце, когда он вырвал один глаз? Что, если она смотрела другим глазом, как он творил своё последнее издевательство? Я попытался представить это с её точки зрения: невыносимая боль, раскалывающее осознание Того, что произошло и никогда не сможет быть исправлено, медленное и жестокое приближение окончательного унижения глазницы…
Глубоко в тени замка Декстер я почувствовал, как вскинулся и протестующе защипел Пассажир. Чем я занимаюсь? Нет абсолютно никакого смысла в подобном акте воображения, и я находился в серьёзной опасности, пытаясь почувствовать сопереживание, тот абсолютно человеческий недостаток, о который я имел лишь академические знания. К тому же я ничего не знал о том, каково быть изуродованной, беспомощной жертвой. И в целом, верю, это хорошо.
Нет: ощущения хищника важнее для понимания произошедшего – угол зрения, гораздо более естественный для меня. Я послал безмолвное извинение Пассажиру и изменил воображаемую точку зрения.
Отлично: выслеживание, захват, связывание, все прочие стандартные элементы прелюдии мне неинтересны. Затем началась настоящая работа, и я откинулся на диване и попытался представить, как это происходило. Вокруг меня раздавались обычные вечерние звуки маленького дома: плеск воды в ванной, расчесывание и укладывание детей спать, так что я закрыл глаза и попытался отбросить шум и сконцентрироваться.
Вдох, выдох, фокусировка; я вспоминаю раны на теле и представляю, от чего они должны были появиться - каждый дикий укус и удар. Девушка бьётся, испуганно распахивает глаза, не зная, что случится дальше, но чувствуя, что это будет за гранью ужаса, затем воображаемый я поднимаю нож - и понимаю, что вижу нечто нетипичное, первую значимую вариацию. В своём воображении я представил, как нож поднимается вверх - так, в конце концов, как я обычно делаю. Это чудесный момент: глаза широко распахиваются, мышцы под клейкой лентой вздуты узлом, хрипящее дыхание с трудом переходит в крик, который никогда не преодолеет кляп. Я всегда использую ножи и другие инструменты, без исключений. Это не просто выбор эстета, который гордится созданием аккуратных чистых порезов; мысль о том, что на моих руках может оказаться любая из гадких телесных жидкостей вызывала у меня невыразимое, ужасное омерзение.
Тем не менее, по профессиональному опыту, я отлично знал, что многие любители предпочитают работать руками, для некоторых это даже является необходимым условием для облегчения. Мысленная картинка прямого контакта с влажной пульсирующей плотью вызывала во мне чувство ползучего отвращения, но я мог по крайней мере, понять и даже принять это. В конце концов, мы все должны стараться быть терпимыми к другим. Некоторые из нас желают пускать в ход руки, ноги и зубы, а некоторые предпочитают более цивилизованный подход - холодным оружием и с расстояния. Есть масса способов самовыражения; у разных людей разный стиль.
Но в этот раз было нечто ещё. На сей раз убийца использовал комбинацию методов. Жертву кололи и резали чем-то вроде ножа, но наиболее значимые повреждения, настоящий почерк работы был нанесён при помощи зубов, кулаков, ногтей и прочих более интимных частей тела. Это был необычный подход, и это почти наверняка означало что-то очень важное.
Но что? Я отлично знал, что означает использование ножа - это идеальный способ сохранять контроль, нанося аккуратные и необратимые повреждения. А затем укусы – жажда контакта, вплоть до самого интимного слияния в агонии? Однако то, что было проделано с глазницей заходило гораздо дальше простого желания обнимашек. Это декларация тотальной власти, заявление: ты принадлежишь мне, и я могу сделать всё, что захочу. А поверх всего этого командный рёв: Посмотри на меня! Более того: это было наказание, способ сказать: ты не смотрела на меня, ты должна была обратить на меня внимание и увидеть меня, но ты этого не сделала, и теперь я тебя проучу, я заставлю тебя это сделать.
В конце коридора с катастрофической силой захлопнулась дверь ванной и я резко открыл глаза. Следующие нескольких минут я слышал, как голос Астор повышался от нытья до угроз, вплоть до пронзительного яростного крика, а затем после спокойных приказывающих слов Риты, наконец стих до приглушенного недовольного ропота. Снова хлопнула дверь. Лили Энн заплакала, Рита успокаивающе заворковала, и через минуту мир был восстановлен, а я вернулся к своему счастливому времяпрепровождению: вновь представил интимную резню.
Убийца хотел быть замеченным - всеми, разумеется, именно поэтому тело было брошено на всеобщее обозрение. Но гораздо важнее, что он хотел, чтобы жертва обратила на него внимание, по-настоящему и полностью увидела его, оценила его значимость. Я думал об этом примерно минуту, и чувствовал, что понял правильно. Ты должна была заметить меня, но ты этого не сделала. Ты игнорировала меня, и теперь твои глаза заплатят за то, чего они не сделали.
Я закрыл глаза и снова попытался представить картинку, вообразить, как всё было: заставить её почувствовать Меня, понять, какой дурой она была, не замечая, что Я есть и жажду чтобы она меня увидела, а она Меня не видит, и потому Я хватаю её, и учу её, и провожу её сквозь боль, ужас, страсть резни, и чувствую медленное приближение переполнения, когда она наконец понимает, и она готова и Я тоже, и Я вижу прекрасную избитую голову с золотыми волосами и возбуждение Моё растет, и Я готов к финалу…
Должно быть, дело в жарком из свинины. В сочетании с долгим рабочим днём и дополнительным стрессом из-за того, что Роберт крутился вокруг меня целую неделю, жаркое из свинины меня просто подкосило. В любом случае, я заснул. Но не попал в бесконечную тьму без сновидений, которая обычно вознаграждает меня, когда я закрываю глаза на ночь. Вместо этого видение продолжилось: Я стою над ещё живым телом и смотрю на то, что я сделал, и чувствую как меня наполняет сладкий прилив блаженства и удовлетворения. Я опускаюсь на колени рядом с телом, хватаю горсть прекрасных золотых волос и дергаю голову, чтобы она смотрела на меня. Лицо медленно поворачивается ко мне, и я задерживаю дыхание: черты его прояснились, и это прекрасное лицо, нетронутое и полное тоски по мне, по тому, что я собираюсь сделать, и глядя в эти бездонные фиалковые глаза я понимаю, что это Джеки Форрест, и внезапно мои намерения меняются.
Я опускаю нож и смотрю на неё, смотрю на идеальный изгиб её губ и брызги веснушек на носу и невероятно глубокие глаза и её одежда вдруг исчезает, и я склоняюсь ближе к её лицу, оно тянется вверх ко мне и длится этот бесконечный момент почти касания, почти завершения, чего-то едва досягаемого…
Я открыл глаза. Я оставался на диване, в доме вокруг было темно и тихо, но образ Джеки Форрест не покинул меня.
Почему я подумал о ней? У меня была приятная мечта о совершенно нормальной вивисекции, а она вторглась в неё и всё разрушила требованиями отложить нож и попробовать что-то более человечное. Я не хотел фантазий о ней, это не я, не Декстер Разрушитель. Она заставила меня стать чем-то новым и причудливым, существом, жаждущим плотских соблазнов, упивающимся подлинно человеческими чувствами и стремящимся к чему-то, что находилось гораздо дальше за пределами настоящего меня, чем Марс.
Знаю, это абсолютно нелогично, но я так рассердился на Джеки, как будто она вмешалась нарочно. Но, к гораздо большему удивлению, я обнаружил, что всё ещё возбуждён наяву, а не только во сне. Было ли это от мыслей о жертве или о Джеки Форрест? Я не знал, и это раздражало ещё сильнее.
Было в ней что-то, что я находил интригующим. Дело не в том, что она известная актриса – я понятия не имел, кто она, когда понял, что она, по сути своей звезда. Знаменитости никогда не интересовали меня и раньше, и я был вполне уверен, что не интересуют и сейчас. И я, конечно, слишком далеко зашел на своём пути, чтобы интересоваться любым видом обычного сексуального флирта. Когда Декстер принимается за дело, посмертное сияние его партнера длится вечно.
Но всё же Джеки заполонила собой экран моего личного внутреннего телевизора, тряхнув гривой волос и улыбнувшись лишь для меня одного своей идеальной улыбкой с насмешливой искоркой в умных глазах, и по какой-то безумной причине мне это нравилось, и я хотел…
Чего? Обнять её, поцеловать, нежно шептать в идеальные очертания её ушка? Это абсурд, карикатура, Декстер-в-Похоти. Такие вещи не происходят с нашим Ужасным Тёмным Следопытом. Я вне досягаемости желаний простых смертных. Я не чувствую их, не могу чувствовать, никогда не чувствовал, не хотел - и что бы ни сотворили со мной фантазии о Джеки Форрест, никогда бы и не смог. Это было всего лишь актёрское перевоплощение, мимолетная идентификация с убийцей, смешение ролей, практически наверняка вызванное процессом переваривания свинины, который оттянул всю кровь от моего мозга.
Как бы там ни было, это не важно. Я устал, мой бедный обескровленный мозг глючил и выдавал такое, о чём я никогда не думал и что мне не нравилось. Я могу сидеть скрежетать зубами и беспокоиться об этом, или могу лечь спать, и надеяться, что хороший сон вернёт эти тревожные абсурдные мысли обратно в тёмный лес, где им и место. Завтра будет новый день, суббота, а день ничегонеделания - превосходное лекарство от того, что меня беспокоит.
Я встал и пошел в постель.

@темы: перевод, Dexter: Последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Dexter: Последний эпизод - Глава 3

Тело лежало в мусорном контейнере в переулке у границы студенческого городка Майами-Дейд Коммунити Колледж. Соседние зданиями затеняли его даже несмотря на полуденное солнце; наверняка ночью, когда некий злодей выбрал это место для своих забав, здесь было ещё темнее. Похоже, именно потому он и выбрал этот переулок. Судя по состоянию тела, это была хорошая идея. То, во что превратились останки некогда привлекательной молодой женщиной, лучше не выставлять на всеобщее обозрение.
Контейнер стоял в дальнем углу переулка. Одна сторона крышки была открыта, и даже с трех метров до него был слышен гул тёмного облака из девяти миллиардов мух, кружившихся вокруг. Энжел Батиста-не-родственник покрывал наружнюю сторону контейнера порошком для снятия отпечатков. Одной рукой он аккуратно обрабатывал верхний край, другой отгонял мух.
Винс опустился на одно колено перед контейнером, где часть влажных отходов вылилась прямо на тротуар. Он осторожно просеивал грязное месиво затянутыми в резиновые перчатки пальцами. Он не выглядел счастливым.
- Иисусе, - сказал он мне, не поднимая глаз. - Я не могу дышать.
- Дыхание переоценивают, - ответил я. - Нашёл что-нибудь?
- Да, - практически прорычал он. - Я нашел какую-то фигню, - Он стиснул зубы и оттёр что-то, налипшее на перчатку. - Найдём ещё такую же, и я переведусь в канцелярию.
Я почувствовал лёгкую щекотку тёмного интереса со стороны Пассажира.
- Ещё? Думаешь, будут и другие?
Винс прочистил горло и сплюнул в сторону.
- Не похоже на случайное убийство. Определенно не драка с парнем. Боже, ненавижу мусор.
- Что значит другие? - спросил Чейз со своего места у моего локтя, - Ты имеешь в виду, это может быть, типа, серийный убийца?
На мгновение Винс забыл, что стоит на коленях среди мусора, и обожающе уставился снизу вверх на Чейза.
- Привет , Роберт, - сказал он. Ежедневно встречаясь с Чейзом целую неделю, Винс всё ещё был близок к обмороку в его присутствии. Но по крайней мере он больше не стонал "обожемой".
- Почему же ты так думаешь? - спросил Чейз. - Ну, знаешь, что это не случайная смерть?
- О, - ответил Винс. - Это просто, ну знаете. Немного ... вычурно? - он бодро взмахнул рукой, забрызгав какой-то дрянью мои ботинки.
- Ой, - сказал он.
- Вычурно, - задумчиво повторил Чейз. – Вроде как. Ты имеешь в виду, гм ... что?
Винс продолжал улыбаться. Ничто сказанное Чейзом, каким бы глупым оно ни было, не могло пробить брешь в его яркой и блистающей броне.
- Сложно, - сказал Винс. – Вроде как, ну знаешь. Он не просто хотел убить её. Он должен был сделать из неё нечто.
Чейз кивнул, и даже в тени переулка я заметил, что он несколько бледнее обычного.
- Что, гм, - спросил он, и сглотнул. - Что именно?
- Взгляни, - предложил Винс. - Это типа трудно описать.
Чейз переступил с ноги на ногу, определённо желая оказаться где угодно, лишь бы не здесь. Но я не мог больше ждать. Я хотел бы сказать, что чувствовал зов долга перед городом Майами, который платил мне за исследование таких вещей. Но по правде сказать, груз моих профессиональных обязательств не шёл ни в какое сравнение с нарастающей волной Шёпота из самых глубоких подвалов Тёмного Замка Декстера, понуждающего меня заглянуть в мусорный контейнер и восхититься тем, что мы можем там найти. Поэтому я обогнул Винса и подошел к Энжелу Не-родственнику, который старательно фотографировал десяток обнаруженных им смазанных отпечатков пальцев.
- Энжел, сказал я, - Что у тебя?
Он не поднял головы, просто скорчил гримасу ужасного отвращения и кивнул в сторону контейнера.
- Сам посмотри.
Я заглянул внутрь. Мусорный контейнер на две трети заполненный восхитительным попурри из бумаги, пластика и гниющих остатков пищи. Поверх всего этого пахучего месива лежало обнаженное и изуродованное тело молодой женщины. Я шагнул вперед, чтобы рассмотреть получше, и прежде чем хотя бы одна деталь достигла моего сознания, вся картина намертво впечаталась в центр внимания в темном сухом месте внутри меня, и Тёмный Пассажир пробудился от спячки и скользнул наружу, шурша кожистыми крыльями и шипя свои не-совсем-слова по пути из глубоких мрачных подвалов замка Декстер на крепостную стену, тихо повторяя: "…да, о, да, да, воистину…", и с возросшим чувством уважения я очень внимательно посмотрел, что же пробудило Пассажира от его тёмных снов.
Она лежала в полоборота от меня, соскальзывая с кучи мусора, но судя по тому, что я видел в профиль, её смерть не была лёгкой. Здоровый клок золотых волос был вырван с корнем, обнажив частично откусанное ухо.
Видимая часть лица была так сильно повреждена, что её собственная мать бы не узнала. Губы неумело срезаны, вместо них остались лишь неровные красные раны. Нос разбит в фарш, глазница на видимой мне стороне лица пуста.
Остальная часть тела, выглядела столь же как тщательно разрушенной; сосок отсуствует, по-видимому откушенный, как и ухо, живот сразу под пупком разодран. Я разглядел по меньшей мере три смертельных раны и ещё с десяток достаточно ужасных, чтобы заставить мечтать о смерти.
Но едва я успел бросить беглый взгляд на тело, позади меня раздался ужасный звук, словно кто-то душит крупное животное. Я обернулся и увидел, как Чейз быстро шагает прочь, зажимая обеими руками рот. Его лицо зеленело так же быстро, как он уходил. Я наблюдал за его забегом за периметр с чувством истинного удовлетворения. Обычная реакция на зрелище грязной смерти для новичка, но в данном случае она согрела мне сердце. Он оставил меня в покое, и дал возможность осмотреть всё не торопясь, чем я и занялся.
Я изучил тело с головы до пят, поражаясь тщательности разрушений, а Пассажир уважительно замурлыкал. Кто-то потратил много времени и усилий, делая это, и хотя результаты, конечно, не дотягивали до моих высоких художественных стандартов, они всё же демонстрировали некую восхитительную, даже заразительную примитивную силу и непринуждённость. Исполнение было неуклюжим, неэффективным, даже брутальным, но говорило о приятной глазу любви к экспериментам и радости от свершённых открытий. В конце концов, сейчас так мало осталось тех, кто любит свою работу. Тот, кто это сделал, очевидно наслаждался процессом. Столь же очевидно, по крайней мере для меня, что убийца искал что-то, чего не совсем нашёл, несмотря на очень тщательный поиск.
Я окинул разодранные останки молодой женщины ещё одним долгим изучающим взглядом, и мне не понадобился одобрительный шёпот Пассажира, чтобы согласиться с Винсом. Это может быть первое деяние Нашего Преступника, но отнюдь не последнее. Это было отличной причиной поймать его прежде, чем он превратит в корм для рыб слишком многих молодых девушек, и это означало, что пришла пора Декстеру подключить свой могучий интеллект и начать действовать. Передо мной лежала настоящая интересная работа, Чейз удрал за ограждение, и я наконец-то был свободен ей заняться.
Но едва я нашёл относительно чистое место, чтобы поставить свою сумку, как из-за периметра послышалось нечто похожее на аплодисменты. Я был на месте сотни убийств, как в рабочее время, так и в процессе моих увлечений, и я видел и слышал много удивительных вещей. Я могу авторитетно утверждать, однако, что никогда прежде не слышал, чтобы изуродованное тело встречали овациями. Я обернулся, чтобы посмотреть чувством, чуть большим, чем простое любопытство.
Дебора как раз нырнула под желтую ленту, и на полсекунды мне показалось, что она наконец-то получила общественное признание, заслуженное многолетним тяжким трудом на службе закону. Но нет - в нескольких шагах позади моей сестры в поле зрения покачивалась умело взъерошенная золотая голова, и я понял, что взрыв аплодисментов был на самом деле направлен на тень Деборы, Джеки Форрест. Она остановилась у ленты, чтобы взмахнуть толпе рукой и ослепительно улыбнуться, и люди вокруг неё подались вперёд - не так, будто они собирались её схватить ее или прикоснуться к ней, но словно было в ней что-то, что притягивало их ближе, и они не могли этому сопротивляться.
Я наблюдал, как Джеки обменялась парой слов с бессмысленно улыбающимися людьми, находил это странно увлекательным. Что в нейбыло такого, что действовало на них как валерьянка на котов? Она была знаменита, да, но и Роберт тоже, а на него толпа реагировала не так бурно. Она была красива, но в толпе вокруг неё я заметил по меньшей мере трёх женщин, выглядевших лучше. И тем не менее они все ринулись к Джеки, понятия не имея, почему.
Я наблюдал, как Джеки подарила толпе несколько заключительных слов, последнюю улыбку, а затем нырнула под ленту и направилась к контейнеру. Они смотрел ей вслед, не в силах отвести взгляд, и я понял, что ничем не лучше. Видя, как безмозглая толпа пускает слюни на телезвезду, я тоже был вынужден наблюдать за ней. Я сказал себе, что просто пытаюсь понять, чем она так приворожила немытую толпу, но сам себе не поверил.
Наконец я смог отвести глаза и присоединился к сестре. Деб с очень суровым видом вглядывалась в мусорный контейнер.
- Господи, - сказала она. – Грёбаный Боженька, - она покачала головой, - Нашёл что-нибудь?
- Я только что приехал.
- Кто ведет дело? - спросила она, порхая взглядом по трупу.
- Андерсон.
- Гадство. Он жопу свою двумя руками не отыщет.
- Что там? – произнёс хрипловатый голос, и к нам присоединилась Джеки Форрест.
- Вы не хотите это видеть, - сказал я, но она уже прошла мимо меня и заглянула в мусорный контейнер. Вспоминая реакцию Чейза, я приготовился к неизбежному взрыву ужаса, смятения и рвоты, но Джеки просто смотрела.
- Ничего себе, - сказала она. - О, мой Бог. - Она посмотрела на Деб. - Кто мог это сделать?
- Многие, - прорычала Дебора. – и с каждым днем их всё больше.
- Ничего себе, - повторила Джеки, всё ещё рассматривая мёртвую девушку, потом нахмурилась. - Так что ты будешь делать?
- Ничего, - процедила Деб сквозь зубы. - Это не мое дело.
- Хорошо, хорошо, - сказала Джеки, нетерпеливо взмахнув рукой. - Но если бы дело вела ты, что бы ты сделала?
Дебора отвернулась от тела и уставилась на Джеки. После очень долгой паузы Джеки отвела взгляд от того, что лежало в мусорном контейнере, и повернулась к моей сестре.
- Что? - спросила она.
- Это тебя не беспокоит? - Деб кивнула на труп.
Джеки поморщилась.
- Разумеется, меня это беспокоит, - раздраженно ответила она, - Но я просто пытаюсь быть профессионалом, знаете ли. Я имею в виду, тебя ведь это не беспокоит?
- Это моя работа, - сказала Дебора.
Джеки кивнула.
- Точно. И сейчас это и моя работа тоже. Мне нужно научиться этому. Всему этому. Или ты хочешь, чтобы я завизжала как девчонка и сбежала?
Дебора посмотрела на неё долгим взглядом. Джеки не отвела глаз.
- Нет, - наконец ответила Деб, - Думаю, нет.
Джеки кивнула.
- Ладно, - сказала она. - Так что бы ты сделала, если бы расследование вела ты?
Дебора посмотрела на неё. Затем кивнула. Кивнула в мою сторону.
- Обычно я говорю с ним.
Джеки перевела фиалковый взгляд на меня. Не буду говорить, что у меня ослабли коленки, но я определенно почувствовал, что должен поклониться, поправить смокинг, и вручить ей орхидею.
- Почему с ним? - спросила она.
- Декстер криминалист, - ответила Дебора, - иногда ему везёт, и он находит то, что может мне помочь. Кроме того, - она пожала плечами, - он мой брат.
- Твой брат! - Воскликнула она голосом, полным восторга. – Идеально! Значит, ты суровый коп, а он ботан! Так же, как в сериале!
- Предпочитаю термин "гик", - сказал я, - в крайнем случае "зубрила". Но не "ботан".
- О, прости, - сказала она, и положила руку мне на плечо. Я чувствовал её тепло сквозь рубашку. - Я не хотела тебя обидеть. Мне очень жаль.
- Гм, - промямлил я, чувствуя опаляющее тепло её руки, - Все в порядке.
Она улыбнулась и убрала руку.
- Хорошо. Так, гм, ты нашёл что-нибудь. Что-то, что могло бы помочь?
На самом деле, единственное, что я обнаружил, было пристрастие её руке на моём плече, и по некоторым причинам, это невероятно меня раздражало. В конце концов, я прожил всю свою жизнь, не чувствуя даже лёгкого дуновения от ураганов человеческих страстей, так почему я должен начинать сейчас, с недоступной златовласой богиней? А если серьёзно, у меня были гораздо более важные дела, многие из которых включали клейкую ленту и разделочный нож. Но я подавил нарастающее раздражение и ответил в духе навязанного капитаном Мэтьюзом сотрудничества.
- Для начала, тебе надо было сказать: "Что у тебя?" Или нет: "Хм, нашёл что-нибудь?"
Джеки снова улыбнулась.
- Хорошо, - сказала она, и добавила, - Что у тебя?
- Не так радостно, - поправил я. – Небрежное такое, нетерпеливое рычание. Типа такого, - я скорчил самую лучшую свою имитацию полицейского лица Деборы и рявкнул, - Что у тебя?
Джеки рассмеялась. Это был такой заразительно весёлый звук, что на мгновение я забыл, что мы стоим у изуродованного трупа, брошенного в куче мусора.
- Хорошо, - сказала она. - Так ты не только отличный криминалист; но и в актерском мастерстве неплох, да? Хорошо. Например, так?
Она скорчила рожу недовольной рыбы - маска, весьма похожая на обычное выражение лица Деборы.
- Что у тебя, - с невозмутимым видом произнесла она. Затем снова усмехнулась и я почувствовал, как ответная улыбка наползает на моё лицо.
Дебора, однако, не разделяла нашего хорошего настроения. Она нахмурилась ещё сильнее и сказала:
- Если вы двое закончили валять дурака, то у нас тут расчленённое тело.
- О, - воскликнула Джеки, сразу посерьёзнев. - Мне очень жаль, сержант. Конечно, вы правы.
Хотя я не мог отделаться от мысли , что Деб испортила всё веселье, я знал, что она права. И в любом случае, мне не нравятся странные человечные чувства, которые вызывала во мне Джеки. Так что я одарил их коротким, весьма профессиональным кивком и вернулся к работе.
Я проработал совсем немного, как вдруг услышал звуки рвоты и кто-то сказал: " О, Господи. О, мой Бог", и так как я был уверен, что Роберт ещё не вернулся на нашу вечеринку, я обернулся посмотреть, что вызвало такую реакцию у обычно невозмутимого Винса.
Винс подтащил ящик к мусорному баку. Он стоял на нём и очень тщательно исследовал тело, но что-то буквально пригвоздило его к месту. Он замер неподвижно , наполовину согнувшись над мусоркой, и я почуял вопросительное шипение Пассажира.
- Что там, - спросил я, стараясь скрыть волнение в голосе.
- О, святая ёбань, - простонал он. - Не могу в это поверить.
- Поверить чему? – то, что вместо ответа он решил излить свои чувства долгой драматичной гримасой, начинало слегка бесить.
- Сперма, - сказал он, покачивая головой и повернулся к мне полным отвращения лицом. - Тут сперма в глазнице.
Я моргнул; должен признать, такое слегка экстремально даже для меня.
- В глазнице? Ты уверен? - произнёс я, и глупость сказанного являлась показателем того, как я был потрясен.
- Я уверен, - сказал он, снова поворачиваясь к телу. –Оно на самом деле в долбанной глазнице, что означает… О, Иисус Чёртов Христос.
Я шагнул к нему и снова посмотрел на растерзанные останки молодой женщины. Она по прежнему была мертва. Винс слегка повернул голову, чтобы дальняя сторона лица стала видна, и хотя она тоже была изувечена, второй глаз не был вырван. Он был широко раскрыт и смотрел прямо перед собой на невероятную смерть, пришедшую за ней. Я подумал, что она сделала, чтобы заслужить такую чудовищную кончину. Не то чтобы я верил в высказывания Партии Насильников-Убийц: "она сама виновата", "она заслужила это, одевшись в такое платье" , и тому подобное. Я был совершенно уверен, что кем бы ни была эта молодая женщина, она не сделала ничего, чтобы специально провоцировать нечто подобное.
Но всегда есть что-то, что жертва делает бессознательно, некий триггер, который заставляет Пассажира выйти из тени и сесть за руль. У каждого монстра есть свой спусковой крючок, прикосновение к которому возбуждает Жажду, и почти всегда они разные.
Каждый монстр реагирует своим собственным особенным образом, следуя своей программе, которая предоставляет уникальное удовлетворение, ряду ритуалов, которые имеют смысл только для него и которые заканчиваются только так, как это необходимо, каким бы сбивающим с толку это ни показалось бы случайному свидетелю. А когда пресса и возмущенная общественность содрогнутся от ужаса, и потребуют объяснить причину, и возопят недоумённым хором: "Зачем кому-то делать ЭТО?" Те из нас, кто в курсе, могут только улыбаться и говорить: "Затем". Это никогда не будет иметь смысла для вас, или кого-то другого, да и не должно. Оно должно удовлетворить Меня, воплотить Мою особую фантазию. Это билет на одного, только для Меня, и никто другой никогда не почувствует доступный лишь Мне трепет и восторг острых ощущений, единственную вещь, которая доставляет лишь Мне одному максимальное удовлетворение; и является ли это медленным расчленением тщательно отобранных товарищей по играм, или разделкой молодой женщины с наполнением её пустой глазницы спермой, но это всегда один и тот же сольный акт с одним и тем же завершением – освобождение, наслаждение, удовлетворение.
Но это…
Мне хорошо знакомо, что все мы в той или иной степени ощущаем потребность в сексе, даже те из нас, кто состоит в Братстве Тьмы. Это, наверное, основная и самая распространенная часть циферблата человеческих часов; все мы тикаем ради секса . Но стрелки у всех двигаются с разной скоростью, и момент для начала боя курантов почти всегда уникален. Тем не менее, это было далеко за пределами даже моего понимания. Я не мог вспомнить, видел ли я когда-либо нечто столь же похотливое.
Сперма в глазнице: облегчение, столь же действенное, сколь метафорическое. Что это значит? Потому что это всегда что-то значит. Всегда есть фундаментальный символ в мире личностного смысла, основной ключ к пониманию того, кто это сделал. На самом деле сперма довольно часто остаётся на трупах, и конкретное место, где она находится, всегда важно. Оно указывает на желание контролировать, унизить, завоевать это конкретное место. Так что вполне возможно, что убийца имеет весьма специфичные проблемы со зрением, или с наблюдением, или ненавидит голубые глаза или контактные линзы, или когда кто-то подмигивает.
Тем не менее, это была отправная точка для профессионала с моими особыми навыками и я думал над этим, пока работал. Это, в конце концов, представляло для меня реальный личный интерес. Кроме того, расследуй дело Дебора, она бы почти наверняка потребовала какой-то особой проницательности от психованного и извращенного Меня. Поэтому я думал об этом, и, хотя не придумал ничего полезного, по крайней мере, скоротал время.
Поскольку к мусорному баку мы приехали в конце дня, после обеда, к тому времени, когда мы завершили работу, моя смена уже давно закончилась. Я собрал свои образцы, подхватил сумку и повернулся, чтобы уйти. Чейз стоял у желтой ленты, болтая с парой полицейских в форме . Он по-видимому уже не пытался удержать в желудке свой обед; на самом деле, он, казалось, был посреди некого завораживающего повествования, и офицеры следили за каждым его словом с благоговейным интересом. Не испытывая особого желания прерывать их маленький дружеский междусобойчик, я обошел их по широкой дуге.
Но Чейз появился у моего локтя, едва я пролез под лентой.
- Что вы нашли? Это серийный убийца?
Если честно, меня начинала немного раздражать его одержимость серийными убийцами. Почему все считают, что в Майами полно серийных убийц? К тому же, в устах Роберта это звучало как курьез, уродцы, какие-то дикие, алчущие добычи, бесчеловечные животные, хотя я мог бы сказать ему, что они на самом деле таковыми не являются. Они совершенно нормальны. Я имею в виду, большую часть времени.
Но честность не всегда лучшая политика , что бы не говорили бойскауты. поэтому я просто покачал головой на его бессмысленный вопрос.
- Слишком рано делать выводы.
Он держался рядом всю дорогу до участка, задавая вопросы, на которые мог бы легко ответить сам, если бы следил за моей работой: что я делал на месте преступления, что нашел, какие образцы взял, почему именно эти, что я собираюсь делать с ними, что будет дальше. Все это сильно раздражало и я не мог отделаться от мысли, что Джеки Форрест почти наверняка задала бы более интеллектуальные вопросы и спрашивая, смотрелась бы намного лучше.
Чейз остался со мной до лаборатории, и следил за поспешной рутиной регистрации образцов с места преступления. Я был голоден, а его вопросы замедляли процесс, потому что мне пришлось объяснить каждый шаг. По крайней мере, он слышал о цепочке доказательств, сохранило мне несколько минут. Но когда я, наконец, закончил и приготовился запрыгнуть в машине и отправиться на выходные, он остановил меня в последний раз.
- Так вот оно как бывает? - спросил он. - Я имею в виду, вечер пятницы. Выходные. Так что, гм, это всё будет лежать до утра понедельника?
- Правильно, - подтвердил я, поддерживая баланс между вежливым ответом и подпихиванием к двери.
- Так, окей. Так, ладно. Ты, э-э… ты просто ... - он отвернулся, а затем так резко повернул голову ко мне, что я чуть не испугался. – Чем займёшься на выходных?
Мне очень хотелось ответить, что я собираюсь найти людей, похожих на него, аккуратно расчленить их и тщательно упаковать в мусорные мешки. Но я осознавал, что это, вероятно, не самый политкорректный ответ.
- Я женат, - сказал я. - Проведу время с женой и детьми.
- Женат, - повторил он таким тоном, будто я признался в том, что я космонавт. - Так что, ты поведешь детей в парк? Играть в другими детьми и всё такое? Сколько лет твоим детям?
В глубине души, в самом глубоком, самом укромном, самом тёмном углу замка Декстер раздался тихий звук, будто кто-то прочистил горло или слегка шевельнул крылом – однозначный признак того, что Пассажир по какой-то причине оживился, не из-за угрозы для меня, вовсе нет, а из-за… чего? Чего-то.
Я посмотрел на Чейза, надеясь найти подсказку насчёт того, что могло бы заставить Пассажира встрепенуться. Но он просто смотрел, и я не чувствовал от него никакой угрозы, хотя смотрел он на меня столь же пристально как когда расспрашивал о лабораторных процедурах.
- Это нужно для твоей роли? - спросил я его.
Он облизнул губы и отвел взгляд.
- Нет, я… прости. Я не хотел любопытничать. Я просто… - он пожал плечами и засунул руки в карманы. - Я , гм. Я никогда не был женат. Однажды едва не женился, но ... - он развел руками. - Не знаю. У меня никогда не было детей, и мне всегда было интересно, ну знаешь. Каково этот, быть отцом. - Он взглянул на меня и быстро добавил - Я имею в виду, не в биологической части, потому что, ну знаешь. Нет никаких проблем с этим. - он быстро, странно улыбнулся, потом отвернулся и сделал глубокий вдох. – Просто… всё остальное. Повседневные дела, вроде учить детей кататься на велосипеде, пластырь на коленку приклеивать, и, ну знаешь. То, что ты делаешь каждый день.
И он снова посмотрел на меня так, будто хочет от меня что-то, но понятия не имеет, как это получить.
И вновь я услышал тихий нерешительный звук из Глубины, и вновь не понял, что его вызвало. Чейз, разумеется, ничем не угрожал мне - и бормотание Пассажира не указывало на какую-то конкретную угрозу, просто какой-то невнятный дискомфорт. Но из-за чего?
Я смотрел на Роберта и думал о его словах. Они не были тёмными и угрожающими, но что-то в них было такое, к чему я не мог подобраться. Если он действительно любит детей, почему не завёл нескольких? А если он не был уверен в своих отцовских способностях, он вполне мог позволить себе нанять полдюжину, на пробу.
Но у меня не было ответа, и я не получил разъяснений от Чейза, который отвернулся, словно забыв, что не один в комнате. Он смотрел вдаль, погрузившись в размышления и склонив голову, будто прислушиваясь к играющей вдали тихой мелодии. Он сделал глубокий прерывистый вдох, затем резко выпрямился и удивленно на меня посмотрел. Он встряхнулся.
- Не важно, – бодро сказал он, - Отличного тебе уик-энда. С твоей женой... и детьми.
Он хлопнул меня по плечу, на мгновение сжав его, а затем зашагал прочь, навстречу одинокой ночи Майами.
Я думал о Чейзе и его странном перфомансе на всем пути к машине. В нём открылось нечто более человечное, глубина чувство которых я не подозревал, то, что он держал надёжно спрятанным за повседневной маской бессмысленного самолюбования. Или несколькими масками, под которыми он скрывал все свои секреты, вроде того, почему ему так сильно не нравилась Джеки. Наверное, это участь исполнителя главной роли. Ему приходится скрывать всё, что не вписывается в его мужественный-но-чувствительный образ. Таким образом, он не может позволить никому узнать, что ему нравятся пушистые белые собачки или читать любовные романы. Если общественность узнает об этом, такие вещи могут стоить ему карьеры. Люди могут подумать, что он маменькин сынок, или того хуже, либерал! Этого не произойдёт.
Но по правде, это не имело ни малейшего значения. Очередное вялое противоречие, одно из многих дюжин, составляющих многогранный хаос человеческой жизни, и, учитывая обстоятельства, намного менее интересный, чем размышления о том, что Рита приготовила на ужин.
Я повернул ключ зажигания и выбросил Чейза из головы, вливаясь в энергичную жестокость вечерних пятничных пробок Майами.

@темы: перевод, Dexter: Последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Dexter: Последний эпизод - Глава 2

- Послушай, - сказал мне Чейз, когда мы шли по коридору к моей лаборатории. - Нам нужно установить несколько основных правил прямо сейчас, окей?
Я видел только его профиль, поскольку он смотрел прямо перед собой сквозь солнцезащитные очки.
- Правил? О чём ты?
Он остановился и повернулся ко мне .
- Деррик, верно? – спросил он, протягивая руку.
- Декстер, - поправил я. - Декстер Морган.
Я пожал ему руку. Пожатие было сильным, несмотря на мягкую ладонь.
- Точно. Декстер, - сказал он, - А я Роберт. Хорошо? Просто Роберт, - он предостерегающе поднял палец, – не Боб.
- Конечно, нет, - поддакнул я. Он кивнул, будто я сказал что-то умное и пошёл дальше.
- Хорошо, - продолжил он, размахивая ладонью, - Я просто обычный парень. Мне нравится то же, что и тебе.
Учитывая то, что мне нравится на самом деле, это не представлялось возможным, но я решил с ним не спорить.
- Окей, - поддакнул я.
- Я не раскатываю на Феррари и не нюхаю кокс с проституткиных сисек, понятно?
- О, - сказал я. - Ну, ладно.
- Я хочу сказать, не пойми меня неправильно, - продолжил он, с задумчивой мужественной улыбкой. - Мне нравятся дамы. Обожаю их. - Он взглянул на меня, чтобы убедиться, что я ему верю, и пошел дальше. - Но я не делаю всех этих… звезданутых… штучек. Понятно? Я рабочий актер, не звезда. Я работаю, так же, как и ты, и после рабочего дня мне нравится расслабиться, выпить пивка, посмотреть футбол. Совершенно нормальные вещи. Понимаешь? Никаких клубных тусовок и вечеринок с фанатками всю ночь напролёт. Это ... - он покачал головой, - Чушь собачья.
Все это было очень интересно, но я давно обнаружил, что в большинстве случаев, когда кто-нибудь усиленно что-то подчеркивает, то он либо пытается убедить сам себя, либо пытается скрыть что-то совсем другое. Возможно, на самом деле он нюхает кокаин с сисек у проституток, и просто не хочет делиться. Но, конечно, мой опыт общения с Голливудской Мужской Элитой ограничен не особо внимательным просмотром телевизора, поэтому возможно, что Роберт Чейз выдавал свою реальную точку зрения в форме монолога из прошлых ролей. В любом случае, он, кажется, собрался продолжать рассуждать на тему "нормальных" вкусов относительно женщин и спорта, а меня больше интересовало, к чему он ведёт.
- Хорошо, - сказал я. - Так что за правило?
Он слегка повернул голову, как будто не расслышал меня.
- Что ты имеешь в виду?
- Основных правил, - напомнил я. - Ты говорил, что нам нужно создать несколько основных простых правил.
Он встал и посмотрел на меня с ничего не выражающим лицом. Я вернул такой же взгляд. Наконец, он улыбнулся и похлопал меня по плечу.
- Ладно. Наверное, я немного… достал … своей напыщенностью.
- Вовсе нет, - вежливо солгал я.
- Суть в том, что я не хочу этого, ну, ты знаешь. Особого отношения, или вроде того. Просто делай то, что обычно делаешь, как будто меня тут нет. Занимайся тем, чем занимаешься обычно, хорошо?
Предполагается, что я должен поверить в то, что он говорит, но даже на секунду задумавшись, он понял бы, насколько невыполнимо его Первое Правило. Во-первых, он уже получил особое отношение, потому что мне приказали с ним возиться. А во вторых, если бы я действительно занялся тем, что делал обычно, он почти наверняка с криком бы выскочил из комнаты. Тем не менее, жизнь учит нас, что человеческая мысль почти никогда не идет рука об руку с логикой, что, как правило, непродуктивно сказывается на здравом смысле. Поэтому я просто кивнул, со всем доступным мне согласием, как будто в этом был смысл.
- Конечно, - сказал я. - Что-то ещё?
Он оглядел коридор вокруг себя - немного затравленно - подумал я.
- Мне не нравится... кровь, - сглотнул он. - Я вроде как, гм. Не хочу видеть её слишком часто.
До сих пор Чейз казался мне человеком, лишенным чувства юмора, но это заявление было настолько диким и маловероятным, что я уставился на него, чтобы убедиться, что он не шутит. Он, похоже, не шутил; взглянул на меня, снова огляделся, а затем опустил взгляд на свои ботинки. Они стоили того, чтобы на них посмотреть. Они, вероятно, стоили больше, чем мой автомобиль.
- Гм, - наконец выдавил я. - Ты же знаешь, что я работаю с брызгами крови?
Чейз вздрогнул.
- Да, я знаю, но ... - он повертел головой, будто ослабляя петлю на шее, согнул руки, а затем издал своего рода полу-смешок, звучавший далеко не так убедительно, как должно быть, учитывая, что он "рабочий актер".
- Я просто , эээ…Она мне не нравится. Мне, эээ... от неё вроде как... не по себе. Просто не могу даже думать об том, как на течёт внутри меня, или смотреть на неё, на пятна, лужи на полу, не могу...
Он вздрогнул, а затем мотнул головой, чтобы посмотреть на меня, и впервые стал похож на настоящего, живого, несовершенного обычного человека.
- Она мне просто не нравится, - повторил он почти умоляюще.
- Хорошо, - сказал я, за неимением других слов. - Правда, я не знаю, как показать тебе анализ брызг крови, не показывая кровь.
Он уставился себе под ноги и вздохнул.
- Я знаю.
- О. Мой. Бог ! - С благоговением выдохнул кто-то позади меня, и я обернулся посмотреть. Там стоял Винс Масука, прижав ладони к лицу и широко раскрыв рот, с выражением глаз как у двенадцатилетней девочки, только что столкнувшейся с полным актерским составом сериала "Хор".
- Винс. Я тут, - сказал я. Но как бы не так; Винс проигнорировал меня и указал дрожащей рукой на Чейза.
- Роберт Чейз, боже мой, боже мой ! – затараторил он, подпрыгивая, словно ужасно хотел в туалет, - Это вы! Это правду вы, - добавил он, и, хотя я не мог сказать, пытался ли он убедить себя или Чейза, я нашёл его выступление глубоко раздражающим. Но это, кажется, было именно то, в чём нуждался Чейз: он выпрямился, мгновенно, словно по команде, успокоился и принял более совершенный вид, чем когда-либо будет доступным простому смертному.
- Как дела? – спросил он у Винса, хотя должно было быть очевидно, что ответ на это: "Свихнулся полностью".
- Боже мой, - снова повторил Винс, и я задумался, смогу ли заставить его прекратить, если пару раз ему врежу. Но такие приятные и логичные действия не приветствуются на рабочем месте, как бы полезны они ни были, так что я потянулся глубоко внутрь себя и извлёк необходимое количество стальной воли, чтобы задушить свой совершенно естественный порыв.
- Вижу, ты знаешь Роберта, - сказал я Винсу. - Роберт, это Винс Масука. Он имел обыкновение заниматься экспертизой, прежде чем сошел с ума.
- Привет, Винс, - сказал Роберт. Он шагнул вперед с протянутой рукой и мужественной улыбкой на лице. - Рад познакомиться.
Винс уставился на протянутую руку так, будто никогда раньше не видел рук.
- О. О. О. Обожемой. Обожемой. В смысле...
Он ухватился за руку Чейза, словно утопающий за спасательный круг, и сжал её обеими руками, не отрывая от Чейза глаз и продолжая безумно бормотать:
- Это просто невероятно , я тааак... То есть, я всегда… О, Боже, не могу в это поверить…
И что ещё более странно, пока он стоял, вцепившись в руку Чейза, его лицо залила краска, а голос понизился до странного хриплого шепота:
- Я обожал вас в "Быстром и жёстком!"
- Да, хорошо, спасибо, - сказал Чейз, как-то высвободив руку из влажной ловушки Винсовой хватки, и скромно добавил: - Давненько было.
- У меня есть DVD – затараторил Винс. - Я смотрел его, наверно, миллион раз!
- Хэй, здорово, - сказал Чейз. - Рад, что вам понравилось.
- Не могу в это поверить, - сказал Винс, снова подпрыгивая. - Боже мой!
Чейз только улыбнулся. Он, видимо, сталкивался с таким поведением и раньше, но даже так, мне от Винсового припадка становилось немного неудобно. Тем не менее, он перенёс это со мужественным спокойствием и похлопал Винса по плечу.
- Ну, ну, " сказал он, - Нам с Дерриком пора идти, - он подтолкнул меня и добавил: - Но я с нетерпением буду ждать совместной работы с вами. Ещё увидимся!
Чейз сжал мой локоть и потянул меня по коридору. Меня не нужно было торопить - Винс вновь начал стонать: "Обожемой, обожемой, обожемой, обожемой". Находиться в обществе человека, который когда-то был другом, а теперь превратился в образчик несчастного умалишенного мальчишки никогда не бывает приятным. Поэтому, мы оставили Винса в коридоре и укрылись в моём маленьком кабинете, где Чейз прислонился бедром к краю моего стола, скрестил руки на груди и покачал головой.
- Ну… - сказал он. - Не ожидал такого здесь. Я имею в виду, я думал, что полицейские немного более… не знаю, - он пожал плечами, - Гм, более жёсткие? Более мачо? Ну. понимаешь.
- Винс вообще-то не полицейский, - заметил я.
- Да, но всё же. Он гей? Я имею в виду, ничего, всё нормально, мне просто интересно.
Я удивлённо посмотрел на Чейза, хотя если быть правдивым, в основном удивляясь сам себе. Я много лет проработал с Винсом, и никогда не задавал себе этот вопрос. Конечно, это было совершенно не важно и меня не касалось. В конце концов, я не хотел бы, что бы он совать нос в мою личную жизнь.
- Не знаю, - ответил я. - Но в прошлом году на Хэллоуин он был Кармен Мирандой. Снова.
Чейз кивнул:
- Один из предупреждающих знаков. Да и пофиг, блин. В смысле, ну, сейчас повсюду педики.
Я удивился, что он использовал слово "педик". Мне казалось, что оно не в ходу в более либеральных кругах, какими я считал сообщество Голливуда. Но возможно, Роберт просто хотел приспособиться, и предположил, что обычно я выражаюсь не политкорректно, потому что я грубый мужественный член Правоохранительных Органов Майами, и все знают, что мы говорим именно так.
В любом случае, мне была гораздо больше интересна его реакция на приступ Синдрома Девочки-подростка у Винса.
- Часто с тобой такое случается? - спросил я Чейза.
- Что, все эти чокнутые-подпрыгивания-на-одной-ножке? Да, - как ни в чем не бывало ответил он. – Куда бы я ни пошел. - Он ткнул пальцем в папку на моем столе и открыл её.
- Наверное это делает нелегким поход по магазинам.
Он не поднял глаз.
- Угу. Кое-кто делает это вместо меня. Во всяком случае, - он пожал плечами, - в Лос-Анджелесе всё иначе. Там все считают себя бизнесменами и никто не хочет выглядеть словно гик.
Он начал пролистывать страницы доклада, что я нашёл слегка раздражающим.
- Мне нужно сделать кое-какую работу в лаборатории, - сказал я, и он взглянул на меня с тревогой, заставившей меня почувствовать себя немного лучше.
- Это, значит… ммм… убийство? Анализ крови?
- Боюсь, что так. Мне нужно поработать с образцами с места преступления, - и поскольку Декстер на самом деле иногда бывает не очень приятным парнем, я добавил, - убийца полоснул по бедренной артерии, так что кровь была повсюду.
Чейз сделал долгий вдох сквозь зубы. Затем выдохнул, снял очки, посмотрел на них, надел обратно. Я смотрел на него, и пусть это нехорошо говорит обо мне, но я наслаждался тем, как он слегка побледнел под своим загаром. Наконец он сглотнул, и глубоко вздохнул ещё раз.
– Ну, - сказал он, - думаю, мне лучше идти с тобой и посмотреть.
- Полагаю, да, - согласился я.
Чейз сглотнул, сделал ещё один вдох и встал, изо всех сил пытаясь выглядеть решительно.
- Окей, - сказал он, - Я, эээ... Я просто буду заглядывать через плечо...?
- Хорошо, - сказал я. - Я постараюсь поменьше брызгаться.
Он зажмурился, но пошёл за мной.
Этот маленький триумф оказался едва ли не единственным за всю оставшуюся неделю. Пока я плёлся по своему обычному распорядку дня, Роберт плёлся вместе со мной. Он не так уж и часто путался у меня под ногами, но всякий раз, когда я оборачивался, он был рядом, с хмурой концентрацией на лице, и, как правило, с каким-нибудь бессмысленным вопросом: почему я это сделал? Почему было важно, сделать именно так? Часто ли я так делаю? Сколько убийц я поймал, сделав это? Были ли они маньяками-убийцами? Много ли серийных убийц в Майами? В большинстве случаев вопросы были совершенно не связаны с тем, чем я занимался, что делало всю эту затею ещё более бессмысленной и раздражающей. Я мог бы понять, что кому-то вроде него сложно придумать интеллектуальный вопрос о газовой хроматографии, но зачем тогда ему понадобилось смотреть на меня за работой? Почему он не мог просто пойти посидеть в спорт-баре и записать для меня список вопросов, потягивая пиво и наблюдая за игрой?
Идиотские вопросы достаточно меня задолбали. Но в среду он перешёл на новый уровень преследования.
Мы были в лаборатории, и я смотрел в микроскоп, где только что обнаружил весьма интересное сходство между образцами тканей с двух разных мест преступления. Я выпрямился, обернулся, и увидел, как Чейз, задумчиво хмурясь, одной рукой массирует макушку, а другой прикрывает рот. И прежде чем я успел спросить его, почему он делает эти смешные телодвижения, я понял, что делаю то же самое.
Я опустил руки.
- Зачем ты это делаешь? – весьма раздражённо спросил я.
Чейз тоже опустил руки и улыбнулся дерзкой триумфальной улыбкой.
– Ты так делаешь, - сказал он, - когда находишь что-то значительное. Делаешь руками вот так.
Он снова быстро изобразил это: одна рука на макушке, другая у рта.
- Делаешь так, - продолжил он, опуская руки, - а затем стоишь и смотришь с очень задумчивым видом. – и скривил пол-лица в хмурой гримасе, чтобы стало совершенно ясно, что я "действительно задумался".
- Вот так примерно.
Я предполагаю, вполне возможно делать это и многое другое всю свою профессиональную жизнь, ни о чём не подозревая. В лабораторию криминалистики очень мало зеркал, чтобы отразить, как я выгляжу, когда работаю, и, честно говоря, оно и к лучшему. У всех нас есть бессознательные модели поведения, и я всегда думал, что мои хотя бы немного более сдержанные и логичные, чем у окружающих меня простых смертных.
Но Чейз абсолютно ясно показал мне, что мои манеры столь же нелепы, как и у остальных. То, что он копировал меня, бесило невероятно, но не давало ответа на более важную часть вопроса.
- Зачем ты это за мной повторяешь?
Он дёрнул головой, как будто это я был тем, кто задаёт глупые вопросы.
- Я изучаю тебя. Для моего персонажа.
- А ты не мог бы поизучать Винса вместо меня? - даже для меня это прозвучало раздражённо.
Чейз покачал головой.
- Мой персонаж не гей, - сказал он на полном серьёзе.
К концу работы в четверг, я был уже готов стать геем, если бы это означало, что Чейз бы прекратил меня копировать. Он подражали всему, что я делал, каждому мелкому бессознательному жесту, и я узнал, что я прихлебываю, когда пью кофе, слишком долго мою руки, и таращусь в потолок, поджав губы, когда разговариваю по телефону. Я никогда не имел никаких проблем с самооценкой, мне очень нравится Декстер, именно таким, как есть. Но по мере того, как Чейз продолжал и продолжал обезьянничать, я обнаружил, что даже самая здоровая самооценка может быть подорвана под шквалом постоянных, серьёзных издёвок.
Я делал всё возможное. Я говорил себе, что я выполняю приказ, и что всё это часть задания , и что у меня вообще-то нет выбора в этом вопросе, но это не помогало. Каждый раз, когда я оборачивался, я видел зеркальное отражение всего, что я делал, только с аккуратными усами и идеальной прической. Хуже того, время от времени, когда я оглядывался, он просто смотрел на меня с потусторонним выражением абстрактной тоски на лице, которого я не мог расшифровать.
Дни шли и его присутствие стало всё больше и больше меня раздражать. То, что он таскался за мной, как пришитый, следил, подражал мне, уже было достаточно неприятно, но даже если отодвинуть это в сторону, я обнаружил, что Роберт Чейз мне не нравится. Согласен, мне редко удается достичь тех тёплых личных отношений, которые люди регулярно изображают, в основном потому, что на самом деле я не имею человеческих чувств. Тем не менее, я очень хорошо их фальсифицирую, я выживал среди людей всю свою жизнь, и я знаю все ритуалы и приемы социальных связей. Ни один из них не работал с Чейзом, и по какой-то причине я понял, что не хочу продолжать пытаться. Что-то в нём было не так, какая-то мелочь делала его непривлекательным, и хотя я не мог сказать, почему, он мне просто не нравился.
Но мне было приказано буксировать его сквозь бурные воды моей жизни в криминалистике, и я буксировал. И должен признать, по крайней мере Чейз был прилежен. Он появлялся каждое утро, почти точно в то же время, что и я. В пятницу утром он даже принес в коробку пончиков. Я , должно быть, удивился , потому что он улыбнулся мне и сказал:
- Это то, что ты делаешь, не так ли?
- Иногда я так делаю, - признался я.
Он кивнул.
- Я расспрашивал о тебе. Мне все сказали: "Декстер приносит пончики".
И улыбнулся так, будто аллитерация[4] была какой-то на удивление остроумной формой шутки.
Если раньше он меня раздражал, то теперь я кипел от бешенства. Он вышел за рамки простого издевательства, теперь он стал "расспрашивать" обо мне, совать нос в мой характер, поощряя всех вокруг меня сплетничать обо всех причудах и грешках Декстера. Это так меня разозлило, что я смог успокоиться только представив, как Роберт примотан к столу, а я стою над ним, радостно сжимая разделочный нож. Тем не менее, я съел его пончики.
После полудня мне выпал единственный шанс отдохнуть за всю неделю. И совершенно уместно, выпал он в форме убийства.
Мы с Робертом только что вернулись с обеда. Я позволил убедить себя показать ему настоящую кубинскую еду, и мы направились в моё любимое кафе "Релампаго". Два поколения Морганов питались там – теперь три, если считать мою дочь Лили Энн. Ей нравились жареные бананы.
В любом случае, мы с Робертом плотно отобедали "Старой одеждой" [5] , юкой [6], жареными бананами [7] , и, конечно, "Маврами и христианами" [8]. Мы запили всё это Айронбиром, кубинской версией кока-колы, и завершили фруктовым пирогом и уймой кофейных печенюшек. Роберт настаивал на оплате, возможно, пытаясь купить мою привязанность, так что когда мы вернулись на работу, у меня немного поднялось настроение. Но не успели мы обосноваться в креслах с целью поразмышлять и переварить съеденное, как прибежал Винс, вцепившийся в холщовый мешок, в котором он держал свой комплект.
- Хватай свой барахло, - сказал он, спеша на выход. – У нас дикарь.
Роберт проводил его взглядом, и его дух расслабленной уверенности, как будто стёк в лужу у его ног.
- Это... он имеет в виду, эммм…
- Скорее всего, пустяки какие-нибудь, - сказал я. - Обычное обезглавливание при помощи мачете или типа того.
Чейз вытаращился на меня на мгновение. Затем побледнел, сглотнул, и, наконец, кивнул.
- Окей, - сказал он.
Я пошел за шмотками, чувствуя теплое сияние удовлетворенности явным страданием Чейза. Как я уже говорил, иногда я не очень хороший человек.


--------------------------------------------------------

Примечания переводчика:

[4] Аллитерация - Повторение одинаковых или однородных согласных в стихе, придающее ему особую звуковую выразительность. В оригинале текста было: ‘Dexter does doughnuts’

[5] Ропа Вьехо – название переводится как "старая одежда". Блюдо из рубленого мяса с креольским соусом, кусочки которого, по мнению кубинцев, внешне напоминают обрезки ткани

[6] Юка - Традиционное кубинское блюдо: корень тропической пальмы под соусом «Мохито».

[7] Мадурос — спелые и очищенные бананы разрезают на дольки, посыпают солью и жарят на масле до золотистой корочки.

[8] Аррос Кон Фрайджолс Негро (arroz con frijoles negros) – оно же "Мавры и христиане" - блюдо из риса с черными бобами



Огромное спасибо тем пожелавшим остаться неизвестными людям, которые прислали мне денег на Яндекс и Киви- кошельки.

@темы: перевод, Dexter: Последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Dexter: Последний эпизод - Глава 1

Всё началось мирно, всего несколько недель назад, в прекрасный день начала осени.
Я, как и всегда, ехал на работу сквозь радостную бойню под названием "час пик в Майами". День был ясным и приятным: солнышко светит, температура чуть больше двадцати [ 1.] , остальные водители энергично сигналят гудками и выкрикивают смертельные угрозы, а я еду посреди этого с блаженным чувством принадлежности.
Я остановился на служебной парковке, и, пребывая в неведении о поджидающем меня ужасе, бережно понёс большую коробку пончиков на второй этаж. Как всегда, на своём рабочем месте я оказался точно в срок. Как обычно, я устроился на стуле с чашкой отвратного кофе в одной руке и с пончиком в другой, даже на мгновение не заподозрив, что сегодняшний день не будет заполнен мирной рутиной среди недавно умерших Нашего Справедливого Города.
Затем загудел телефон на моем столе, я оказался настолько глуп, чтобы ответить, и всё изменилось навсегда.
- Морган, - сказал я в трубку. И если бы я знал, что произойдёт дольше, то не говорил бы так весело.
Кто-то на другом конце прочистил горло и я с удивлением узнал звук. Так делает капитан Мэтьюз, когда хочет привлечь внимание к тому, что он собирается сделать важное заявление. Но что такого важного он хочет заявить мне сейчас, когда я даже пончик ещё не доел, и зачем ему говорить это по телефону заурядному ботану-криминалисту?
- Гм, ээ, Морган, - сказал капитан. А потом наступила тишина.
- Морган слушает, - услужливо напомнил я.
- В общем… гм, - сказал он, и снова кашлянул. - У меня есть специальное задание. Для тебя. Можешь зайти в мой кабинет? Прямо сейчас", - затем капитан ненадолго замолк, и, что самое непостижимое, добавил, - Хм. Пожалуйста, – а потом отключился.
Я таращился на телефон несколько долгих мгновений, прежде чем положить трубку. Я не был уверен, что только что произошло, и что означает: "Зайди в мой кабинет прямо сейчас". Капитаны не раздают особых поручений экспертам по брызгам крови, да ещё в начальственном кабинете. Так к чему всё это?
Моя совесть была чиста – как и большинство мифических объектов - но я всё равно ощутил небольшой приступ беспокойства. У меня проблемы? Может, всплыли какие-нибудь улики о моём Нечестивом Пути? Я всегда тщательно прибирал за собой – Ни Одного Оставленного Кусочка! – да давно уже не занимался ничем, достойным упоминания. По правде говоря, это "давно" уже начинало походить на "слишком давно", и последние несколько вечеров я провёл, рассматривая свой короткий список кандидатов и задумывая новую Игру. С моего последнего Восхитительного Свидания прошло уже несколько месяцев, и я определённо заслуживал очередного - если меня так или иначе не обнаружили. Но сколько я ни вспоминал тот прекрасный вечер, я мог припомнить ни одного ляпа, ни одной небрежности, ничего, кроме кропотливого совершенства. Неужели всё же Кто-то Как-то Что-то нашёл?
Нет, не может быть. Я был тщательно аккуратен, как всегда. Кроме того, если дело моих рук было обнаружено, я бы получили не вежливое приглашение зайти побеседовать к капитану – да ещё с добавлением "Пожалуйста"! Я бы вместо этого глядел в оптические прицелы группы быстрого реагирования, окружившей мой стол, и умоляющей меня попробовать оказать сопротивление.
Наверняка было какое-то другое, более простое объяснение, зачем капитану Мэтьюзу вызывать меня на начальственный Олимп, но как бы усердно я не напрягал свой могучий интеллект, так и не пришел ни к чему, кроме необходимости побыстрее доесть пончик, прежде чем окажусь в августейщем присутствии капитана. Не совсем ответ, конечно, но мысль была хорошей и практичной, а за ней последовала другая: не имеет значения, чего ему надо. Он капитан, а я скромный эксперт по брызгам крови. Он приказывает, я подчиняюсь. Это всё, что я знаю в этом мире, и всё, что мне нужно знать. И вот, под пронзительные звуки "Долг Зовёт" в исполнении воображаемого хора волынок, я встал из-за стола и направился к двери, дожёвывая по пути пончик.
Как у любого настоящего капитана и весьма важной персоны в общей схеме вещей, у Мэтьюза была секретарша, хотя она предпочитала называться помощником-референтом. Её звали Гвен, и она обладала тремя добродетелями, намного превосходя ими всех, кого я когда-либо знал: она была на удивление эффективный, невыносимо серьёзной, и бескомпромиссно прямолинейной. Это восхитительное сочетание всегда казалось мне непреодолимым. Поэтому, поспешая к её столу и вытирая о штаны остатки пончика с рук, я не мог не попытаться выдать малюсенькую остроту:
- Гвендолин Справедливая, - воскликнул я, - Лицо, что запустило работу тысячи патрульных машин!
Она слегка нахмурившись, посмотрела на меня.
- Он ждет тебя. В конференц-зале. Иди прямо туда.
Не особо остроумный ответ, но Гвен никогда не славилась искрометным чувством юмора , поэтому я нацепил свою лучшую поддельную улыбку, и добавил:
- Ум и красота! Разрушительное сочетание!
- Иди, - повторила она, с лицом, словно вырезанным из камня, или, как минимум очень твёрдого пудинга. Я скользнул мимо неё и вошел в дверь конференц-зала.
Капитан Мэтьюз сидел во главе стола, со своим практически обычным серьёзным, мужественным и по меньшей мере наполовину благородным видом. По одну руку от него сидела моя сестра, сержант Дебора Морган, и она не выглядела довольной. Конечно, довольной она выглядела очень редко: помимо её тщательно культивируемого Взгляда Сердитого Копа и её обычной неприветливой настороженности, самое радостное выражение лица, на которое она была способна в моём присутствии, был вид неохотного молчаливого согласия. Тем не менее, сегодня утром она была слишком недовольна даже для неё. Я перевёл взор на остальную троицу сидящих вокруг стола, надеясь найти причину дискомфорта сестры.
Ближайший к капитану мужчина был явно лидером группы. На вид около тридцати пяти лет, очень дорогой костюм, и Мэтьюз склонил к нему голову с выражением выходящим за рамки почтительного, близком к преклонению. Мужчина взглянул на меня, просканировал взглядом, словно запоминая ряд чисел, а затем нетерпеливо повернулся обратно к Мэтьюзу.
Рядом с этим очаровашкой сидела женщина такой поразительной красоты, что на полсекунды я забыл, как ходить и замер на полушаге. Моя правая нога зависла в воздухе, пока я глазел на неё, словно двенадцатилетний мальчик. Я просто таращился, и не мог бы сказать почему. У неё были восхитительно гармоничные черты лица, и волосы цвета старого золота. Её глаза были поразительно фиолетовыми, такого неправдоподобного и такого интригующего цвета, что я почувствовал настоятельную необходимость подойти поближе и изучить их с близкого расстояния. Но было что-то за гранью простого расположения её черт, что-то невидимое, что можно лишь ощутить, что заставляло её казаться гораздо более привлекательной, чем на самом деле. Светлый Пассажир? Как бы то ни было, это захватило моё внимание и сделало меня беспомощным. Женщина взглянула на моё изумленное лицо, приподняла бровь и подарила мне легкую улыбку, словно говорящую: "Разумеется. Ну и что?" А потом она повернулась к капитану, позволив мне закончить прерванный шаг и наткнуться на стол.
В это полное сюрпризов утро, я весьма сильно реагировал на простую Женскую Красоту. Не могу припомнить, чтобы я когда-либо вёл себя так по человечески абсурдно: Декстер не пускает слюни на обычных красоток. Мои вкусы несколько более изысканны, и, как правило, включают тщательно подобранного товарища по игре и рулон клейкой ленты. Но что-то в этой женщине меня завораживало, и я не мог оторвать от неё глаз, плюхаясь на стул рядом с сестрой. Деб поприветствовала меня острым локтем под ребра и зашипела:
- Слюни подбери.
Я их, конечно, не пускал, но всё равно выпрямился и призвал осколки своего разбитого вдребезги достоинства, осматриваясь вокруг в попытке восстановить своё обычное хладнокровие.
За столом сидел ещё один человек, которого я прежде не заметил. Он оставил свободный стул между собой и Неотразимой Сиреной и отклонился от неё, будто боясь, что может что-нибудь от неё подцепить. Он подпирал локтем голову, будто оказался за этим столом случайно. На нём были лётные солнцезащитные очки, ничуть не скрывавшие лицо красавчика лет сорока пяти с идеально подстриженными усами и впечатляющей причёской. Нельзя быть уверенным из-за очков, но кажется, он даже не взглянул на меня, пока я изображал из себя клоуна при входе в комнату. Каким-то образом мне удалось скрыть сокрушительное разочарование его небрежностью, и я повернул свой орлиный взор во главу стола, где капитан Мэтьюз вновь прочистил горло.
- Гхм, - осторожно начал он. – Итак, мы все здесь, гм. Так вот, - он кивнул Деборе, - Морган, - и посмотрел на меня. - и , ээ… Морган.
Он нахмурился, будто я оскорбил его, выбрав себе имя, которое он уже произнёс, и красивая женщина хихикнула в тишине. Капитан Мэтьюз покраснел, чего почти наверняка не делал со старших классов, и снова кашлялнул.
- Ладно, - авторитетно произнёс он и покосился на женщину. Он кивнул на мужчину в дорогом костюме. - Мистер, э, Эйссен здесь представляет, гм, BTN . Big Ticket Network.
Мужчина кивнул Мэтьюзу в ответ с показным снисходительным презрением.
- И, гм. Они здесь, в городе. В Майами, - добавил капитан, на случай, если мы забыли название родного города. - Они хотят снимать здесь фильм. Ээ, ТВ-сериал, знаете ли.
Человек в тёмных очках впервые заговорил:
- Пилот, - сказал он, не шевельнув мышцами лица, приоткрыв губы лишь настолько, чтобы продемонстрировать впечатляющий набор ослепительно белых зубов, - Это называется пилот.
Красотка закатила глаза и посмотрела на меня, покачав головой, и я вдруг обнаружил, что сам того не осознавая, улыбаюсь ей в ответ.
- Верно, - сказал Мэтьюз. - Пилот. Хорошо. Так вот в чем дело. - Он легонько прихлопнул по столу обеими руками и посмотрел на Дебору. - Мистер Эйссен попросил нас об услуге. Каковую мы рады будем ему оказать. Очень рады, - подчеркнул он, кивая на Эйссена. – Это хорошо для отдела. Позитивный имидж, и, эээ, гм, - капитан снова нахмурился, побарабанил пальцами по столу, и уставился на Дебору. - Так вот, что вы сделаете, Морган, - Он снова нахмурился и покачал головой, - И, эээ, Морган. Вы оба.
Возможно, по причине того, что я не допил чашку ужасного кофе, но я понятия не имел, о чём говорит Мэтьюз. Поэтому, так как Декстер всегда схватывал на лету, я тоже прочистил горло. Это сработало; Мэтьюз удивлённо посмотрел на меня.
- Мне очень жаль, капитан, - сказал я, - Но что именно я должен сделать?
Мэтьюз моргнул:
- Всё, что угодно. Всё, что они попросят вас сделать.
Мистер Усы вновь заговорил, не двигая лицом: -
- Мне нуууужно, - сказал он, бессмысленно растягивая слова, - понять, Кто. Вы. Есть.
В этом было ещё меньше смысла, чем в словах Мэтьюза, и я не придумал ничего более проницательного, чем:
- О, ага...
Должно быть, это прозвучало так же слабо, как и его слова для меня, потому что он, наконец, пошевелился, повернув голову в мою сторону и приподняв очки ухоженным пальцем.
- Мне нужно понаблюдать за вами, изучить то, что вы делаете, выяснить, что значит быть вами, - сказал он, сверкнув идеально белыми зубами. - Должно занять не больше пары дней.
Красавица рядом с ним фыркнула и пробормотала что-то вроде
- Мудак...
Лицо мужчины слегка дернулось от раздражения, но в остальном он её проигнорировал.
- Но зачем? – спросил я. И поскольку я предпочитаю видеть себя с наилучшей стороны, я добавил: - Вы не нравитесь сами себе?
Богиня захихикала, мужчина просто нахмурился.
- Не в этом дело, - сказал он, слегка ошарашено, - Мне нужно исследовать свой персонаж.
Полагаю, я всё ещё выглядел немного не понимающим, потому что красивая женщина одарила меня ослепительной улыбкой, от которой у меня пальцы на ногах свернулись в трубочку.
- Не думаю, что он знает, кто ты такой, Боб, - сказала она.
- Роберт, - проворчал он, - Не Боб.
- Некоторые люди и вправду даже не слышали о тебе, знаешь ли, - продолжила она нарочито слащавым голоском.
- Тебя он наверняка тоже не знает, - прорычал Роберт, - Если не читает таблоиды.
Мистер Эйссен, мужчина в отличном костюме, постучал пальцем по столу. Он сделал это очень тихо, но все умолкли и сели немного прямее. Эйссен одарил меня микроскопической улыбкой.
- Роберт, - сказал он, слегка подчеркнув имя, затем добавил, - Роберт Чейз, - и слегка, пренебрежительно качнул головой. - Роберт известный актёр, мистер Морган.
- Ах, да, - сказал я, дружески кивая Роберту. Он опустил очки обратно.
- Большинство актеров хотели бы получить представление… о реалиях... стоящих за той ролью, которую они собираются играть, - произнёс Эйссен, и каким-то образом сделал так, чтобы это прозвучало, будто речь идёт о маленьких детях, переживающих неприятную фазу, и предложил мне согласиться с ним очередной снисходительной усмешкой.
- Жаклин Форрест, - продолжил он, указав на красавицу легким взмахом руки. - Джеки играет суровую как гвоздь женщину-детектива. Вроде вашей сержанта Морган, - Он улыбнулся Деборе, но та не улыбнулась в ответ.
- А Роберт играет роль гения криминалистики. Каким по слухам являетесь вы. Поэтому Роберт хотел бы следовать за вами на вашей работе несколько дней и посмотреть, что вы делаете, и как вы это делаете.
Я всегда слышал, что подражание является самой искренней формой лести, но не припомню, чтобы кто-нибудь добавлял, будто лесть на самом деле хорошая штука, и признаю, я был не очень доволен. Нельзя сказать, что мне есть что скрывать (всё что надо я уже скрыл), но мне нравится моя частная жизнь, и идея того, что кто-то будет ходить кто за мной по пятам и делать заметки немного тревожила.
- Ммм, - протянул я; было приятно слышать, что моё обычное красноречие снова выскочило на передний план, - это будет, ммм, немного затруднительно….
- Не имеет значения, - возразил капитан Мэтьюз.
- Я смогу справиться с этим, - сказал Роберт.
- Я не смогу, - сказала Дебора, и все посмотрели на неё. Она выглядела ещё неприветливее, чем когда я вошёл, что было немалым достижением.
- В чем проблема ? - спросил Эйссен.
Деб покачала головой.
- Я коп, а не грёбаная няня, - процедила она сквозь зубы.
- Морган, - капитан Мэтьюз прочистил горло и огляделся по сторонам, в надежде, что никто не заметил плохое слово.
- У меня нет времени на это дерьмо, - продолжала Деб, используя еще одно нехорошее слово. – У меня только сегодня с утра перестрелка водил в Либерти-Сити, передоз в U, и отрезанная башка в Гроув.
- Ничего себе, - хрипло выдохнула Джеки.
- Это не важно, - махнул рукой Мэтьюз.
- Чёрта с два, - возразила сестра.
Мэтьюз покачал головой:
- Передай дела Андерсону или еще кому-нибудь. Это задание, - сказал он , постукивая костяшками пальцев по столу, - имеет приоритет.
И одарил Джеки своей самой ослепительной, вдумчивой-но- мужественной улыбкой. Та улыбнулась в ответ, и, видимо парализовала Мэтьюза на несколько секунд, пока Дебора снова не разрушила чары.
- Это не моя работа, - настаивала она. – Я должна преступников ловить, а не няньчиться с моделью.
Я взглянул на Джеки, чтобы проверить её реакцию, но она просто смотрела на Деб с трепетом и медленно качала головой .
- Великолепно, - тихо сказала она.
- Ваша работа, - строго сказал Мэтьюз, - выполнять приказ. Мой приказ, - добавил он, снова покосившись на Джеки в надежде её поразить. Но Джеки не отводила глаз от Деборы.
- Чёрт побери, капитан, - начала Деб, но Мэтьюз прервал её взмахом руки.
- Хватит, - отрезал он. - Я назначаю вас техническим консультантом для этих людей. На период. До дальнейшего уведомления.
Деб открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Мэтьюз перебил:
- Вы будете делать это и сделаете всё правильно, на этом всё, обсуждение закончено, - он слегка наклонился к моей сестре:
- И, Морган - следи за своим языком, понятно? - Он смотрел на неё, она смотрела в ответ, и они смотрели друг на друга, пока, наконец, Эйссен не нарушил чары.
- Хорошо, что мы договорились, - произнёс он, натянув фальшивую улыбку, демонстрируя, как мы все сейчас счастливы, - Благодарю за сотрудничество, капитан. Телесеть вам очень благодарна.
Мэтьюз кивнул .
- Ну, это , гм. И я уверен, что всё будет хорошо, - он посмотрел на меня, потом на Дебору, и добавил, глядя на мою сестру, - Для всех нас.
- Уверен, что вы правы, - сказал Эйссен.
- Это будет потрясающе, - проворковала Джеки.
И только Дебора выглядела несогласной.

От переводчика:
[ 1.] В оригинале около 70 градусов по Фаренгейту, что равно примерно 22 градусам по Цельсию

@темы: перевод, Dexter: Последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Dexter: Последний эпизод - Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ
Быть мёртвым не так уж и плохо. Удивительно, правда, если подумать. Я имею в виду, все всегда выглядят такими напуганными всем этим: плач и стоны и долгие годы тоскливых размышлений о возможности загробной жизни. И вот он я, лежу себе тихо, мирно, в полном покое, не чувствуя боли, ничуть не заботясь о мире вокруг, и самое сложное моё занятие с точки зрения метафизики – воспоминания о моём последнем перекусе: отличном сандвиче с пастрами . Его доставили мне ещё тёплым, всего сорок минут назад, когда я сидел на удобном складном стуле. Помню, я ещё задумался: где они раздобыли в Майами такое сочное пастрами[1]? Солёный огурчик тоже был довольно вкусным. И ради этнической аутентичности, я запил всё это крем-содой, чего не делал уже долгое время; пальчики оближешь.
В целом, после такого кулинарного переживания побыть мертвецом казалось лишь лёгким неудобством - хотя если говорить откровенно, что иногда со мной случается, неподвижно лежать на асфальте становилось слегка утомительно. Я надеялся, что меня вскоре обнаружат; смерти оказалось не достаточно, чтобы занять мой разум, и казалось, что я пролежал здесь довольно долго. Я знаю, долгие часы абсолютного безделья могут показаться не первым аргументом против идеи умереть, который может прийти на ум, но так и было. Мне было скучно. Тротуар подо мной был горячим и начинал припекать всё сильнее. В довершение всего, вокруг меня расплывалась лужа липкой красной мерзости, что добавляло дискомфорта, - разумеется, я имею в виду, добавляло бы дискомфорта, будь я на самом деле жив. Помимо всего прочего, зрелище это чертовски неприглядное - я наверняка выгляжу просто отвратительно.
Ещё один странный повод для тревоги у недавно умершего, возможно, но меня это заботило. Я обязан был представлять собой непривлекательное зрелище. Это неизбежно; в трупе с огнестрельными ранами шарма маловато, и достоинства в том, чтобы лежать на улице под раскалённым солнцем Майами, ожидая в луже липкой красной гадости кого-нибудь, кто обнаружит ваше тело, нет никакого. А когда мою бедную, изрешеченную пулями тушку наконец найдут, не будет ни искреннего потока чувств, ни сердечных излияний тоски и сожаления. Не то чтобы я считал настоящие эмоции ужасно важными, но кто бы не хотел, чтобы его по настоящему оплакивали?
Но не сегодня, не для дохлого бедолаги Декстера. В конце концов, кто станет горевать по чудовищу вроде меня? Нет, всё будет чистой формальностью, ещё менее убедительной, чем обычно, и не мне на это жаловаться. Я провел всю свою профессиональную жизнь - и множество часов весьма полезного хобби – среди мёртвых тел. Я отлично знаю, что самой естественной реакцией на нахождение истекающего кровью трупа будет нечто вроде: "Ай, гадость", а потом тот, кто тебя нашёл, выжрет глоток энергетика и прибавит громкость на АйПоде. Даже такая реакция честнее, чем бессмысленной надувание щёк и пустой скрежет зубов, на которые я могу рассчитывать, когда мой жалкий труп будет обнаружен. Я даже надеяться не могу на классическое проявление горя и потери, вроде: "Увы, бедный Декстер", никто больше не говорит: "увы", и если на то пошло, сомневаюсь, что кто-то вообще в наше время способен на такие чувства.
Нет, никто не будет убиваться по дорогому покойному Декстеру; никто не сможет выразить своё горе по той простой причине, что никто его не почувствует. Я, быть может, и единственный, кто достаточно честен, чтобы признать свою неспособность ощущать эмоции, но я никогда не видел убедительных доказательств того, что все остальные на это способны. Люди слишком черствы и непостоянны, и даже в лучшие времена - которых не бывало - я мог бы надеяться лишь на миг отвращения к компостной куче, бывшей прежде моим человеческим (более или менее) телом, и укол раздражения от необходимости разбираться с очередным беспорядком. И то, несомненно, разговор будет обращаться к футболу, или планам на выходные, и память о моем сэндвиче продлится гораздо дольше, чем чьё-либо чувство потери от моей безвременной кончины.
Но в конце концов, альтернативы-то никакой. Мне остаётся только валяться кучей грязи, пока меня не найдут – событие, как по мне, давно уже назревшее. Я валялся под палящим солнцем не меньше получаса. Может ли труп хватить солнечный удар? Я был уверен, что мертвецы – даже в кино про зомби - избегали соляриев, но может ли мёртвая кожа загореть под полуденным солнцем? Это бы выглядело неправильным; мы все привыкли воображать мертвецов бледными и жуткими, и здоровый загар на эпидермисе, безусловно, испортит эффект.
Но вот я слышу нарастающих хор суеты и беспокойства поблизости: удар закрывшейся металлической двери, приглушенную скороговорку, и, наконец, тот звук, которого я жаждал: торопливый стук приближающихся шагов. Они затихают рядом со мной и женщина задыхается и кричит: "Нееет!" Наконец-то: хоть кто-то на самом деле сожалеет о моём трагичном состоянии. Немного мелодраматично, возможно, но трогательно; грело бы сердце, оставайся у Декстера сердце, которое можно согреть.
Женщина склоняется надо мной, яркий ореол солнечного света окружает её голову, и я не могу разглядеть черты её лица. Но безошибочно распознаю пистолет в её правой руке. Женщина с оружием – неужели это дорогая сестрица Декстера, сержант Дебора Морган собственной персоной, наткнулась на трагически убитого любимого брата? Кто ещё настолько хорошо вооружённый стал бы горевать обо мне? Её левая рука нежно прикасается к моей шее в попытке нащупать пульс; увы, напрасно, или чем там заменяют это слово в наши дни. Она роняет руку с моей шеи, поднимает лицо к небу и цедит сквозь крепко сжатые челюсти: "Я достану ублюдков, которые это сделали. Клянусь, я.... "
Я целиком и полностью одобряю это чувство - на самом деле, она говорит почти как Дебора, но только почти. В её голосе звучат нерешительные, мелодичные нотки, которых моя сестра никогда себе не позволяет.
Нет, это не Дебора, а кто-то, мастерски её имитирующий. И у неё ещё лучше получается изобразить мою свирепую сквернословящую сестру, когда она слегка в нос добавляет весьма сердитым тоном:
- Чёрт побери, Виктор, эта долбанная тень всё время налезает мне прямо на лицо!
Голос мужчины, который словно бесконечно долго переживал невероятную, лежащую далеко за пределами человеческих возможностей усталость, раздраженно кричит:
- Снято! Где долбаный старший механик [2] ?
- Виктор? Старший механик?
Что это? Правда, что происходит? Почему такая странная реакция на трагическое расставание с таким молодым, таким талантливым, достойным такого глубокого восхищения - по крайней мере с моей точки зрения - человеком? Это какая-то космическая икота, безумная галлюцинация, вызванная прохождением через Завесу, отделяющую от нашего Потусторонний Мир? Возможно, произошла неразбериха в момент перехода к Единению со Всем Сущим, когда Декстер покинул бренную плоть и отправился в последний путь?
Всё страньше и страньше, вокруг моего тела вдруг завертелась некая сюрреалистическая активность. Десятки людей, молча прятавшихся до сих пор, выскочили на тротуар и взорвались неистовым безумии бешеной деятельности, словно носиться рядом с истекающим кровью Декстером в муравьиноподобной суете - самая естественная вещь в мире. Двое мужчин и женщина встали прямо над моим трупом и начали бороться с большой треногой прожектора, отражателями, связками электрического кабеля, а мне оставалось лишь гадать: "Неужели вот этим заканчивается наша жизнь? Не Большим Взрывом, а всего лишь сменой освещения?"
К сожалению, чтобы совершить метафизическое открытие и получить ответы на эти отличные вопросы, придётся подождать немного подольше. Потому что на самом деле сегодня не тот бесславный день, которого я так давно боялся – не День Смерти Декстера. Сегодня его ничтожная, безвредная подделка. Сегодня Декстер окунулся в бурлящий водоворот профессионального шоу-бизнеса. Нам предоставили великое и уничижительное благо настоящей Актёрской Работы, и в сегодняшнем представлении мы играем роль, на изучение которой потратили всю жизнь. Нам досталась роль трупа на заднем плане, мелкой, неподвижной пешки на великой шахматной доске Голливуда.
Не-Дебора погладила меня по лицу и величественно направилась в свой трейлер, бормоча убийственные комментарии о тех, кто позволил тени осквернить её почти идеальное лицо. Все члены команды занялись своими непонятными срочными делами, еще более усталый голос Виктора звучит над суматохой, повторяя серию усталых приказов, а затем добавляет:
- Отправляйся в гримёрку и приведи себя в порядок перед ещё одним дублем, ладно, Деррик?
- Я Декстер, - говорю я, восстав из мертвых и принимая сидячее положение, - через "экс".
Виктор не проявляет никаких признаков, что услышал меня, или хотя бы в курсе, что я существую
- Мы уже на три дня отстаем от графика, люди, - стонет он. - Мы можем двигаться хоть чуточку быстрее?
Я не заметил, чтобы кто-нибудь на самом деле начал двигаться быстрее, что, как по мне, абсолютно справедливо. В конце концов, раз Виктор предпочитает игнорировать меня, ему не стоит жаловаться, что другие игнорируют его.
Элегантный молодой человек присаживается на корточки рядом со мной, принеся с собой ярко выраженный аромат какого-то цветочного одеколона.
- Правда круто, - говорит он, похлопывая меня по руке. - Ты выглядел таааким реально дохлым?
- Спасибо, - отвечаю я.
Он кладет мягкую ладошку мне на плечо .
- Давай я приведу тебя в порядок ? - говорит он.
Почти всё, что он произносит, звучит как вопрос, даже простые заявления типа: "Привет, меня зовут Фред?" Я ничего против него не имею, хотя начинаю подозревать, что Фред бы очень хотел , чтобы я имел что-то против него. Но даже если бы я был к этому склонен, и доступен (что не так), у него всё равно нет шансов. Он всего лишь помощник костюмера, а Декстер - Талант (так говорится в контракте, что я подписал!). Поэтому я с достоинством поднимаюсь на ноги и направляюсь в большой прицеп, который занимают Фред и его коллеги. И по дороге я задумался , и возможно, именно этот вопрос тоже клише, абсурдная одержимость человека искать смысл там, где нет и никогда не было. Но, окинув взглядом бестолковую суету и хаос вокруг, я всё равно спросил его:
Как я сюда попал?

От переводчика:
[ 1.] pastrami - (итальянское) пастрами, копченая говядина (типа бастурмы).
[ 2.] Старший рабочий-механик (англ. Key Grip) — прикрепляется к оператору-постановщику и руководит работой со всем оборудованием, связанным с киносъёмочной аппаратурой на съёмочной площадке. Руководит сотрудниками цеха, собранными в несколько «команд» (англ. Grips), каждая из которых отвечает за свой участок работы

@темы: перевод, Dexter: последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Dexter: Последний эпизод

Я всегда завидовала способности некоторых переводчиков как бы легко и непринужденно переводить названия с сохранением игры слов: Декстер: пробы пера (Dexter: early cut), До смерти красива (Drope Dead Diva) и т.д. У меня на то же самое уходят порой недели, а то и месяцы напряженных размышлений. Но нет большей радости, чем когда придуманное тобой русскоязычное название "обретает крылья" и "уходит в народ", когда люди пользуются им чаще других, признавая: вот этот вариант - самый лучший.
На перевод названия "Dexters final cut" у меня ушло 9 месяцев.
Буквальный перевод здесь не годился никак из-за разницы в менталитете: "у нас" процесс окончательной обработки киноматериалов называется монтажом (режиссер соединяет отснятые кадры в цельную картину), в то время как "у них" тот же процесс называют словом "cut" - нарезка (режиссер вырезает неудачные эпизоды с целью собрать цельную картину из того, что осталось). Как бы я ни старалась, какие синонимы не подбирала, в названии терялся один из смыслов - либо телевизионный, либо маньяческий.
И вот сегодня, прямо сейчас, меня осенило, как всё-таки нужно переводить название седьмой книги про Декстера, чтобы сохранить и отсылку на кинопроизводство и намёк на любимое занятие главного героя. "Dexter: последний эпизод" (ведь эпизодом называют как серию сериала или отрывок фильма, так и очередное убийство маньяка).
И да - я официально заявляю, что вернулась к переводу. Когда настроение ниже нуля и страстно, аж руки дрожат, хочется взять что-нибудь потяжелее и опустить на кое-чью тупую башку раз пиццот - да в кашу и кровавые брызги - попереводить что-нибудь про маньяков, ИМХО, лучший релакс и психотерапия.

@темы: перевод, Dexter: последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Рейчел Кейн - Вино веры (Faith like wine) часть 2

Окончание рассказа. Начало здесь

Боль потери была настолько сокрушительной, что на мгновение весь мир словно выцвел и опустел; даже голод потрясённо затих. Я могла только таращиться в темноту, куда укатилась чаша.
Сестра Эме cхватила меня за плечи и начала трясти, что-то крича. Я взяла её за запястья и сжала. Она увидела мои глаза, взгляд зверя, и заткнулась. Её лицо приобрело цвет остывшего пепла.
- Никогда больше так не делай, - сказала я, так спокойно, как только могла. – Не смей её трогать. Никогда. Она моя.
В запястьях под моими жёсткими пальцами пульсировала жизнь - красная, горячая, доступная. Как давно я уже не пробовала на вкус смертную плоть? Со времен того давно исчезнувшего богатого особняка за стенами Иерусалима, столиков из кедровой древесины и золотых светильников.
Симон Маг стоял и смотрел, как я питалась, с нежной покровительственной улыбкой. Ему нравился зверь. От воспоминания о его красивой улыбке меня замутило, и я отпустила Эме и медленно, мучительно поползла в темноту, в которую укатилась чаша.
Она ударилась о камень, и от неё откололся кусочек – совсем маленький скол на оправе, у грубо выдавленного древним гончаром узора. Я подняла её обеими руками и закрыла глаза, слушая голос моего возлюбленного Учителя, ощущая его прикосновения.
Я поднесла чашу к губам и пила, пока тварь не захлебнулась в цветах и мёде, оставив после себя насыщенный густой привкус. Алая влага стекала с моих губ, капала с подбородка на траву, а я пила и не могла остановиться. Так близко к нему, так близко.
"Это моя кровь, что пролита для тебя". Только для меня. Ни для кого другого.
Я практически отключилась от экстаза и едва почувствовала прикосновение рук сестры Эме к своим. Когда я мигнула и мир вокруг снова пыльно-чёрным и серым, она уже держала чашу и отступала от меня. Её глаза горели опасным огнём. Я пыталась задержать её, предостеречь, но она отступила, а я была слишком слаба, чтобы продолжать. Она баюкала в ладонях чашу, и лицо её осветилось пониманием.
- Его, - выдохнула она, -"Сё – кровь моя", сказал он. И вот она. Здесь.
Она не понимала. Чудеса были делом личным. Их нельзя было продать, словно неиспользованные значки с сельской ярмарки. Этот путь вёл к поражению и безумие. Этот путь вёл к Симону Магу и фальшивому блеску легкой веры. Её лицо пылало, словно в лихорадке, от жажды соблазна, а за её спиной из тьмы выступил, мерцая красотой и предательством, грустной улыбкой и ангельскими глазами Симон Маг, как будто я каким-то образом умудрилась его призвать.
- Пей, - шепнул Симон. Его голос был тенью, порывом ветра, шелестом листьев. - Пей, женщина, и живи. Живи вечно.
Не может быть. Это же не Симонова отравленная тьмой чаша – эта чаша святая, благословенная. Она наверняка не причинит никакого вреда.
Но проклятия, как и чудеса, были делом личным, и я не была уверена.

***
В доме было холодно, все огни прогорели дотла. Я сидела в серых лучах рассвета и слушала хаос на улице. Топот бегущих и далёкие крики. Дом был смертельно, мертвенно тих.
Я услышала его шаги во внутреннем дворике прежде, чем он вошёл - медленно, неуклюже спотыкаясь. Он отодвинул занавес в мою комнату и застыл в проёме, сжав ткань в напряженном добела кулаке.
- Я предал его, - прохрипел Иуда. - Они схватили его в саду. Я предал его.
Он рухнул на колени прямо на пороге, словно все силы разом покинули его. Я обняла его и начала нежно укачивать взад и вперед. Он весь дрожал, кожа стала серой и холодной на ощупь. Я укутала его своим одеялом и молча держала в своих объятьях, пока улица заполнялась шумом. Последователи Симона Мага могли ликовать. Бунт снаружи мог разгореться ещё до окончания дня. Я понятия не имела, куда подевались остатки Дюжины - сбежали, скорее всего, не дожидаясь сокрушительного предательства.
- Я просил тебя уйти, - устало сказал он. Я прижалась к его щеке своей и его горячие слёзы смочили мою кожу. - Они придут сюда. Они убьют тебя, если найдут.
- Он просил тебя об этом.
- Они не пощадят тебя.
- Он просил, чтобы ты предал его, - повторила я. В отличие от моей безмолвной холодной плоти его сердце билось сильными, отчаянными ударами кулаков по стене. - Ты не перенесёшь позора.
- Я люблю его, - ответил он, прижался лицом к моей шее и горько заплакал, как страдающий от боли ребенок. - Я никогда никого так не любил.
Я поцеловала его в лоб, так же нежно, как Учитель целовал меня. У меня не было слёз, только огромная дыра в сердце, где они появляются. "Отсюда расходятся все пути", сказал он. Но он не сказал о том, что некоторые пути будут такими короткими, или такими горькими.
Вдалеке прокричал петух.
- Пора, - шепнул Иуда. – Пора идти.
Я вышла с ним во внутренний двор. Он молча снял одежду, тщательно свернул её и положил на землю. Над его плечом поднималось солнце, сияющее как глаз Бога.
Я стояла на коленях на жестких камнях, и солнце жгло меня, пока я смотрела, как он повис на дереве и серебряные монеты рассыпались у его ног словно мерцающий упавший нимб. Он не произнёс ни слова, ни молитвы.
В пепле моего сердца не осталось молитв - только зияющая, болезненная тишина. Я взяла одну монету, всего одну, в память о нём.
О, Иуда, любовь моя.
***
- Она уже обречена, - сказал мне Симон. Был ли он действительно здесь, или мои собственные страхи и сомнения приняли его форму? Видела ли она его? Сестра Эме не отрывала глаз от чаши, от экстаза, что она столь любила и потеряла, который мерцал тьмой в его глубинах. Он просто предлагал то, в чём мы нуждались сильнее всего, разумеется. Что мы больше всего хотели получить. - Если ты спасёшь её сейчас, просто будет следующий раз, и следующий. Она не плотник из Галилеи, Иоанна. Люди не могут перенести столько высокого, не замарав его грязью. В конечном счете, она всё равно падёт.
- Она сильнее, чем ты думаешь, - шепнула я. Тварь иссушило всё мои силы, оставив лишь горе и боль. – Сильнее, чем была я.
- Ты всего лишь хотела жить, - улыбнулся он, обходя её по дуге. Его сандалии не оставляли следов на влажной траве. - Её гордыня гораздо сильнее. Она считает, что сможет подтащить весь мир к небесам, если заполучит достаточно большую сеть, чтобы зацепить его.
Как ни странно, но я скучала по нему – скучала по небрежной жестокости его улыбки, по изящному презрению во взгляде, когда он смотрел на меня. Наверное, я нуждалась во врагах, чтобы чувствовать себя живой. И он был моим врагом, моим последним и самым истинным врагом, более близким, чем любой друг или любовник.
Улыбка Симона стала просто убийственной.
- Ты выбираете плохих компаньонов, - продолжал он. – Людей без чести и совести. Таких бесчестных, что их имена становятся проклятиями. Скажи-ка мне, простил ли уже мир твоего Иуду?
Он как никто умел выбрать моё больное место, моё самое сокровенное, спрятанное в самый дальний угол воспоминание. Не имело значения, проклинал ли на самом деле Иуду мир, или хотя бы Учитель. Сам Иуда не мог простить себя.
Сестра Эме поднесла чашу к губам. В голове пронеслись тысячи воспоминаний о ней: хорошие, плохие, мгновения гордыни и высокомерия, моменты любви и доброты. Она была сильной, но он был искушенным. Это могло её уничтожить.
Все мы попались в ловушку своих собственных самых тяжких грехов. Иуда, неспособный простить. Эме, слишком гордая, чтобы признать свою веру неполной. Я…
Я, слишком эгоистичная, чтобы умереть. Как сказал Учитель тем вечером, когда я сидела так близко к нему? Не мне отнимать твою жизнь. Нет.
Я украла свою жизнь. Только я могла её отдать.
Все эти годы я искала исцеления, полагая, что заслуживаю второго шанса на смертную жизнь. Все эти годы, и я так и не выучила свой урок.
Теперь моя гордыня давила на неё. Я знала, что исцелит нас, если только у меня хватит смелости.
Он знал, что не хватит.
Я знала, что не хватит.
- Моя, - довольно выдохнул Симон, когда чаша коснулась губ сестры Эме.
Я вскочила на ноги и выхватила у неё чашу. Эме уставилась на меня: глаза тусклые, изо рта капает красным. У меня не осталось времени для размышлений.
Я нашла тот камень, который отколол кусочек с края моей чаши, моего спасения, моего бесценного чуда.
И изо всех сил ударила по нему чашей.
Звук бьющейся глины затерялся в крике сестры Эме и моём собственном удушливом хрипе. Три осколка. Края резали мои пальцы, как сталь. Я била их снова и снова, смешивая свою кровь с красной глиной.
Когда я закончила, от моей мечты осталась лишь пыль.
В наступившей тишине захныкала и осела на колени сестра Эме.
Симон Маг за моей спиной произнёс:
- Ни за что бы не подумал, что у тебя хватит на это смелости. Добро пожаловать в конец своего пути, Иоанна.
Мир был пустым и тихим. Рассвет окрасил небо в красный. Я почувствовала облегчение в груди, как будто там начала распрямляться некая очень давно сжатая пружина.
- Ты же знаешь, что не спасла её, - продолжил Симон. Он говорил издалека, становясь одной из исчезающих теней. - Она не сможет продолжать.
- Я знаю, - ответила я. Так тихо вокруг. Из моих израненных рук лился непрерывный рубиновый поток. Лилась моя украденная жизнь.
- Мы обе не сможем, Симон. В этом суть.
Когда я оглянулась, он уже исчез. Поскольку силы мои иссякли вместе с кровью, я свернулась калачиком на мягкой траве. Роса слезинками омыла мою щёку.
В первые солнце согрело меня, не обжигая.
Чья-то рука погладила мою щеку, и я открыла сонные глаза, чтобы увидеть лицо Иуды и его милую, добрую улыбку.
- Пора домой, - сказал он. Я села и посмотрела на спящую неподалёку сестру Эме. – С ней всё будет хорошо. Пора домой.
Ещё один человек стоял надо мной, протягивая руку. Лучистые глаза, полные улыбки – больше ни капли грусти.
- Учитель, - сказала я, когда его пальцы накрыли мои. – Я так рада вернуться домой.

От автора:
Эме Семпл МакФерсон существовала на самом деле, хотя я несомненно, позволила себе некоторые вольности с её персонажем. Она начала проповедовать в начале 1900-ых и быстро превратилась в общенациональное явление, буквально взорвав своей харизмой палаточные лагеря по всей стране. Её миссия привела к основанию Четырёхугольной Баптистской церкви, которая существует и по сей день.
В 1927 году сестра Эме исчезла почти на месяц и была позже найдена блуждающей в одиночестве. Она настаивала, что была похищена ради выкупа, но смогла сбежать от похитителей. Ходили слухи, что она сбегала с любовником, но несмотря на несколько организованных расследований, ничего подобного не подтвердилось. Однако суд общественного мнения признал её виновной, и это оказалось достаточно.
Хотя она продолжала проповедовать до самой своей смерти, сестра Эме так и не очистила свою репутацию от того скандала.
Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода, на самом деле является одной из женщин, упомянутых в Евангелии от Луки 8:3. Правда. Прочая ересь – целиком и полностью моего сочинения.

@темы: перевод, вампиры, Вино веры, внесерийное, Рейчел Кейн (Rachel Caine)

---

Рейчел Кейн - Вино веры (Faith like wine) часть1

Прежде, чем Рейчел Кейн придумала Морганвилль, она написала эту пронзительную историю о вере, спасении души и древнем вампире.
Этот рассказ был впервые издан в 1996 году под псевдонимом Роксанна Лонгстрит (Roxanne Longstreet), в сборнике "Время Вампиров" под редакцией П.Н. Элрод, а затем переиздан в сборнике "Женщины Ночи".

РЕЙЧЕЛ КЕЙН
ВИНО ВЕРЫ

Она была ещё молода, но я знала, кем она может стать - это было очевидно с первого взгляда. Никто не смог бы забыть эти невероятные глаза.
Её звали Эме Семпл МакФерсон, и она, как считали люди, была пророчицей.
Рабочим потребовалось целых полдня, чтобы установить палатку, в которой я ждала её выступления. Новую палатку – что само по себе удивительно: найти во времена бушующей войны новую палатку любого размера было просто невозможно.
Не хватало не только палаток: сколько я не вглядывалась в огромную и всё ещё растущую толпу, я видела только женщин, стариков и детей. Я смешалась с ними, как и намеревалась – седовласая дама в возрасте, одетая хорошо (как мне нравилось считать), но не напоказ. Возраст и женственность придавали мне аристократичности, благодаря которой никто из толпы не пытался оттолкнуть меня ради лучшего обзора.
Я никогда не отличалась хорошими манерами, зато отлично умела использовать чужое воспитание в своих интересах.
Я приехала в Филадельфийскую глубинку, следуя за слухами: "Сестра Эме говорит голосом Бога", - так утверждали люди. "Она исцеляет Его руками". Я скептично ожидала вечера теплых банальностей. Таково было сейчас христианство – пьянящее молодое вино моей юности превратилось в молоко, подходящее для грудных детей. Я ходила в тени крестов с висящими на них мучениками и не собиралась учиться любить молоко.
Вокруг меня гудели голоса. Фермер слева беспокоился за свою дочь, больную лихорадкой - не жутким и всё ещё свирепствующим гриппом, поспешно добавил он. Он слушал медицинские советы молодой толстушки и её сухопарого мужа. Если кто-то и надеялся, что я присоединюсь к беседе, они были достаточно любезны, чтобы не требовать этого; я наблюдала и ждала. Сестра Эме пассивно сидела с закрытыми глазами, пока её помощники перешёптывались неподалёку, пронзая толпу взглядами и проверяя время по карманным часам.
Наконец ждать дальше стало просто небезопасно. Толпа забила палатку до предела: бесформенный бормочущий зверь с тысячью голов. Так много лет прошло с тех пор, как я была частью такой толпы – тогда я стояла далеко позади и слова звучали слабо, но ясно в тишине. Пять тысяч человек собрались в тот день. Иногда я всё ещё могла вспомнить звук его голоса или козлиную вонь от слишком плотно сбившихся людей. Ничто в моей жизни никогда не вернётся вспять.
Сестра Эме поднялась и вышла вперед, подняв руки и не открывая плотно зажмуренных глаз. Толпа слегка притихла, реагируя на электризующее присутствие, надвигающееся как гроза. Я чувствовала его жар с того места, где стояла. На этот раз никакого мошенничества. Никакого лжепророка.
Она стояла с поднятыми руками, напряженно дрожа, как будто держась за невидимую стойку, страдая во славу Божью. Люди затихли, а затем и вовсе испуганно замолчали. Боялись ли они? Кажется, я начала. Моя жизнь стала удобной и обыденной, но она и огонь в её глазах вновь разорвали её в клочья. Этого я и жаждала и боялась. Искра света в долгой привычной тьме.
На ней было простое белое платье строгого покроя. Тёмные волосы уложены в консервативный пучок; никаких драгоценностей, кроме обручального кольца. Обычная женщина, если не считать сияния её лица.
Оно ослепляло, теперь, когда она отдалась экстазу Бога.
Эффект от её пока ещё безмолвной мольбы заставил толпу зашептать собственные молитвы. Старуха с фотографией сына, которая стояла рядом со мной, плакала в рваный носовой платок. Она приехала просить благословения для него.
Часом ранее я любезно сказала бы, что это бесполезно. Но…
Но.
Сестра Эме опустила руки; её глаза раскрылись, и были они дикими глазами святого, настолько полными любви, что приобретали силу рока.
Она заговорила.
Я не могу вспомнить о чём: это были не слова, слова были прежде. Это была обнажённая и ужасающая красота её веры. Её голос был мечом, пронзающим каждого человека в палатке; некоторые падали на колени и заливались слезами. Она сияла так ярко, что словно солнце обжигала мои глаза, стук её сердца барабанным боем пульсировал в моих ушах. Она вспотела во время речи, и её белое платье обнимало порозовевшую кожу словно рука любовника. Она металась по платформе как дикий зверь, и кричала о своей боли, о боли Бога, о своей любви, о любви Бога.
Видимо, беда надвигалась какое-то время, прежде чем рябь неприятностей достигла переднего ряда и вытряхнула меня из транса. Сестра Эме замолчала и обернулась назад. Мир вновь стал тусклым, плоским и пыльным на вкус, полным криков и воплей. Группа юнцов (шокирующее большая) вклинилась в толпу, пробивая себе путь к сцене.
Миссис Дад, жена зеленщика, предупреждала меня о католиках, протестующих против подобных собраний, но эти молодые люди выглядели гораздо опаснее. У них был праведный вид мужчин, приготовившихся к насилию. И они шли прямо на меня. Я посмотрела в сторону выхода: далековато, но я смогу пробиться наружу, если потребуется. Не хотелось бы застрять посреди бойни, которая, несомненно, может начаться в любой момент. Мальчики брали свою жизнь в свои руки. Они понятия не имели ни как именно сестра Эме контролирует своих людей, ни на что эти люди способны ради её защиты.
Их лидер, темноволосый розовощекий мальчишка, поднял руку, указал на сестру Эме, и выкрикнул: "Шлюха!" Остальные юнцы подхватили этот боевой клич и замахали самодельным оружием - узловатыми дубинками, кустарными кастетами, ботинками, кулаками. Толпа попятилась, толкнув меня в объятья худого старика с узким лицом банкира.
Сестра Эме стояла, сияя от пота и ореола своей страсти как фарфоровая статуя, и с расстроенным видом глядела на них. Несколько человек просочилось к выходу; в воздухе витал дух любопытства и ожидания. Огорченный слабой реакцией, один из мальчишек врезал дубинкой по ребрам фермера, который приехал помолиться за свою дочь; старик с криком рухнул. Я осталась на месте, не собираясь бежать, но твёрдо уверенная, что увижу крушение недавнего великолепия. Пророки были хрупкими созданиями; они появлялись и исчезали в тот же день.
А затем сестра Эме произнесла холодным ясным голосом, донёсшимся до каждого уха:
- Встаньте на колени и молитесь, братья и сестры. Встаньте на колени и молитесь, чтобы наши беды исчезли.
Я осталась стоять, ждать, смотреть на её лицо. Рядом со мной плачущая мать сжала фотографию сына и с трудом опустилась на землю. Позади звучал шелест ткани и скрип протестующих суставов.
Вся толпа в едином порыве преклонила колени. Я опустилась одной из последних и молитвенно сложила руки, чуть повернув голову так, чтобы краем глаза наблюдать за реакцией хулиганов.
Они единственные остались на ногах и их это определённо нервировало. Они вертелись волчком, выискивая, с кем бы подраться. Дальний справа мальчишка с воплем ярости обрушил свою дубинку на голову женщины средних лет. Она упала рядом с пожилым мужчиной в пошитом на заказ костюме. Парень разбил ему лицо, пнул, снова ударил женщину, затем молодую девушку. Никто не поднялся, чтобы дать сдачи. Он яростно заорал: "Трусы, трусы, трусы!", и тяжело дыша, замер посреди созданного им хаоса.
Сестра Эме закрыла глаза и начала танцевать. Я повернулась к ней, застигнутая врасплох, неспособная оторвать взгляд. Её бедра медленно покачивались, плечи выписывали кривые, руки взмыли вверх и понесли движение к небу. Это было завораживающе, пугающе чувственно, как будто её тело подчинялось иной силе. Она начала медленно поворачиваться, следуя за ритмом слышимой лишь ей одной мелодии.
Её мучители застыли столбом с широко распахнутыми глазами и выпустили из пальцев позабытое оружие. Мы все были в её власти, пойманные в ловушку извивами её тела, изгибами её бёдер, медленным кружением её ног. Я закрыла глаза, но всё равно видела её, слышала её, чувствовала, как она движется.
Впервые за сотню лет или больше я сделала вдох. Она прикоснулась к чему-то внутри меня, чему-то пугающе сильному: к сплавленным воедино любви, смерти, желанию и боли, к тёмному вину веры моей юности, когда мы умирали тысячами и целовали убивающие нас ножи.
Она раскрыла секрет экстаза. Я так давно не была настолько близка к свету; так давно не ощущала его жар, не слышала эхо Его голоса. Это было одновременно болезненно, великолепно и ужасающе. Я так долго удерживала себя под контролем, а сейчас она предложила – нет, потребовала – чтобы я сдалась ей на милость.
Кто-то закричал, и я поняла, что тоже кричу, потерявшись в ярком видении, обострённом страхом падения. Она оказалась около фортепьяно, и, не останавливая танца, дотянулась до клавиш, издав несколько аккордов, хаотичных и интенсивных, словно гроза из музыки, криков и молитв. Она продолжала молотить по фортепьяно, словно наказывая его, а мы все танцевали под странный волшебный ритм её песни. Кто-то коснулся моей руки, легко, словно пёрышко, и сделанный мной вдох чуть не взорвал меня изнутри. Я дрожала всем телом, на грани обморока. Близко, так близко...
Сестра Эме отошла от фортепьяно и спустилась с помоста, чтобы танцевать с нами, присоединиться к безмолвной мольбе тел к Богу. Её глаза были темны как колодцы, обещая спасение, обещая воссоединение со всем, что я потеряла так давно; и прежде, чем я смогла остановиться, я прикоснулась к ней.
Наши руки встретились, её горячая плоть поверх моей холодной. Шум её пульса оглушал.
- Танцуй со мной, - прошептала сестра Эме, - О, сестра, танцуй с Богом.
Мои ноги двигались сами по себе, дрейфуя в сторону её сердцебиения; палатка вращалась: сияние света и тьма, лица и глаза. Я не чувствовала ничего, кроме прикосновения её кожи к моей и захлёстнувшей меня безумной жажды.
Она развернула меня лицом к толпе и шагнула ко мне; я отступила и коснулась спиной прохладного гладкого дерева помоста. Она снова шагнула вперёд: близко, так близко. Бог, смотрящий из её глаз. Я так много забыла, Боже, столько всего.
Она взяла мои руки и развела их в стороны и вверх, прижав к перекладинам невидимого креста. Когда она отпустила, они остались на месте, и я не смогла бы убрать их по своей воле. Она сияла слишком ярко, чтобы оставаться так близко ко мне, а её сердце скакало как пьяный от экстаза олень.
Она широко размахнулась правой рукой, сжимая пальцами рукоять невидимого молотка, и держа левой рукой невидимый гвоздь у моей ладони.
Когда она опустила молоток, я открыла рот, чтобы закричать в ожидании ослепляющей, ужасной и восхитительной боли, но боли не было, только знание, только Бог. Двери души моей распахнулись настежь, и свет, свет... Я чувствовала, как её пальцы прижали другой невидимый гвоздь к моей левой ладони, и она погрузила меня в агонию жертвенного агнца.
Когда я вновь обрела способность кричать, я рухнула навзничь в её сильные тёплые руки. Она держала меня, пока не перевела дыхание, пока не замедлился бешенный стук её сердца, и лишь когда её страсть утихла, она опустила меня на холодную землю. Я лежала совершенно беспомощная, пока она укладывала мои руки, одну над другой, мне на грудь.
Затем она повернулась к толпе, но я успела заметить лихорадочный блеск счастья в её глазах.
- Ноги, что шагали по свету, должны быть пригвождены к кресту, - сказала она. В нависшей тишине сбежал первый из мальчишек-католиков, за ним другой, остальные последовали за ними. Наблюдая за их отступлением, она произнесла, - Сердце, что билось ради этого мира, должно пронзить ради меня.
Я закрыла глаза и тихо заплакала. Слёзы стекали по моим седым волосам и капали на иссохшую землю. Она, вновь охваченная теплом, прикоснулась к моей слезе кончиками пальцев.
- Как тебя зовут, сестра? - участливо спросила она.
Я давилась и задыхалась, пока наконец, как некое тайное сокровище, из глубины веков не всплыло моё истинное имя.
- Иоанна, – прошептала я. - Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода [1].

***
Они продержали её почти всю ночь, но наконец, даже самые горячие из её новообращённых отправились домой по кроватям. Я сидела снаружи на прохладной траве, в свете луны, и ждала. Фонари в палатке погасли. Её помощники и грубо раскрашенная палатка готовились покинуть город.
Лишь один огонёк пылал в палатке, изумрудное пятно в чёрных тенях. Оно переместилось к главному входу и превратилось в желтое свечение фонаря. Она небрежно покачивала его правой рукой, отбрасывая перед собой длинную золотую дорожку.
Она повернулась и посмотрела туда, где я сидела, хотя я была тенью в тени.
- Сестра? - Она попыталась сохранять тихий и уверенный тон, но я расслышала глубоко запрятанную дрожь. - Не думала, что ты прождёшь так долго.
- Не так уж и долго, - возразила я, встав на ноги и отряхивая юбку от травы. - По моим стандартам.
Она сделала осторожный шаг ко мне и подняла фонарь. Свет обтекал спокойные, безмятежные черты её лица, храня тайну её темных глаз. Её губы разомкнулись, когда я вступила в круг света.
- Я не причиню вам вреда, - сказала я. - Я никогда не сделала бы этого. Я просто хотела… спросить вас…
Она устала. Искусственное освещение придавало ей ложный цвет, но её рука дрожала под весом фонаря, а плечи опустились. Разумеется, она устала, Она устала под гнётом толпы. Так много голодных, нуждающихся, требующих.
И я, жаждущая того же.
- Могу ли я исцелить тебя, - закончила она за меня. – Убрать твою жажду и дать тебе покой.
Она не могла узнать об этом, только посмотрев на меня. Я слышала голос Бога.
- Нет, сестра, это не в моих силах, - её рука дрожала так сильно, что ей пришлось опустить фонарь и поставить около ног. – Мне так жаль, сестра Иоанна.
Я опустила глаза на свет, пылающий между нами.
- На самом деле я и не надеялась. Но я благодарю вас, что снова показали мне мою веру.
Я отвернулась, чтобы уйти во тьму, которая была моим домом. Но прежде, чем я вошла в неё целиком, она окликнула меня, и я повернулась и встретила её взгляд.
- Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода, - голос сестры Эме сломался, когда она повторила моё имя. - Ты знала Его, не так ли?
Я закрыла глаза от сияния света.
- Да, - ответила я. Порыв ветра швырнул травинку во вздымающиеся волны озера, посеребрённые лунным светом. Палатка вздыхала и стонала, - Я знала их всех.

***
Я шла вместе с прокаженными, завернувшись в слои тряпок и обносков. Толпа всё ещё была велика, даже в столь поздний час, но перед прокаженными расступались все; мы двигались в одиночестве даже здесь, посреди потеющей толпы. Некоторые знали меня в лицо: ещё одна причина скрываться. Они знали меня как последовательницу Симона Мага [2], и могли закидать камнями.
Я видела его лишь краткий миг, когда толпа переместилась, и его глаза были чудесными, пугающими и всеведущими. Вуаль, маскировка – всё это было бесполезно. Он знал, чем я являлась.
Я отступила, надеясь незаметно ускользнуть, но мою руку накрыла чужая рука. Я повернулась, шокированная, что кто-то осмелился прикоснуться к прокаженному, и увидела коренастого бородатого мужчину с добрым лицом и улыбкой.
- Тише, - посоветовал он мне. - Меня послали принести тебя.
Я узнала его - Иуда Искариот, один из двенадцати его слуг. Он привёл меня в маленький, плохо отремонтированный дом и предложил сесть на одно из разбросанных по грубому полу одеял или тюков. Он предложил пищу, не зная, насколько она для меня бесполезна, а затем вино и воду. Я взяла немного воды, чтобы развеять его подозрения.
- Тебе нельзя пить после меня, - сказала я, когда он забрал чашу и поднёс её к своим губам.
- Ты не прокаженная, - нахально усмехнулся он и допил остальное.
Тени в дверном проеме, пришли в беспорядочное движение. Одна из теней повернулась и заговорила, и возражающий ропот угас. Он нырнул в дом и встал напротив меня, пока Иуда ставил между нами масляную лампу.
Несмотря на всю силу своих глаз, он был всего лишь человеком, не выше и не красивее других. От него пахло долгой дорогой и потом тяжёлого трудового дня. Уже не молодой, но и не старый. Пока что. На его лице появились морщины усталости, которых не было, когда я видела его в последний раз, когда я в последний раз верила его прекрасным словам.
- Бог, - пробормотала я и склонила голову к полу. Когда я подняла взгляд, он смотрел на меня со слегка удивленной улыбкой.
- Смирение должно исходить из сердца, - сказал он.
Иуда выступил вперёд, чтобы освободить ему сидение, и он со вздохом облегчения опустился на него.
- Учитель, это… - начал Иуда, но его учитель остановил его взмахом руки.
- Иоанна, - сказал он. - Жена Хузы. Я хорошо тебя помню.
Я выпрямилась, напуганная им более чем когда-либо. Я не снимала вуали, я была анонимной, как тысяча женщин за дверью. Он видел меня прежде всего раз, и я была тогда другой. Совершенно другой.
- Я слышал о смерти Хузы, - продолжал он. – Соболезную. Он был хорошим человеком.
- Откуда…
- Я знал, что ты придёшь сюда? Я просто знал, - Казалось, он забавляется, но не жестокой радостью - нежным весельем ребенка, полным удивления. – Ты проделала нелёгкий путь.
- Я никуда не ездила.
- Речь была не о поездке, - его улыбка исчезла. – Можешь снять вуаль. Я не боюсь.
Я раскрутила шарфы, чтобы показать ему свою неестественную бледность, свои такие алые губы, свои такие зеленые глаза. Улыбнулась, чтобы показать свои острые зубы.
- Долгий путь, - повторил он, не пошевелившись. – И будет ещё дольше, Иоанна. Хватит ли у тебя сил?
- Я…, - я сглотнула; просьба далась мне не так легко, как ложное смирение. - Вы можете помочь мне, учитель?
- Разве Симон Маг не обещал исцелить тебя? - Я склонила голову, но он продолжал, добрый и беспощадный, - Мой конкурент принял тебя, когда ты умирала, и обещал тебе вечную жизнь. Разве ты не довольна заключённой сделкой?
- Нет, - Я чувствовала подступающую к глазам влагу, но это были слёзы смертных, и моё тело больше их не знало. - Нет, учитель, пожалуйста, помогите мне. Я пошла к Симону Магу, потому что мне было нужно… Учитель, я просила у вас об исцелении, а вы сказали, что моё время истекло.
- Так и было.
- Он сказал, что может… дать мне…
Он взял тарелку риса, от которого я отказалась, и жевал его, пока я молча сгорала от стыда. Он глотнул вина из чаши, которую подал ему Иуда.
- Я просто хочу умереть, - наконец сказала я. Иуда отшатнулся и покачал головой, широко распахнув глаза. - Я убила человека, учитель, потому что я так хотела пить. Я не могу этого больше вынести. Пожалуйста, дайте мне покой.
Его глаза были полны горя и боли, пронзавших меня насквозь ледяными кинжалами. Я потянулась и дотронулась до его руки. Он не отодвинулся.
- Не мне отнимать твою жизнь, - ответил он. - Но я могу дать тебе нечто вроде покоя.
Он потянулся к тюку, стоявшему у растресканной стены, и достал крепкий острый нож. Он поднёс его к нашим соединённым рукам, и, прежде, чем я поняла, что он собирается сделать, порезал им своё запястье. Я вскрикнула, Иуда бросился вперёд и выхватил нож. Учитель слегка зашипел от боли и занёс наши руки над пустой чашей, из которой он пил вино.
Его кровь капала как драгоценности в простую глину, сначала быстро, затем медленнее. Когда он повернул своё раненое запястье вверх, никаких следов пореза не осталось.
- Пей, - велел он и отпустил мою руку. Я посмотрела вниз на чашу.
Он пролил туда лишь несколько капель, но чаша была полна до краёв. Я подняла её и сделала глоток, и чистый огонь сжёг моё горло дотла и влился в мои вены. Его кровь отдавала привкусом меда, цветов и слёз, и я пила, пока не осушила чашу до дна.
- Тебе не придётся убивать, - сказал он. Я прижала чашу к груди и поклонилась, на сей раз без ложного смирения, жалея, что не могу заплакать от радости. Здесь была вода жизни, в моем теле, и в сердце своём я ощущала пульс Бога. - Когда ты проголодаешься, чаша наполнится снова.
- Учитель, что Вы попросите взамен? – прошептала я. Симон Маг просил; ответной услуги просили все и всегда. Не было никаких подарков, только обмен.
Его рука нежно как ветер коснулась моих седых волос.
- Пройди свой путь, - ответил он, - Пройди до конца, и найдешь исцеление.

****
Я ждала на железнодорожной платформе, защитившись от бешеной ярости солнца плотной одеждой, шляпой и пляжным зонтиком с цветочками из выцветшего сатина. Было раннее утро и восход солнца оранжевым кремом украшал непрезентабельные черные коробки поезда. Пассажиры сновали вокруг меня туда-сюда, придерживая шляпы от белого пара и прохладного бриза.
В левой руке я держала свой единственный чемодан. Моя ноша была слишком драгоценна, чтобы поставить её хоть на мгновение.
Последователи сестры Эме появились на станции, стаей поношенных белых платьев и строго одетых мужчин с постными лицами – рабочие пришли пораньше, чтобы загрузить багаж и палатки. Примерно в середине группы я увидела фарфоровые изгибы её лица и её прекрасную улыбку. Она держала руку на плече молодой девушки, шедшей рядом.
Я ничего не сделала и не сказала, когда они прошли мимо меня к поезду. Гордыня всегда была моим недостатком, но я не могла просить, ни сейчас, никогда. Я наблюдала, как они один за другим садятся в поезд, и никто так и не поглядел в мою сторону.
Сестра Эме развернулась в одном шаге от железных ступеней, и посмотрела прямо на меня с улыбкой, более теплой, чем разъяренное солнце.
- Сестра Иоанна, - сказала она, и звук её голоса заставил замолчать всех вокруг неё. У меня мурашки забегали по спине; я стряхнула их, расправив плечи.
- Ты пришла проводить нас?
Никаких просьб. Ни сейчас, никогда. Я встретилась с ней взглядом.
- Я пришла к вам присоединиться.
Её улыбка исчезла. Возможно, она думала о том, кем я была, о том, что может натворить такая густая тень среди её света.
- Ты? – переспросила она. Моя рука напряглась на ручке чемодана, и я ослабила её усилием воли. Ее помощники откровенно разглядывали меня, тихонько перешептываясь между собой. Глаза сестры Эме, словно облако в ясном небе, затуманивало сомнение. Я была чем-то древним, неизвестным, чем-то тёмным. На мгновение я ощутила укол беспокойства – стоило ли вообще приходить? Слишком поздно идти на попятную.
Она протягивала мне руку. Я подошла, раздвигая подолом юбки, стоявших на моём пути, и вдруг поняла, что обе мои руки заняты. Мне придётся либо поставить чемодан, либо опустить пляжный зонтик.
Я свернула зонт. Солнце сжало меня в свои жестокие неумолимые объятья, обжигая, несмотря на слои одежды и соломенную шляпу, закрывавшую моё лицо. Я повесила зонтик на сгиб локтя и потянулась, чтобы пожать руку сестры Эме. Её тёплые пальцы сплелись с моими.
Мгновение агонии, и я оказалась в прохладной тени вагона, а пальцы сестры Эме касались моего лица. Я не могла её видеть; даже столь краткое пребывание на солнце превратило моё зрение в скопление черно-серых пятен. Потребуется несколько минут, или даже часов, прежде чем в глазах прояснится.
- Смело, - прокомментировала она с улыбкой в голосе. – Добро пожаловать на борт, Иоанна. Нам предстоит долгий путь.

***
У него был огромный вычурный особняк за пределами стен Иерусалима, постоянно окруженный людьми, искавшими чуда, благословения или хотя бы доброго взгляда. А так же у него была стража – суровые мужчины, всегда готовые пустить в ход кулаки или ножи. Двое из них охраняли вход, когда я явилась в своей вуали прокажённой; один нагнулся за камнем, чтобы бросить в меня. Я откинула вуаль и показала лицо. Тот, что с камнем, усмехнулся, пожал плечами и выбросил его через плечо. Другой страж просто сплюнул мне под ноги и поудобнее прислонился к стене.
Нищая лачуга никогда не устроила бы Симона Мага. Мягкий искусственный свет внутри дома мерцал на резных столиках из драгоценного кедра, посуде из тончайшего фарфора, золотых светильниках и флягах. Пол устилали ковры и шкуры. Дверной проём в дальнем конце комнаты был задрапирован черной тканью с нашитыми на ней золотыми монетами, позвякивавшими от прохладного вечернего ветерка. Воздух благоухал от дорогих духов, подаренных богатыми покровителями.
- Симон? - позвала я. Монеты позвякивали, снаружи над чем-то грубо хохотали стражники.
- Обычно ты называла меня учителем, - заметил он. Я крутанулась и обнаружила его в тени совсем рядом с собой. Когда он вышел на свет, я заметила новую одежду - наверняка, очередной дар. Умбра и золото его наряда отбрасывали сияние на его кожу, искрами отражаясь в его бездонных глазах. Симон Прекраснейший. Ни один человек, рождённый женщиной, не мог быть настолько красив. - Я скучал по тебе, Иоанна. Его голос был таким печальным, таким любящим, что сразу же пристыдил меня. Я поймала себя на том, что отвожу взгляд и поняла, что должна быть осторожнее и не проявлять слабости, которая может меня уничтожить.
- Я ходила к нему.
Он дотронулся до моей щеки - словно языком пламени коснулся - одновременно прекрасно и агонизирующе больно. Пока я восстанавливалась, он прошел мимо и устроился на толстых подушках, как хозяин, расспрашивающий служанку.
- И как тебе плотник? - Симон произнес это слово с едва заметной сварливой интонацией. - Всё мастерит свои чудеса?
Я дотронулась до чаши в моих лохмотьях прежде, чем успела спохватиться; словно женщина, предающая позорного незаконнорожденного ребенка. Он заметил, разумеется; я видела вспыхнувший огонёк в его глазах.
- Так какое чудо он смастерил для тебя, любовь моя? - промурлыкал он, словно сытый кот. - Он предложил тебе прощение за твои грехи? Он исцелил тебя? О, нет, прости, я вижу, что он этого не сделал. Жаль, правда. Это действительно было бы чудом.
Я стояла молча, рассматривая его красоту, словно хлыстом обжигающую мою кожу. Симон сделал изящный пасс рукой, достал из воздуха золотой кубок с вином и сделал медленный глубокий глоток.
- Хочешь пить? - спросил он.
Я покачала головой.
- Лгунья. Иоанна, я прощу тебе заигрывания с моим конкурентом, если ты сядешь и выпьешь со мной. Ты сделаешь это?
Когда-то я лежала на этих самых мягких подушках, пылая в лихорадке, а он приподнял мою голову, поднёс к губам чашу и велел: "пей, женщина, пей и живи". Я набрала тогда полный рот, хотя с первого глотка чувствовала, как содержимое разъедает мою душу. Будь я сильнее, я бы выплюнула. Отказалась бы от второго глотка.
Но я осушила чашу до дна и сейчас пришла пора платить за мой эгоизм.
- Я верю в него, - тихо сказала я. - И собираюсь к нему присоединиться. Я пришла лишь сказать тебе об этом.
Тишина. Монеты занавеса звенели как разбитые мечты. Симон держал свой кубок обеими руками и смотрел на меня с кривой улыбкой.
- Так сделай это, - пожал он плечами. – Что мне до тебя? Ты - ничто, меньше чем ничто. Ты служила Ироду и предала его, побежав за плотником, стоило ему пальцем поманить; но стоило тебе заболеть проказой, как ты отвернулась от плотника и приползла ко мне за чудом. Теперь, когда ты поправилась, ты предаёшь и меня. Ты – духовная блядь, Иоанна.
Я считала, что он больше не сможет ранить меня настолько глубоко, но от небрежного равнодушия его голоса, от слов, острых как лезвия, меня затошнило от горя и стыда. Я опустила взгляд на свои судорожно сжатые руки. Когда я снова подняла глаза, Симон исчез. На подушках было пусто. Снаружи смеялись охранники. Куда он…
Он схватил меня сзади за горло, притянув в жар своих объятий. У него были сильные руки, умелые руки, и прежде, чем я смогла сопротивляться, он проник мне под одежду и вытащил чашу.
- Что это? - он отпустил меня, и я развернулась к нему лицом, оцепенев от страха при виде того, как небрежно он держит моё спасение. Он вертел чашу так и эдак, поглаживая пальцами неровную поверхность и разглядывая низкое качество глины - Чудо? Чудо, что гончару удалось это продать. Держи.
Он бросил мне чашу. Я обняла её мягко, как младенца. Улыбка Симона превратилась в широкий оскал.
- Или вот эта? - Он щёлкнул пальцами, и в них появилась ещё одна чаша, такая же, как та, что я держала. Он бросил её мне; я поймала, испуганно ощупала. – А может эта?
Он создавал одну чашу за другой. Четвертую я не смогла поймать; она уразбилась об угол столика из кедрового дерева. Я упала на колени и стала слепо нашаривать осколки.
Когда я оторвала свой обезумевший взгляд от обломков, я увидела гнев в его глазах. Видимо, именно тогда он понял, насколько он меня потерял .
- Разбей их, - приказал он. – Разбей их все.
Я пыталась спасти чаши, отчаянно пыталась, но они одна за другой выскальзывали из моих пальцев и бились о ковёр.
- Симон… - даже тогда я не могла просить. Он поднял ногу и опустил её на первую чашу. Она разлетелась на тысячу кусочков пыли.
- Вернись, - предложил он, поставив сандалию на вторую чашу. Я покачала головой, не зная, отказываю ли я ему или отрицаю боль этого момента. – Вернись ко мне, и я забуду всю эту глупость.
Очередная чаша превратилась в глиняную пыль и черепки. Осталась одна. Я лихорадочно уставилась на неё.
- Твоё место не с ним, Иоанна. Ты знаешь это. - Он поднял ногу. Моё отражение в его тёмных глазах мерцало и простиралось в тени. - Я делаю это ради твоего блага, ты же знаешь.
На дне последней чаши что-то краснело. На моих глазах в ней пузырился волшебный источник жизни. Нога Симона начала опускаться…
Я сбила его с ног. Он упал около стола и опрокинул лампу с кувшином. Вино пурпурным водопадом залило его одежды и ковры. Я подхватила свою чаша, осушила её двумя быстрыми виноватыми глотками и попятилась к выходу, когда Симон посмотрел на меня.
Он не кричал, не проклинал. Он просто смотрел. Этого было достаточно.
Я бросилась во тьму, проскочив между двумя пораженными охранниками, и побежала к залитым лунным светом стенам Иерусалима. Бинты прокаженной развевались позади меня, как ленты на ветру.
Кто-то ждал меня на обочине. Лунный свет коснулся его лица и доброжелательной улыбки.
- Он сказал, что ты пошла этой дорогой, - сказал Иуда. - Небезопасно ходить одной.
Я бросила взгляд на жилище Симона. Он стоял в дверном проеме, сложив руки на груди и смотрел, как я ухожу.

***
Сидеть позади сестры Эме, когда она взрывалась яростью своей веры, было странной переменой; она направляла веру наружу, в голодные лица, в пустые глаза. На моем месте ощущались лишь отголоски силы, ничего похожего на тот поток, который чуть не смёл меня прежде. Я была благодарна за это. Нельзя так тесно общаться с Богом ежедневно.
Вскоре я узнала, что каждое возрождение выглядело одинаково - очередной пустырь, иногда сухой, иногда полный грязи; очередной городок у горизонта. Иногда толпа была старше, иногда моложе. Рутина затягивала. Сестра Эме проповедовала и молилась до глубокой ночи, поднимаясь с рассветом, чтобы принять участие в работах по обустройству лагеря. Я выполняла работу для одной руки: приносила воду или чистила одежду. Всюду, где приходилось выходить под солнечный свет, я носила свой пляжный зонтик. Одна остроглазая молодая особа заявила, что моё лицо сделала таким белым какая-то кожная болезнь, возможно, проказа. Они все считали, что сестра Эме поступила вполне соответствующе, включив в свою свиту прокажённого, хотя втайне, должно быть, задавались вопросом, почему она меня не исцелит.
Стоя на коленях около озера в Айдахо и отстирывая грязные пятна с подола платья сестры Янси, я вдруг поняла, что делала такую работу прежде. Я просто задвинула подальше воспоминания о том, чего нельзя забыть. Теперь же они подступили так близко, что я практически чувствовала запах пыли Иерусалима, ощущала прикосновение грубой ткани к коже, видела жаркое марево над камнями внутреннего дворика, куда я каждый день ходила за водой. Здесь меня тоже избегали, и мне приходилось выбирать время так, чтобы другие женщины не забросалименя оскорблениями или камнями.
Я оттолкнула прочь драгоценные болезненные воспоминания и заскребла усерднее. На меня упала прохладная тень и скосив глаза, я увидела опустившуюся рядом со мной сестру Эме с бельём для стирки в руках.
- Я подумала, что смогу найти тебя здесь, - сказала она. Она не говорила со мной - ни с кем - в течение многих дней, занятых рутиной проповедей, исцелений, сна и работы. Вид у неё был измотанный, в руках появилась дрожь, которой не было раньше. - Как ты, Иоанна?
- Я в порядке, - ответила я. – А вот вы устали.
Она коротко хохотнула и опустила голову, замачивая одежду, скручивая, натирая её мылом. Вода была очень, очень холодной. Её пальцы приобрели синюшный оттенок и задрожали намного сильнее.
- Возможно, - признала она. – Возможно, всё кончено.
Я прекратила работу и повернулась к ней. Я путешествовала с нею почти год, не так уж и долго, как мне казалось. Год был ничем для меня, но для неё, пылающей настолько ярко, год был целой вечностью.
- Ты заметила вчера вечером? – медленно продолжала она. - Кое-что пошло не так. Я как будто… заблудилась. Я звала, но он не пришёл, была только я. Я одна.
Я заметила, и не только прошлым вечером. Иногда сестра Эме словно искала тот огонь, который прежде я видела в ней так ясно; робкая искра вместо пожарища. Иногда она опускалась до заученной скороговорки продавца. Наверное, следовало ожидать того, что усталость подкосит её дух. Даже ему был необходим отдых.
- Я боюсь, - продолжила сестра Эме. Она низко опустила голову, слёзы стекали по её щекам и капали на постиранную юбку. - О, сестра, что если это никогда не вернётся? Они приходят за чудом. За верой. Что, если мне больше нечего им дать?
Я забрала у неё стирку и высушила её ледяные руки подолом собственной юбки. Она положила голову мне на плечо. Я утешала её, мягко покачивая и поглаживая по голове. Мой бедный пророк, столь ярко горящий.
Что будет, когда свеча догорит?
Следовало подумать получше, прежде чем прийти и разрушить её веру.

***
Он появился из тени завитками тумана: простой трюк, которым он обычно впечатлял своих последователей. Я несла флягу воды по внутреннему двору, торопясь уйти с обжигающего солнца, но увидев его, замерла, не в силах вздохнуть. Солнечные лучи гигантскими ладонями давили на меня, мои руки сжимались вокруг тяжелой фляги. Я почти ослепла, но он выделялся, словно искра во мраке.
- Хорошая вода? - спросил Симон Маг, небрежно прислонившись к стене из грубого камня. Он выглядел почти спасителем: прекрасным, с широко распахнутыми глазами, наполненными ангельской нежностью. - Милая Иоанна, ведь наша небольшая размолвка не привела тебя в рабство к галилейскому плотнику? Что скажут люди?
- Уйди, - сказала я, не громко, потому что я не хотела быть услышанной мужчинами внутри дома. - Уходи, пожалуйста. Ты не имеешь права быть здесь.
- У меня есть право на всё. - Симон Маг выпрямился и поправил одежду. - Войди в тень, моя дорогая, прежде чем обгоришь настолько, что не сможешь исцелиться. Таким как ты не место на свету.
Солнце причиняло мне невыносимую боль, руки яростно тряслись, проливая воду мне на одежду. В глазах потемнело, но я различала, как он протянул ко мне руку. Указывая. Командуя.
- Нет! - фляга выскользнула из моих рук и разбилась о камни. - Симон, я ушла от тебя! Ты не имеешь права!
- Он оставил тебя блуждать между светом и тьмой, - продолжал Симон. – Вернись туда, где тебя любят, где твоё место. Не убегай больше, Иоанна.
Я опустилась на колени, словно вуалью укрыв вспотевшее лицо седыми волосами, и попыталась обратиться к своей вере. В присутствии Симона она скукожилась и исчезла.
А затем Иуда спросил:
- Ты, чего тебе здесь надо?
Я подняла голову, но из-за солнечной слепоты увидела лишь размытую фигуру. Он знал Симона Мага, конечно, как и все они. Я думала, что он позовёт на помощь, но он вышел в наружу.
Один.
- Свою собственность, - мурлыкнул Симон; я услышала злобное веселье в его голосе. - Малец, беги и скажи своему хозяину, что я пришёл припасть к его королевским ногам.
- Он не придёт.
- Нет? Тогда я возьму то, что принадлежит мне и уйду. - Он снова протянул ко мне руку и щёлкнул пальцами. - Вставай, Иоанна.
Мужские руки обняли меня. Иуда. Он дрожал, хотя и не настолько сильно, чтобы Симон заметил; испуганный, но готовый рискнуть всем, несмотря на страх.
- Во имя Божие, убирайся! – крикнул он. Его слова вызвали движение внутри дома; я услышала шорканье сандалий по камням внутреннего двора и поняла, что к нам присоединились другие, готовые к борьбе. Кто из них? Возможно, добросердечный как всегда Пётр. Иоанн, с холодным, решительным взглядом, всегда готовыми к конфликту.
- Она должна сказать это, - произнёс Симон Маг. Его голос был таким же тёплым и грустным, а ещё таким же предательским, как я помнила. Я поверил однажды, так сильно, и была так сильно предана. - Иоанна, моя дорогая? Ты ведь хочешь пойти домой?
"Домой", подумала я с пронзительной скорбью. Не было больше никакого дома, только мошеннические улыбки Симона или более резкая, но и более честная любовь Двенадцати и Одного. Я никогда не смогла бы стать одной из них, даже если бы полностью вышла из тени.
Но я никогда не смогу вернуться к Симону Магу. Никогда больше.
- Уходи, - сказала я. Прозвучало совсем не так сильно, как я хотела. - Оставь меня.
Иуда поднял меня на руки, и пока он нёс меня внутрь, я ощутила, что тени пусты. Симон исчез, растаял как кошмарный сон.
Я совсем ослепла; то, что мы уже внутри дома я поняла только по внезапному чувству облегчения на коже и бормотанию голосов вокруг. Пётр призвал к порядку и рассказал о Симоне Маге; слова уплыли вдаль, когда Иуда унес меня в чулан, где лежала моя постель. Кто-то следовал за нами; я слышала звук его шагов позади. Иуда положил меня на одеяла и отвёл потные волосы от моего лица.
- Она больна, - произнёс он через плечо наблюдателю. – Позови мастера.
- Нет, - я схватила его за руку. – Не надо, я поправлюсь, дайте только время. Это просто солнце.
Тот человек издал горловой звук отвращения. Я узнала его, даже не видя: Иоанн, видящий своими ледяными глазами так много и так далеко.
- Оставь её, - велел Иоанн. - Мы должны сообщить о том, что она сделала.
Рука Иуды отпустила мой лоб, когда он повернулся.
- И что же она сделала, кроме того что отказалась от ложного мессии? Не начинай снова. Иоанна, хочешь воды?
Он забыл, что я разлила воду на булыжники двора. Я изобразила улыбку и покачала головой. После пытки солнцем я чувствовала себя вялой и растерянной.
- Спасибо, мне нужен только отдых, - сказала я. Он легонько пожал мою руку и встал. - Иуда, я… я не приводила его сюда. Я ни за что не хотела бы, чтобы он здесь появился.
- Я знаю, - ответил он. – А теперь отдыхай.
Я отвернулась лицом к стене и слушала, как они уходят.
Прошло несколько часов, заполненных приглушенным гулом жаркого спора снаружи. В моих глазах немного прояснилось. Я уже различала цвета, хотя они и казались блеклыми и припорошенными пылью. Потребуется несколько суток, чтобы восстановиться окончательно, но я уже видела достаточно хорошо, чтобы разложить по порядку хранившийся рядом со мной скудный скарб. Я расставляла запечатанные фляги с маслом, когда кто-то постучал по каменной стене около моей двери. Я раздвинула занавес и обнаружила Джеймса, стоящего с опущенной головой и избегающего моего взгляда. Он был невысокого роста, жилистым и сильным, всегда готовым посмеяться. Мне он всегда нравился, и я верила, что нравлюсь ему - насколько человеку могла нравиться вдова с глазами полными ядовитого голода.
- Тебя зовут, - сказал он и отвернулся. Я наблюдала, как быстро он уходит прочь, втянув голову в плечи, и с упавшим сердцем поняла, что гостеприимство для меня исчерпано.
Путь был, разумеется, недолгим – всего один короткий коридор, но тишина, которая поприветствовала мой приход, заставила его казаться намного длиннее. Все Двенадцать сидели в неровном кругу. Иуда оставил мне место рядом с собой и я смиренно стала на колени на плотно утоптанный пол.
- Братья, - сказала я, склонив голову. Двенадцать, и никаких признаков мастера. Я видела его недавно, и во время этой краткой встречи его взгляд был устремлён куда-то невероятно далеко. Возможно, он опять ушел. Я с трудом могла представить встречу Двенадцати без него, но он конечно же, пришёл бы, если б смог. Конечно.
- Она скромна, - сказал Пётр одобрительным тоном. - Она знает своё место. Какой от неё вред?
Я опустила руки на бедра и опустила на них взгляд. Никакой гордости, не сейчас, Иоанна. Гордость – твой враг.
- Она вызывает отчуждение в нашем братстве, - заявил Иоанн. Ах, Иоанн, я знала, что это ты, я знала. Дело не в обычной ревности, или страхе. Иоанн был защитником, и сейчас вёл более высокий бой чем это. - Вы все знаете, о чём я говорю. Как мы можем учить правде, когда у наших врагов такая плодородная почва для того, чтобы сеять ложь? Мы ведь и вправду держим женщин в своём доме - её и Марию Магдалину, женщин в лучшем случае сомнительных достоинств! Как мы можем прекратить лживые наветы, если не устраняем их причину?
- Другое дело, если бы она была чьей-нибудь женой, или хотя бы сестрой, - поддакнул Симон Пётр. Его голос был удивительно гладким и спокойным для великана, покрытого шрамами за годы работы в море. Не тот человек, которого я желала бы видеть своим врагом. - Но одинокая женщина, даже вдова, вряд ли может избежать подозрений. Будем справедливы: иногда одной лишь правды недостаточно.
- Мы говорим о Джоанне или обо всех женщинах? – поморщившись, уточнил Джеймс, - Мы должны запретить приходить сюда матери Мастера? Мы должны прогнать верующих? Он никогда такого не говорил.
- Иоанна другая. - Иоанна перебил Джеймса, заставив замереть даже гуляющий по комнате сквозняк. - Все мы знаем это. Именно это различие является проблемой. Она не создание Божье. Она не в силах вынести света дня.
- Как и многие больные, - возразил Пётр.
- И многие одержимые! Но мы не должны ложиться с демонами, брат! Исцелим их и отправим своей дорогой. - Я подавила дрожь от буравящего взгляда Иоанна. - Я думаю, что сегодня за ней приходил её истинный хозяин. Она скажет по-другому?
Упала убийственная тишина. Они все повернулись ко мне. Ровным голосом я ответила, по-прежнему не поднимая глаз:
- Симон Маг сделал меня такой, какая я есть. Вы думаете, я благодарна ему за это? Он не мой хозяин. И никогда им не будет.
- Это ты сейчас так говоришь. Что, если ты заболеешь? Что, если…
- Достаточно, Иоанн! - Иуда рядом со мной пошевелился; я подняла взгляд и увидела, что он с вызовом смотрит в жесткое лицо Иоанна. – Достаточно обвинений. Не Иоанна разжигает меж нами рознь, а ты. Если мастер пожелает, чтобы она уехала, он ей скажет. Он скажет всем нам. А пока он этого не сделал…
Я ощутила позади себя волну присутствия, внезапную, как вспышка молнии. Его не было там прежде – и я, и все остальные знали это. Лицо Иоанна засияло лихорадочным блеском веры. Мастер пылал жарче уходящего дня силой мощи и любви, которая согревала нас даже мимоходом.
Он сказал:
- Вы правильно забеспокоились. Иоанна должна оставить нас завтра.
Я вскрикнула и бросилась к Мастеру, распростёршись во весь рост у его ног. Таких сильных, много прошедших ног в пыльных залатанных сандалиях, таких непохожих на изнеженную и ухоженную плоть Симона Мага. Я прижалась к ним щекой, жалея, что не могу заплакать, омыть его ноги слезами, вытереть их насухо своими волосами. Вместо этого я могла лишь безмолвно молить о милосердии.
- Я желаю, чтобы ты покинула нас, - спокойно повторил он. Он выглядел столь же грустно, сколь и непреклонно. Я посмотрела ему в лицо и увидела безграничное горе в его глазах, боль, которой нет человеческого названия.
- Значит, я должна уйти, - прошептала я и поцеловала его ноги. Я оставалась лежать, пока он не наклонился и не поднял меня. Я никогда не была так близко к нему, лицом к лицу, достаточно близко, чтобы почувствовать Бога под его кожей и увидеть Рай в его глазах. Слова вылетели как струя крови из раны:
- Мастер, я бы никогда не предала вас!
Всё остальное будто исчезло, словно он видел только меня. Я знала, что сейчас смотрю не на человека. Я больше не говорила со смертным. Свет в его глазах достиг глубин моего естества и разбудил что-то огромное и хрупкое. Что-то большее, чем любовь, большее, чем преданность. Веру. Абсолютную веру.
- Я знаю, - сказал он, и печально улыбнулся. - Именно поэтому, моя верная Иоанна, ты должна уйти, прежде чем станет слишком поздно.

***
Я делила палатку с сестрой Табитой, милой молодой девушкой с голосом как у певчей птицы; она пела гимны до и после службы сестры Эме. Не так давно сестра Табита поделилась со мной своими сомнениями насчёт сестры Эме. Мои же сомнения давно уже превратились в твёрдую уверенность.
За те два года, что я наблюдала за службами сестры Эме, пламя её веры вздымалось всё ниже и ниже, пока не остались лишь затухающие искры. Сестра Эме больше не металась по помосту словно лев, она ходила как актриса, заучившая роль. Её движения были детально продуманы и подробно обсуждены с парой её ближайших компаньонов; сестра Эме редко говорила со мной теперь, помимо выступлений. Однажды, в Индианаполисе, она попросила меня станцевать с ней, но в её глазах не было ничего от Бога - только отчаянный голод. Она хотела, чтобы я отдала ей свою веру. Я стала тем, к чему она могла прикоснуться вместо Бога.
Я в печали отдалилась от неё, и увидела, что её доверие умерло. Я совершила ошибку, придя к ней. Сестра Эме не могла дать мне исцеления, и теперь я наблюдала, как мой любимый пророк умирает дюйм за дюймом, и ничем не могла предотвратить это.
Я решила; уеду, когда мы достигнем следующей стоянки. Решение успокаивало если не мою совесть, то хотя бы горечь. Ночь сна, и я исчезну. Ничего сложного.
Меня разбудила агония жажды. Не нежного голода, к которому я привыкла; болезненной, разрывающей изнутри жажды плоти и крови, потребности рвать, ломать и кричать. Иногда на меня такое накатывало - не часто, раз в пять-десять лет. Это было похоже на смертельную ужасную агонию. Я скорчилась на своей узкой койке, прижав дрожащие руки к конвульсивно дергающемуся животу, и следила взглядом за качающимися по крыше палатки тенями древесный ветвей. Господи Боже, сестра Табита спит всего в двух шагах от меня, повернувшись милым юным лицом к тусклому свету луны. Её сердцебиение терзало мой слух, причиняя боль, которую я желала прекратить любой ценой.
- Убей её, - прошептал кто-то из тьмы, не Симон Маг, нет, слишком много времени прошло. Это была моя собственная тьма, изысканная и сильная. Я должна пить, должна напиться, прежде чем поток безумия захлестнёт меня.
Я поднялась в темноте, нашла свою сумку и начала выкладывать из неё слои одежды и древних бесценных воспоминаний - греческую библию (не более чем набор слов после всех этих столетий) - более позднее издание Тиндэйла, одно из немногих спасённых от сожжения в те тёмные для Англии дни - кусочек серебра. Запачканная монета покатилась по неровному земляному полу и упала на бок.
Я не могла остановиться даже ради монеты, моего самого драгоценного воспоминания. Я нащупала гладкую глину чаши и бережно, осторожно прижала её к своей груди. Магия защищала её от повреждений все эти века, но тем не менее, я не смела целиком положиться на волшебство.
Голод ярился, как дикий зверь, раздирая когтями внутренности в поисках выхода. Я ахнула от боли и услышала, как сзади села сестра Табита. Шелест простыней прогремел как выстрел. Её сердце забилось быстрее.
- Сестра Иоанна? – шепнула она. – С вами всё в порядке?
О, нет, дитя, я совсем не в порядке. Теперь, когда она проснулась, я не могу сделать это здесь. Жажда выгнала меня из палатки, на холодную мокрую траву под холодное покалывание лунного света. На мне была надета лишь ночная рубашка, но я не посмела задержаться и надеть что-нибудь ещё. Табита встала с постели и позвала меня. Я заставила себя остановиться и повернуться к ней.
- Пустяки, дитя, - шепнула я. Тяжело говорить, когда зверь так близко к поверхности. – Мне просто надо выйти по маленькому.
Она что-то недоверчиво пробормотала, но я уже выскочила наружу и зашагала по ужасно мокрой траве. Капли росы алмазами падали на землю там, где я ступала. На холм, к луне, к спасительному одиночеству. Табита меня не преследовала. Я крепче прижала чашу и поднималась, задыхаясь – не от нехватки воздуха, а от усилий сдержать появление зверя.
Добравшись до вершины холма, я описала стремительный круг – у моих ног мерцали огни лагеря: огромные океанские волны шатров для проповедей и более скромные палатки верующих Эме. Ветер ласково перебирал серебристо-зеленую траву.
Я опустилась на колени и взяла чашу двумя руками. Жажда колотила меня изнутри своими тяжелыми кулаками. Я ждала, когда на дне чаши пустынным родником Моисея забурлит красная жидкость. На сей раз ожидание было долгим, либо казалось таким из-за охватившего меня отчаяния.
Он не предал бы меня сейчас. Нет.
Я зажмурилась и зашептала молитвы; сначала на иврите, затем по-гречески, потом на каждом языке, который я знала.
Тепло каскадом омыло мои пальцы. Я ахнула и распахнула глаза, чтобы увидеть, как чаша наполняется жизнью, светом, спасением. Я почти различала его печальное лицо и его руку, простёртую с открытой раной.
- Иоанна?
- О нет, нет, нет. Только не это, не сейчас.
Сестра Эме встала прямо напротив моего злобного бледного лица. Ветер развевал пряди волос словно тёмную вуаль. Она, как и я, была одета только в мерцающее в темноте белое платье, не скрывавшее бледные как мрамор ноги. На её щеках сверкали серебристые дорожки слёз.
- Уйди, - прошептала я. - Уходи.
Мои руки дрожали от отчаянных усилий сдержать зверя, тени уже не шептали - кричали: "убей её, убей её, убей…!", и я была так близко, так близко к тому, чтобы сдаться. Сестра Эме опустилась на колени передо мной и дрожащей между нами чашей, но смотрела не на чашу, а на моё лицо. Столько отчаяния. Столько голода.
- Я потеряла его, - сказала она. Новые слезинки вспыхнули как алмазы на её лице. – Помоги мне, сестра! Только ты можешь помочь мне найти то, что я потеряла. Я не могу продолжать, не могу, их так много, они выпили меня всю, без остатка, мне ничего не осталось, ничего, ты понимаешь, я больше его не чувствую.
Я понимала её, сама долгие одинокие годы пытаясь сохранить драгоценные искры собственной веры, но сейчас это не имело значения; важны были только жаждущий зверь, только тьма, только чаша - моё личное бесценное спасение.
Её глаза потемнели от горя, и прежде, чем я успела её остановить, она выбила чашу из моих рук. Она укатилась прочь, оставив алую ленту драгоценного содержимого на траве, и канула во тьму.

***
Я с криком проснулась после кошмара и обнаружила, что мои губы накрывает мужская рука. Его кожа была горячей, словно в лихорадке. Я вывернулась, отшатнулась к стене и дрожа, завернулась в одеяло.
- Шшшш, - Иуда прижал дрожащий палец к своим губам. Я поняла; если его застанут здесь, у него будут серьёзные неприятности. Для меня же они стали бы фатальными. – Тебе пора уходить.
Он отвернулся и начал собирать мои жалкие пожитки, складывая их трясущимися руками. Я поймала его за запястье:
- Учитель сказала, что я должна уйти до завтра.
- Сегодня. Ты должна уйти сегодня ночью, - Иуда внезапно сделал судорожный, резкий вдох, полный муки, словно его ткнули ножом. Его глаза заволокло слезами. - Если бы он попросил тебя…
- Иуда?
- Если бы он попросил тебя отдать за него жизнь, ты согласилась бы? – прошептал он. Его голос отразился от каменных стен громко, словно крик. – Согласилась бы?
- Да.
Слеза скатилась по его лицу и сверкающей звездой застряла в бороде.
- Он попросил мою душу.
- Иуда… - я потянулась к нему, но он вскочил и убежал. Я поспешила следом, но внешняя комната была пуста, только покачивающийся занавес свидетельствовал о его уходе. Я повернулась назад к своему усталому беспокойному ложу.
Прямо передо мной стоял Учитель. Я никогда не видела его настолько усталым и измученным.
- Я попросил его о величайшем из даров, - ответил он, прежде чем я набралась смелости спросить. Мне казалось, что Иуда страдает? В этих глазах было горе всего мира. - Только у него достаточно силы, веры и любви. Остальные могли бы сделать это только из ненависти.
- Учитель, пожалуйста, не прогоняйте меня, - шепнула я. Вокруг нас спали его ученики, но я откуда-то знала, что они не проснутся, пока он этого не пожелает.
- Ты должна идти. Отсюда расходятся все пути. Ты не сможешь последовать за мной, никто из них не сможет. Путь, предстоящий тебе, самый долгий, так что будь уверена в своём выборе. Я не всегда буду с тобой.
Ослепительное сияние его любви обжигало мою кожу, словно солнце, и я поняла: он не отверг меня, а всего лишь осветил мне другую дорогу. Но всё равно, даже мысль уйти от его, от всех их, оставляла привкус пепла на языке.
- Вы всегда будете со мной, - сказала я, и прикоснулась к своему сердцу. - Здесь.
Он слегка наклонился и поцеловал меня в лоб, омыв светом и любовью мою холодную кожу.
Я вспомнила об ужасе в опустевших глазах Иуды. Он тоже получил этот поцелуй мира?
- Я уйду завтра, - сказала я. Он поморщился и покачал головой. - Завтра. Я остаюсь ради Иуды.
Он посмотрел на меня, горько улыбнулся и сказал:
- Да. Ты ему понадобишься.

--------------------------------------------------
От переводчика:
Имена упомянутых в рассказе библейских персонажей даны в русской, а не в латинской транскрипции (т.е. Иоанна, Пётр, Симон Маг и т.д. вместо Джоанна, Питер, Саймон Магус.)
Думаю, не надо объяснять, кто такие Иисус Христос и его ученики-апостолы. Немного о менее известных персонажах (в порядке появления в тексте):

1. Иоанна [евр. Йохана, "Яхве милостив"], жена Хузы [евр. Куза, "кувшин", "кружка"], домоправителя Ирода.
Иоанна была одной из исцеленных Иисусом Христом женщин, которые затем следовали за Ним и служили Ему "своим имением" (то есть жертвовали ему часть своего дохода). Иоанна была с Марией Магдалиной и другими женщинами, пришедшими к гробнице Иисуса и увидевшими, что она пуста. (Евангелие от Луки 8:3 и 24:10.)
Назвав Иоанну женой Хузы, домоправителя Ирода, Лука сообщил нам о ней кое-что важное. Греческое слово epitropos — «домоправитель», описывает человека, которому доверили опекать и охранять имущество другого человека. Домоправитель — это не слуга низшего класса. Это довольно высокое положение. Хуза имел полномочия принимать решения от имени Ирода относительно его состояния, что говорит о его высокой образованности и умении распоряжаться огромными суммами денег. Как главный распорядитель состояния Ирода, Хуза был и его главным советником по денежным вопросам. Конечно же, человек, занимающий такое положение, имел возможность увеличить и личное благосостояние. Ведь он жил среди роскоши и как домоправитель самого Ирода имел связи с влиятельными политическими деятелями. Некоторые предполагают, что Хуза и был тем самым царедворцем, чьего сына Иисус исцелил. Соответственно, жена столь важного вельможи как минимум должна была быть знатной и властной женщиной.

2. Симон Маг (греч. Simon, лат. Simon, от евр. chоmon, "бог услышал" ), в христианских преданиях самарийский чародей, антагонист апостола Петра, выступавший проповедником доктрины, противостоящей христианской ортодоксии. Ранние церковные писатели называли его основоположником гностицизма (секта "симониан".
Симон маг, "выдавая себя за кого-то великого", снискал волхвованием чрезвычайную славу в народе, но проповедь апостола Филиппа поколебала его авторитет, и он принял крещение. Из зависти к могуществу апостолов Симон Маг предлагал пришедшему в Самарию вслед за Филиппом Петру деньги в обмен на апостольское достоинство, но тот проклял его как помыслившего купить дар божий (отсюда термин "симония" - практика продажи и покупки церковных должностей).
О дальнейшей судьбе Симона мага повествуют многочисленные легенды, касающиеся подвижничества Петра в Риме. В них усугубляется мотив соперничества апостола и чародея (которое подчёркивается совпадением имён Симона = Петра и Симона мага). Раз за разом Пётр изобличает волхва, пока не одерживает над ним окончательной победы, утверждая торжество веры над суеверием. Например, существует рассказ о том, как Симон маг, присвоив себе имя Христа, поместил у входа в своё жилище огромного пса ("пёс чёрен" - традиционное обличье "нечистой силы"b) и угрожал, что тот разорвёт всякого, кто не верит, что он Христос. Пётр молитвой обращает ярость пса против его хозяина (по иной версии, пёс страшным голосом уличает чародея во лжи). В другой раз Симон маг объявляет себя бессмертным и в доказательство кладёт голову на плаху, но в последний момент подставляет вместо себя овна, сам же, проведя три дня в укромном месте, с триумфом возвращается ко двору императора. Но и этот обман открыт Петром, и Симон маг, чувствуя силу соперника, решается имитировать вознесение, чтобы со славой покинуть Рим. По этому случаю на форуме (или на Марсовом поле) воздвигается высокая деревянная башня, с которой Симон маг бросается вниз; демоны подхватывают его, но Пётр приказывает им отступиться, и колдун разбивается о камни (ср. значение имени Пётр - "камень". Мотив самозванства, фальшивого притязания на уподобление Христу присутствует и в самой ранней версии легенды о кончине чародея (впервые зафиксированной у Ипполита, нач. 3 в.), по которой Симон маг приказывает зарыть себя заживо в землю, обещая воскреснуть на третий день. Таким образом, Симон маг оказывается антагонистом не только апостола, но, в более глубоком смысле, и самого Христа, предтечей самозванца последних времен - антихриста.
То, что Симон Маг имел таинственные и сверхъестественные силы, признавали даже его противники, но они утверждали, что эти силы даны ему адскими духами и фуриями, которые всегда сопровождали его.

3. Мария Магдалина. «…Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов». Про Марию Магдалину рассказывают много сказок о том, что она занималась проституцией до того, как встретила Иисуса. Но в Новом Завете ни разу не говорится, что Мария была блудницей. Лука говорит о Марии лишь то, что из неё вышло семь бесов. Греческое слово exerchomai — «выходить», составное: ex переводится из, erchomai — идти. Целиком же слово exerchomai переводится выйти, вытеснить, спасаться бегством. В Библии не говорится практически ничего конкретного об освобождении Марии от бесов, однако всё равно ясно: она была так благодарна Иисусу, что оставалась рядом с Ним до самого конца Его служения. Мария была рядом, когда Иисуса распинали. После распятия она помогала готовить Его тело к погребению. Она в числе первых увидела, что гробница пуста. Она же первая увидела Иисуса после воскресения и возвестила всем, что Он воскрес.

Информация взята со страниц разных сайтов Интернета.

Продолжение здесь

@темы: перевод, вампиры, Вино веры, внесерийное, Рейчел Кейн (Rachel Caine)

---

Дальнейший перевод Декстера

Итак, перевод 5 книги закончен, полностью его можно скачать по ссылке, расположенной в самом верхнем сообщении дневника.
6 книгу переводить не вижу смысла, поскольку официальный перевод ее уже давно висит в сети.
Для перевода 7 книги о Декстере: "Dexter's Final Cut" прошу, предлагайте русскоязычные варианты названия.

Мои варианты пока: "Декстер: Последняя сцена", "Декстер: Окончательный монтаж", либо что-то вроде "Драматический дебют Декстера" (поскольку рабочим названием 7 книги было "Dexter's debut"


Dexter's Final Cut

Продавший миллион семьсот тысяч экземпляров книг о Декстере, вызвавших постоянно растущее количество отзывов, Джефф Линдсей возвращается к своему новаторскому и полюбившемуся многим герою в самой развлекательной из книг. Приготовьтесь к зловещей пародии на Голливуд и к полной порции черного юмора в стиле Декстера.
Свет. Камера. Резня. Эту историю вы не увидите по телевизору.
Голливуд получил больше, чем ожидал, когда звезды телесериалов проявили пристальный профессиональный интерес к застенчивому эксперту по брызгам крови Декстеру Моргану.
Мега-звезда Роберт Чейз славится погружением в своих персонажей. Появившись вместе с группой актеров в Департаменте полиции Майами ради "исследований", Чейз зациклился на Декстере Моргане, эксперту по брызгам крови, любителю пончиков, казалось бы, живущему обычной, ничем не примечательной жизнью. Совершенствуя свою роль, Чейз становится тенью Декстера, повторяя каждое его движение и изучая ход его мыслей. Вот только есть одна маленькая проблема ... Любимое занятие Декстера – охота на убийц, избежавших правосудия закона и использование их для своих особых игр. Это секрет лучше хранить вдали от любопытных голливудских глаз, если Декстер не хочет попасть на электрический стул. Последнее, что ему нужно, это яркий свет и папарацци. . . но даже Декстер не в силах устоять перед зовом славы.

@темы: Декстер / Dexter, перевод, Декстер на десерт / Dexter Is Delicious [Dexter 5], Dexter: Последний эпизод / Dexter's Final Cut [Dexter 7]

---

Декстер на десерт / Dexter Is Delicious - Эпилог

ЭПИЛОГ

Дебора оказалась права - Чацкий действительно ушел. Через несколько недель стало ясно, что он не вернётся, и что разыскать его ей не под силу. Она пыталась, разумеется, со всем усердием очень упрямой женщины и отличного копа в придачу. Но Чацкий всю жизнь занимался секретными операциями, и залёг на дно глуже, чем Дебора могла достать. Мы даже не знали, на самом ли деле его звали Чацким. После стольких лет шпионажа возможно он и сам это забыл. В общем, он исчез так, словно никогда и не существовал.
Дебора оказалась права и насчет другого. Вскоре все заметили, что брюки стали ей тесноваты, а обычные простые рубашки сменились свободными гавайскими рубашками таких вырвиглазных расцветок, которые прежде она не надела бы даже ради визита в вытрезвитель. Дебора была беременна и собиралась рожать, с Чацким или без него.
Сначала я беспокоился, что её новый статус матери-одиночки повредит её положению на работе: копы обычно довольно консервативны, - но, похоже, я отстал от времени. Согласно новой редакции Семейных Ценностей, забеременеть без мужа не считалось чем-то плохим, если не делать аборт, и репутация Деборы даже улучшалась по мере роста её живота.
Вы могли бы предположить, что беременный детектив способен вызвать достаточно сочувствия, чтобы убедить кого угодно в виновности подозреваемого, - но на слушании по вопросу о залоге адвокаты сумели сыграть на том, что Джо недавно потерял жену: мачеха Бобби, которая воспитала его и так много для него значила, трагически покинула сей мир. Они невероятным образом забыли упомянуть, что она умерла, развлекаясь пытками и убийствами ни в чем не повинных людей, в том числе, единственного и неповторимого Декстера. Судья назначил залог в пятьсот тысяч долларов, что было мелочью для семьи Акоста, и Бобби радостно выбежал из зала суда прямо в объятия любящего отца, как мы и предсказывали.
Дебора пережила это легче, чем я ожидал. Она отпустила пару ругательств, но, в конце концов, она была Деборой, и по сути не сказала ничего страшнее, чем:
- Ну, блядь, мелкий паскудёныш и на этот раз отделается.
Высказавшись, она посмотрела на меня, и мне не оставалось ничего другого, кроме как согласно промычать.
Бобби оставили на свободе до суда, который, принимая во внимание калибр нанятого его отцом адвоката, мог быть назначен через несколько лет. К тому времени присяжны позабудут занятные газетные заголовки вроде "Карнавал каннибалов" или "Кровавые флибустьеры", и деньги Джо с легкостью сведут обвинения до охоты в не сезон, а наказание - к двадцати часам общественных работ. Горькая пилюля для нас с Деборой, но такова жизнь на службе у этой шлюхи - правосудия Майами, собственно, другого мы и не ждали.
Итак, жизнь пошла своим чередом, и ход её измерялся увеличением талии Деборы, заполненностью ведра для подгузников Лили-Энн и пятничными визитами дяди Брайана в качестве украшения нашей недели. Пятница стала идеальным днем для встреч с ним – помимо других причин, по пятницам Деб посещала занятия для будущих матерей, что снижало шансы на её внезапный приход, смутивший бы моего брата; в конце концов, с технической точки зрения он пытался убить её несколько лет назад, и я знал, что Деб не из тех, кто способен простить и забыть такое. Брайан планировал провести здесь ещё какое-то время – ему, похоже, понравилась роль дядюшки и старшего брата. Как ни крути, Майами был его родиной, и он был совершенно уверен, что даже при текущем состоянии экономики сможет найти здесь работу, которая соответствует его уникальным навыкам. Денег ему хватит ещё надолго - каковы бы ни были её прочие недостатки, талант Алана вознаграждала весьма щедро.
А ещё к моему большому удивлению и растущему беспокойству, к равномерному спокойному ритму моей новой жизни в качестве обычного человека начал примешиваться еще один. Постепенно, почти незаметно, кое-кто начал легонько подергивать меня за загривок. Я, конечно, не о физическом загривке и вообще не о физических ощущениях. Просто… кое-что стояло позади меня… и?
Я оборачивался и озадаченно всматривался в пустоту, но ничего не видел и отмахивался от этих ощущений, списывая их на игру воображения или проблемы с нервами после всего, что мне довелось перенести. В конце концов, бедняжке Декстеру и действительно пришлось нелегко. Совершенно естественно стать слегка нервозным после стольких физических и моральных травм. Предельно ясно, абсолютно нормально, не стоит упоминания. Я старался тут же забыть об этом, и мой жизненный цикл, состоящий из работы, игр с детьми, телевизора, сна и снова работы, возобновлялся до следующего раза, когда я внезапно замирал на середине движения и прислушивался к безмолвному голосу.
Так продолжалось несколько месяцев. Моя жизнь становилась всё более унылой, а Деб всё больше и больше, пока не стала достаточно большой, чтобы назначить дату вечеринки по поводу появления моего будущего племянника на свет. Я сидел с приглашением в руке и размышлял о том, какой бы подарок преподнести ей в честь радостного события, когда снова почувствовал зов неслышимого голоса. На этот раз, обернувшись, я увидел его источник в окне.
Луна.
Полная, яркая, сочная, восхитительная луна.
Зовущая, манящая, сияющая, улыбающаяся мне, прекрасная, яркая луна нежно шептала своим змеиным голосом, сотканным из стали и теней, тихо повторяя два слога моего имени своим прежним голосом, напоминающим о тьме и почерневших от страха или предвкушения наслаждения глазах, таким знакомым, таким успокаивающим и таким странно долгожданным голосом.
Здравствуй, старый друг.
И вновь я чую, как в тёмных глубинах моего разума шелестят, раскрываясь, кожистые крылья, и радостный шепот Пассажира предлагает забыть время пренебрежения друг другом и призывает к счастливому воссоединению.
Пришло время, говорит он, и ледяные мурашки покалывают шею, напоминая о том, что может случиться. Сейчас самое время.
И это правда.
Я думал, что с этим покончено, что я пошел дальше, и скрежет Пассажира и свист ножа больше не прозвучат в моей жизни, но я ошибался. Я всё ещё чувствую эту тягу, чувствую сильнее чем когда либо, как манит меня к себе эта налитая кровью алая луна, висящая в моем окне с ехидным прищуром, как искушает она меня совершить то, что я должен. И сделать это немедленно.
Сейчас.
Каким-то крошечным, ещё не успевшим полностью развиться уголком моей новой человеческой души я осознаю, что не могу, не должен, не имею права, что у меня обязанности перед семьей, и в руке я держу одно из них – приглашение на вечеринку Деборы. Скоро на свет появится новый Морган, новая жизнь, о которой надо заботиться - обязательство, к которому нельзя подходить спустя рукава, только не в этом жестоком и опасном мире. Но жаркий шёпот луны звучит всё громче, хитро соглашаясь: да, так оно и есть, мир соткан из зла и опасности, никто этого не отрицает. Поэтому мы поступаем очень благородно, делая его немного лучше и безопаснее, по маленькому кусочку за один раз. И прекрасно, когда мы одновременно можем выполнить этот свой долг и совместить его с семейными обязательствами.
Да, эта мысль постепенно вползает в моё сознание, сверкая острым лезвием своей безупречной логики. Это верно, очень верно, воистину верно, так аккуратно и чётко, выстраивает все маленькие грязные кусочки мозаики в идеальном порядке. В любом случае у меня есть обязанности перед семьей и этот голос, прекрасная призывная песня сирены, он слишком громко взывает ко мне, чтобы я мог ему отказать.
Поэтому мы идем к пыльному шкафу в моем кабинете и складываем кое-какие вещи в спортивную сумку.
Потом мы заходим в гостиную, где Рита с детьми смотрят телевизор, и на руках у Риты спит Лили-Энн. И на мгновение я замираю, глядя на неё, уткнувшуюся лицом в тёплую грудь матери, и на несколько долгих секунд это зрелище оказывается сильнее, чем любая песня, которую молгла бы спеть для меня луна. Лили Энн…
Но мы делаем следующий вдох и вместе с воздухом в нас вливается мелодия этой прекрасной ночи, и мы вспоминаем: это ради неё мы собираемся сделать это сегодня. Ради Лили-Энн, ради всех Лили-Энн, чтобы сделать мир, в котором они растут, немного лучше. Мы вспоминаем это, и к нам возвращается наша хищная радость, а за ней - ледяное самообладание. Мы наклоняемся и целуем в щеку мою жену.
- Мне нужно сходить по делам ненадолго, - говорим мы, очень хорошо подражая голосу Декстера-человека.
Коди и Астор настороженно выпрямляются, когда слышат наш голос, широко распахнутыми глазами они смотрят на спортивную сумку, но мы бросаем на них только один взгляд, и они хранят молчание.
- Что? О… Но ведь… Хорошо, если ты… Ты не мог бы купить молока по дороге? - говорит Рита.
- Молока, - отвечаем мы, - Пока.
Мы выходим на улицу, провожаемые восхищенными взглядами Коди и Астор, которые знают, куда мы собрались. Снаружи нас окутывает теплое покрывало отливающего металлом лунного света, нависшее над этой Ночью Долга и Необходимости. Оно укрывает нас и бережет для того, что мы сделаем сегодня ночью, обязаны сделать. Мы скользим во тьме за человеком, который будет лучшим подарком для нашей сестры, намереваясь исполнить желание, о котором знаем только мы. За тем, кого только мы можем ей подарить.
За Бобби Акостой.

@темы: перевод, Декстер на десерт / Dexter Is Delicious [Dexter 5]

---

Декстер на десерт / Dexter Is Delicious - 40 глава (в переводе Fotini)

Как и все любители клише, я знаю ,что никакая туча не страшна, если сквозь неё пробивается хотя бы один лучик надежды. В данном случае, быть в плену у каннибалов это значит иметь большой выбор острых ножей, так что Брайан освободил меня довольно быстро. По второму разу срывать скотч со своих рук было не очень болезненно, так как волос на запястьях уже не было, но в этом по-прежнему приятного было мало, поэтому я какое-то время потратил на растирание рук. И видимо делал это слишком долго.
- Может помассируешь себя позже, братишка? Нам действительно надо торопиться, - сказал Брайан и кивнул на проход.
- Я должен забрать Дебору.
Он театрально вздохнул.
- Что у тебя с этой девчёнкой?
- Она моя сестра.
Брайан нервно покачал головой.
- Понял. Ладно, давай быстрей. Здесь ещё полно этих людей, так что нам лучше с ними не встречаться.
Чтобы добраться до каюты, надо было пройти мимо мачты, и, несмотря на спешку, я всё же остановился возле Саманты, стараясь не влезть в лужу ее крови. Я пристально вгляделся в её лицо. Она была ужасно бледна, не шевелилась и больше не стонала, и я подумал, что она уже мертва. Прикоснувшись к её шее в поисках пульса, я ощутил едва слышные толчки крови. Она почувствовав прикосновение, приоткрыла глаза. Взгляд был расфокусирован, и она явно не узнала меня. Снова прикрыв глаза, она что-то пробормотала так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы услышать.
- Что ты говоришь?
- Я…была…хорошей? – прошептала она едва слышно. До меня только через секунду дошло, о чём она спрашивает.
Люди любят говорить, что правда важна, но по моему опыту реальное счастье в том, чтобы тебе сказали то, что ты хочешь услышать. И это обычно совсем противоположные вещи, и даже если позже правда всплывет, пусть будет так. Для Саманты никаких позже не существовало, и всё равно я не мог найти в себе причины быть с ней жестоким и не сказать ей то, что она хочет услышать.
Так что я склонился к самому ее уху и сказал ей то, что она хотела услышать.
- Ты была очень вкусной.
Она улыбнулась и закрыла глаза.
- Я, правда, не думаю, что у нас есть время для сентиментальных сцен, - прикрикнул Брайан. - Если ты все еще хочешь спасти эту свою чертову сестрицу.
- Точно. Прости.
Я без сожаления оставил Саманту, задержавшись только чтобы взять один из отличных ножей Аланы со стола около гриля.
Мы нашли Дебору в главной каюте старого пиратского корабля за стойкой, которая когда-то была барной. Она и Чацкий были оба привязаны к большим трубам возле ныне отсутствующей раковины. Они были примотаны за руки и ноги скотчем. Чацкий, стоит отдать ему должное, почти освободил одну руку — единственную свою руку, конечно же.
- Декстер! Боже, как я рад тебя видеть! Она ещё дышит, надо её поскорее отсюда унести. – Вскричал Чацкий и нахмурился, завидев за моей спиной Брайана. – Эй, это же тот парень с электрошокером!
- Всё в порядке, - не очень уверенно произнес я. – Он, хм…
- Это была случайность, - вмешался Брайан, как будто испугавшись, что я назову его настоящее имя. Он откинул капюшон, показывая лицо. – В любом случае я спас вас всех, так что давайте двигать отсюда, пока кто-нибудь сюда не приперся!
Чацкий передернул плечами.
- Да, конечно. У тебя есть нож?
- Естественно, - сказал я и потянулся к нему, но он покачал головой.
- Бля, Декс, ну же, отвяжи Дебору первой.
Что-то мне подсказывало, что человек с одной рукой и одной ногой, к тому же привязанный за эти единственные конечности к трубе, не в том положении, чтобы раздавать команды таким раздраженным тоном. Но я не стал заморачиваться и присел у Деборы. Я разрезал скотч на её запястьях и поднял одну руку. Пульс был ровный. Надежда, что она просто находится без сознания, крепла. Она здоровая и сильная, она выкарабкается, если только сейчас удача совсем не отвернулась от нее. Я очень хотел, чтобы она очнулась и сама мне сказала, как она.
- Давай, ёлки-палки, дружище, не тормози!
Чацкий все так же раздраженно покрикивал на меня. Я сначала разрезал веревку, которой Деб была привязана к трубе, а затем скотч, замотанный на ее лодыжках.
- Нам реально пора валить отсюда, - сказал Брайан тихо. - Мы должны и его тащить?
- Очень, бля, смешно, - сказал Чацкий, но я знал, что мой брат говорит серьезно.
- Боюсь что да. Дебора будет расстроена, если мы оставим его – все же ответил я.
- Тогда, ради бога, развяжи его и давайте уже пойдем, - буркнул Брайан, отошел к двери каюты и выглянул наружу, держа ружье наготове. Я освободил Чацкого, и тот, покачиваясь, поднялся на ноги, или если быть точным на ногу, так как одна из них была протезом, как и одна его рука. Он смотрел на Дебору в течение секунды, и Брайан нетерпеливо откашлялся.
- Ладно, я понесу её. Помоги мне, Декс. – произнес Чацкий.
И он кивнул на Деб. Вместе мы подняли её и уложили Чацкому на плечо. Он, казалось, веса и не почувствовал; подкинул её один раз, чтобы уложить поудобней, и двинулся к двери, как будто был на прогулке с небольшим рюкзаком.
На палубе Чацкий приостановился возле Саманты, от чего Брайан снова зашипел от злости.
- Это та девочка, которую так хотела спасти Дебби? - спросил Чацкий.
Я взглянул на своего брата, который практически подпрыгивал в нетерпении побыстрее свалить отсюда. Оглянулся назад на свою сестру, лежащую на плече у Чацкого, и вздохнул.
- Это она.
Чацкий немного переместил вес Деборы, так чтобы свободной рукой смог дотянуться до шеи Саманты. Он несколько секунд прислушивался, затем покачал отрицательно головой.
- Слишком поздно. Она мертва. Дебби очень расстроится.
- Ужасно жаль, но теперь-то мы можем уже идти? – нервно спросил Брайан.
Чацкий посмотрел на него, пожал плечами, от чего Дебора немного съехала. Он подхватил её, слава богу не своим крюком.
- Да, действительно, пойдём, - согласился он и начал спускаться.
Трап был шаткий, и идти было вдвойне сложно, особенно Чацкому, который одной рукой придерживал Дебору, а крюком зацепился за веревочные перила. Но он справился и мы все оказались наконец на твердой земле и устремились к воротам.
Я спрашивал себя – грустно ли мне от того что Саманта погибла? Вообще-то я не думал, что смогу ей чем-то помочь. Я и себе-то, как оказалось, не особо был в состоянии помочь, а это ведь гораздо важнее. Но вот что было неприятно сознавать, так это, что я оставил её там висеть. Может это от вида крови, которого я не выношу. Или может от того, что сам я всегда за собой тщательно прибираю. Ну и конечно же это не от того, что я считаю её смерть чем-то ненужным и трагичным, совсем нет. Фактически, я почувствовал некое облегчение, ведь она не стоит теперь на моем пути и я сам не должен что-то предпринимать. Это означало, что я теперь чист, что теперь моя жизнь снова может катиться по накатанной колее и мне не стоит беспокоиться о судебном преследовании. Нет, все же хорошо, что Саманта получила то, чего хотела, ну или почти всё что хотела. Единственное что меня немного грызло это мое желание радостно присвистнуть, что вообще-то не очень-то правильно.
И тут внезапно меня озарило – я чувствовал вину! Я, Давно Дохлый Декстер, Бесчувственный Король! Меня накрыло этой сокрушительной волной, бесполезной и самой человеческой слабостью – виной! И всё потому, что я в душе был так эгоистично рад что с девчонкой покончено.
Я что, себе душу отрастил?
Пиноккио, что ли, был настоящим человеком?
Это было смехотворно, невозможно, невероятно — и всё же, я думал об этом. Наверное это правда. Возможно, рождение Лили Энн и ощущение себя папочкой Дексом и все эти невозможные события последних нескольких недель наконец-то совсем уничтожили Тёмного Танцора, которым я всегда был. Наверное, еще и последние несколько часов под гипнотическим змеиным взглядом мертвых голубых глаз Аланы помогли, разворошив пепел, пока семя не проросло.
Возможно я переродился и теперь готов превратиться в счастливого, чувствующего человека, который мог не стесняясь посмеяться и поплакать над сериалом, втайне не раздумывая, как будут выглядеть актеры, примотанные скотчем к столу. Возможно ли такое? Я что стал новорожденным Декстером, готовым, наконец, занять место в мире настоящих людей?
Это было такое фантастическое и интересное предположение, что такое погружение в себя чуть мне не стоило жизни. Мы уже прошли через весь парк к карт-треку, а я, зацикленный в самоанализе, даже немного обогнал всех, не замечая ничего вокруг из-за своего глупого эгоцентризма. И в итоге, обойдя сарай с краю трека, я напоролся на двоих гуляк—пиратов, которые стоя на коленях, пытались завести дряхлый карт. Они посмотрели на меня и глупо захлопали ресницами. Возле них на земле стояли две большие кружки с пуншем.
- Эй, это же наше мясо! - воскликнул один из них.
Он потянулся к своему красному пиратскому поясу и мы никогда не узнаем, пытался ли он достать оружие или же просто прилепить на него жвачку, потому что, к счастью для меня, из-за угла вовремя вышел Брайан и выстрелил в него. Потом подошел Чацкий и пнул второго в горло, да так сильно, что я услышал хруст костей, а парень захрипел, схватился за шею и упал на спину.
- Ну, - сказал Брайан, смотря на Чацкого с приязнью, - теперь я вижу, что ты не просто красавчик.
- Да, я потрясающий, ха? Действительно полезный.
Его голос прозвучал невесело как для человека оставшегося целым после каннибальской оргии, но может полученный удар током оставил на нем некий эмоциональный след.
- И правда, Декс, - высказался Брайан. - Тебе следует быть внимательней.
Мы добрались до главных ворот без приключений. Вздохнули с облегчением, так как рано или поздно удача могла отвернуться от нас, и мы могли натолкнуться на пиратов в большем количестве и достаточно трезвых, тогда нам пришлось бы очень нелегко. Я понятия не имел, сколько выстрелов Брайан уже сделал своим взятым в аренду ружьем, хотя не думал, что так уж много. Конечно, всегда оставалась защита в виде ударов Чацкого по горлу, но мы не могли рассчитывать на то, что нам еще раз встретятся парни сидящие на земле. Вообще я был жутко рад выйти через ворота и вернуться в машину Деб.
- Открой дверь, - потребовал Чацкий и я потянулся к передней двери. - Заднюю, Декстер, - рявкнул он. - Боже мой!
Я не стал его корить за плохие манеры, он был слишком стар и сварлив, чтобы вновь чему-то учиться, к тому же сегодняшняя неудача, должно быть, отразилась на его всегда безупречном поведении. Так что я молча подошел к задней двери и дернул ручку. Вполне естественно дверь была заперта.
- Какого хуя! - возмутился Чацкий, и я заметил, как Брайан удивленно приподнял бровь.
- О, какой язык, - хмыкнул брат.
- Мне нужен ключ, - тем временем сообщил я.
- Задний карман, - сказал Чацкий.
Глупо конечно, но я заколебался. В конце концов, я знал, что он жил с моей сестрой уже несколько лет. Но, тем не менее, я был удивлен тем, что он знал её настолько хорошо, чтобы угадать, где она держит ключи от машины. И мне пришло в голову, что он знал её ещё и с разных других сторон, с которых я никогда не буду. Знал всякие мелкие детали её жизни, и почему-то эта мысль заставила меня колебаться целую секунду, что конечно же не было правильным в данной ситуации.
- Давай уже двигай жопой приятель, ради Христа! - взревел Чацкий.
- Декстер, пожалуйста, - добавил Брайан. - Нам правда надо отсюда убираться.
Очевидно, сегодня я для всех стал козлом отпущения. Совершенно ненужный кусок протоплазмы. Но любые возражения просто отняли бы ещё больше времени. Кроме того, то в чём эти двое согласны, было неоспоримо. Я приблизился к Деборе, лежавшей на плече Чацкого, и вытащил ключи из её заднего кармана. Широко распахнул заднюю дверь, а Чацкий уложил её на сидение.
Он быстро осмотрел Дебору, что было довольно сложно с его одной рукой.
- Фонарик, - потребовал он через плечо и я достал с переднего сидения большой полицейский "Мэглайт" и придержал его, пока Чацкий поднимал веки и смотрел как её глаза реагируют на свет.
- Гм, - подал голос Брайан, и я повернулся к нему. - Если не возражаете, - сказал он, - я бы хотел исчезнуть.
Он улыбнулся, своей старой доброй искусственной улыбкой и кивнул в сторону севера.
- Мой автомобиль где-то в полумиле от торгового центра. Я просто выкину оружие и эти безвкусные шмотки, и, да, увидимся позже... Завтра в обед, может?
- Отлично, - я ответил ему и, хотите верьте, хотите нет, еле сдержался чтобы не обнять его покрепче. - Спасибо тебе, Брайан, - вместо этого я просто поблагодарил его. - Большое спасибо.
- Всегда пожалуйста, - улыбнулся Брайан, затем развернулся и ушел в темноту.
- С ней всё будет хорошо, приятель, - сообщил Чацкий, и я оглянулся - он всё ещё сидел на корточках около открытой задней двери. Держал её руку, и выглядел очень утомленным. - С ней всё будет хорошо.
- Уверен? - переспросил я, и он согласно кивнул.
- Да, я уверен. Но ты все равно должен отвезти её в больницу, пусть её осмотрят, но она в порядке, нет, не благодаря мне, а...
Он отвел взгляд, и в течение очень долгого времени ничего не говорил, достаточно долго, чтобы я начал чувствовать себя неловко; в конце концов, мы вроде все согласились, что нам надо сматываться отсюда. Разве сейчас время и место для тихих раздумий?
- А разве ты не едешь в больницу? - удивился я, но больше для того чтобы хоть что-то сказать, нежели потому что я жаждал его компании.
Чацкий не двинулся и не ответил. Он просто продолжал смотреть в парк, где всё ещё были слышны отдаленные звуки кутежа и бессмысленной музыки, доносящейся до нас.
- Чацкий, - позвал я его и почувствовал растущее беспокойство.
- Я облажался, - тихо произнес он наконец, и к моему ужасу, слеза скатилась по его щеке. - Я всё проебал. Я подвёл её, когда она больше всего нуждалась во мне. Её могли убить, а я не мог остановить их и вообще…
Он резко вздохнул и по-прежнему не смотрел на меня.
- Я сам себя обманывал, приятель. Я слишком стар для неё, и я, на хрен, никак не гожусь ни для неё, ни для кого-то ещё. Не таким…
Он поднял свой крюк и стукнулся о него лбом, устремив взгляд на свой протез ноги.
- Она хочет семью, но это же не для такого парня как я. Старик. Калека. Я не могу защитить её или даже... Ей нужен не я. Я просто бесполезный старый пердун...
Внезапный женский смех из темноты парка вернул Чацкого в реальность. Он резко повернул голову к воротам, еще раз глубоко вздохнул, но уже поспокойней, и посмотрел на лицо Деборы. Поцеловал её руку и встал.
- Отвези её в больницу, Декстер. И скажи ей, что я люблю её.
После этого он направился к своему автомобилю.
- Эй, - позвал я. - Ты же не собираешься...
Очевидно, что он собрался. Он просто проигнорировал меня, сел в машину и уехал.
Я не стал наблюдать, как его задние фары исчезают в ночи. Вместо этого я быстро пристегнул Деб и сел за руль. Я гнал почти две мили, чтобы почувствовать себя в безопасности, и, наконец, остановился. Сначала я хотел взять свой телефон, но передумал и решил взять трубку Чацкого. Все-таки в его телефоне стоял блокиратор номера абонента. И позвонил.
- 9-1-1, - ответил мне оператор.
- Вам бы лучше привести побольше ваших бойцов на "Пиратские Земли". Да побыстрее! - сообщил я самым своим лучшим голосом "старого приятеля".
- Сэр, какова природа этой чрезвычайной ситуации?
- Я ветеран, - продолжал играть роль я. - Мне довелось побывать в Ираке пару раз, так что я узнаю звук выстрелов, если услышу, а тут, я уверен на сто процентов, стреляют.
- Сэр, так вы говорите, что слышали выстрелы?
- Более чем уверен, что слышал. Да еще пошел и поглядел, а там трупы везде. Десять, двадцать трупов и люди вокруг танцуют словно это гребаная вечеринка.
- Вы видели десять трупов, сэр? Вы уверены?
- А еще один откусил от другого... и я удрал. Никогда такой жути не видел. А ведь я побывал в Багдаде.
- Они ели тело, сэр?
- Вам бы лучше прихватить их всех тут побыстрей этим вашим спецназом, - закончил я и завел мотор.
Они не смогут поймать всех в парке, но большинство из них попадется, а этого достаточно, чтобы получать полную картину того, что произошло, а этого, так или иначе, достаточно, чтобы закрыть Бобби Акосту. Я очень надеялся, что это порадует Дебору после известий о Саманте.
Я устремился в сторону шоссе I-95 и погнал к больнице Джексона. Было, конечно, несколько больниц и поближе, но если вы полицейский Майами, то лучше вам лечится в Джексоне, так как там один из лучших травмопунктов в стране. А Чацкий заверил меня, что это только для профилактики, так что я подумал - уж лучше провести этот профилактический осмотр специалистам.
Так что я целых десять минут ехал на юг так быстро, как только мог себе позволить, но как раз перед поворотом на Долфин-Экспрессвей послышался вой сирены, а потом их показалось еще больше, а потом мимо проехала колонна машин с мигалками, в таком количестве словно собирались отразить атаку инопланетян. Их сопровождали фургоны местных отделов новостей. И все они направлялись на север, по всему видно - на "Пиратские Земли". Спустя несколько секунд тишины я услышал движение на заднем сиденье.
- Блядь! – вовсе не удивительное первое слово, учитывая источник. - Ох, блядь.
- Дебора, ты в порядке, - взглянул я в зеркало заднего вида.
Она лежала на сидении - руки сложены на животе, паника на лице.
- Мы на пути в Джексон. Просто для осмотра. Волноваться не о чем, ты в норме.
- Саманта Альдовар? - задала она свой первый вопрос.
- Она не выдержала, - поколебавшись, ответил я и поглядел в зеркало: Деб закрыла глаза и потерла живот.
- Где Чацкий?
- Вообще-то я не знаю, - сказал я. - Ну, ты же понимаешь что он в порядке. Он сказал, "Скажи Деборе, я люблю её", и уехал, но…
Но тут грузовик так подрезал меня, что мне пришлось съехать и остановиться. Когда я глянул в зеркало - её глаза были все еще закрыты.
- Он ушел, - прошептала она. - Он думает, что подвёл меня, и теперь как джентльмен оставит меня. Как раз когда я нуждаюсь в нём больше всего.
"Чацкий нужен" это вообще трудно принять, не говоря уже о "больше всего", но я все равно подыграл ей.
- Сестренка, с тобой все будет в порядке, - я всё искал правильные слова. - Мы тебя проверим в Джексоне, но я уверен, что ты в норме, и вернешься на работу завтра же, и, кажется, все будет в порядке...
- Я беременна, - произнесла она, и на это у меня просто не было ответа.

@темы: перевод, Декстер на десерт / Dexter Is Delicious [Dexter 5]

---

Декстер на десерт / Dexter Is Delicious - 39 глава

Эйнштейн утверждал, что наше восприятие времени - всего лишь удобная фикция. Никогда не претендовал на роль гения, способного это понять, но впервые в жизни на меня снизошёл проблеск осознания. Когда я увидел лицо Чацкого, мир остановился. Времени больше не существовало. Как будто я попал в ловушку мгновения, которое будет длиться вечно, или стал персонажем живописного полотна. Силуэт Аланы, выгравированный на фоне тускло подсвеченного борта фальшивого пиратского корабля, её лицо, застывшее в хищной улыбке, пятёрка неподвижных фигур в пятне света под фонарем: Чацкий с безжизненно запрокинутой головой, охранники, Бобби, тянущий его за руки, и странная фигура в чёрном капюшоне с дробовиком Сезара в руках. Вокруг них - группа пиратов в карикатурно угрожающих позах. Никто не двигался. Я не слышал ни звука. Мир схлопнулся в одну-единственную картину под названием "Конец надежды".
Затем неподалеку, со стороны полосы препятствий, раздалась жуткая, вызывающая мигрень музыка из клуба Фэнг; кто-то вскрикнул, и время вновь пошло. Алана начала отворачиваться от борта, сначала медленно, а затем разогнавшись до нормальной скорости, я снова услышал стон Саманты, хлопнул на верхушке мачты Весёлый Роджер на мачте, ему вторил невероятно громкий стук моего сердца.
- Ты кого-то ждал? - поинтересовалась Алана светским тоном. - Боюсь, он вряд ли сможет тебе помочь.
Эта мысль уже приходила мне в голову, наряду с несколькими другими; впрочем, ни одна из них не предложила мне ничего более ценного, чем полуистеричный комментарий о чувстве безнадежности, неотвратимо затапливающем подвалы замка Декстера. Я всё ещё чувствовал запах жарящейся на гриле плоти, и воображение с готовностью подсовывало мне картинку шипящих над углями кусочков драгоценного незаменимого Декстера. В сценарии, написанном по голливудским законам, именно сейчас в мою голову должна была бы прийти фантастически умная мысль, которая помогла бы мне освободиться, схватить дробовик и пробить себе путь к свободе.
Но, очевидно, моя история была другого плана, потому что голову мою не посетило ничего, кроме неотвязной безрадостной мысли: меня убьют и съедят. Я не видел выхода, даже не мог хотя бы ненадолго прекратить бессмысленные внутренние вопли, чтобы подумать о чем-то кроме одного: "Вот и всё". Конец игры, всё кончено, Декстер растворится во тьме. Такого замечательного меня больше не убдет никогда. Не останется ничего, кроме груды обглоданных костей и выброшенных кишок, да где-нибудь, возможно, у одного-двух человек сохранятся смутные воспоминания о том человеке, которым я притворялся - даже не о настоящем мне, что особенно обидно, да и помнить они будут недолго. Жизнь пойдет своим чередом без невероятного, неподражаемого меня, и хоть это кажется неправильным, с этим ничего не поделаешь. Конец, все кончено, finito [1].
Странно, что я не умер на месте от жалости к самому себе, но если бы от этого умирали, то никто не доживал бы до четырнадцати. Я остался в живых и смотрел, как они затаскивают связанного Чацкого по шаткому трапу. Человек в черном капюшоне с дробовиком Сезара встал у гриля, откуда он мог держать под прицелом нас обоих, а Бобби и Сезар подтащили Чацкого к ногам Аланы и позволили ему плюхнуться лицом вниз и остался лежать безжизненной подрагивающей грудой. Из его спины торчало два дротика, что объясняло дрожь. Каким-то образом они обошли его сзади и выстрелили из полицейского парализатора, а потом, когда он мог только беспомощно трястись, вырубили ударом по голове. Вот тебе и помощь профессионала.
- Какая крупная скотина, - произнесла Алана, подталкивая его носком туфли, - твой дружок?
- Вроде того, - мрачно ответил я. В конце концов, я действительно рассчитывал на его помощь, а он считался специалистом в таких вещах.
- Ну, - задумчиво протянула она, разглядывая Чацкого, - нам он не годится. В нем одни шрамы да жилы.
- Вообще-то мне говорили, что глубоко внутри он очень нежный, - с надеждой откликнулся я, - в смысле, намного нежнее меня.
- Ооох, - простонал Чацкий, - ооо, ёёёёооо.
- Фига се у него челюсть, - сказал Сезар, одобрительно кивая, - я его крепко приложил; он должен быть ещё в отключке.
- Где она? - спросил Чацкий, продолжая дрожать. - С ней всё в порядке?
- Нет, правда, я хорошо ему врезал. Я умею драться, - сказал Сезар, ни к кому не обращаясь.
- Она здесь, - ответил я Чацкому, - без сознания.
Чацкий сделал огромное и наверняка чрезвычайно болезненное усилие, и перекатился так, чтобы видеть меня. Его глаза покраснели, и были полны страдания.
- Мы всё просрали, приятель, - сказал он, - всё.
Я не счел нужным комментировать столь очевидное заявление, и Чацкий, устало выругавшись, свалился прежней трясущейся кучей.
- Оттащите его к сержанту Морган, - распорядилась Алана, и Сезар с Бобби опять подхватили Чацкого, подняли его на ноги и уволокли в каюту. - Остальные бегите к полосе препятствий и проследите за тем, чтобы костер горел. Наслаждайтесь. – Велела она скопищу пиратов и кивнула Антуану: - Прихвати чашу для пунша.
Кто-то издал радостный вопль, и двое пиратов схватили пятигаллоновый котел за ручки. Человек в капюшоне осторожно обошел вокруг них, держа ружье нацеленным на меня, пока пираты всей толпой спускались по трапу и удалялись в парк. Когда они ушли, Алана вновь обратила на меня своё леденящее внимание.
- Ну что ж, - сказала она, и хотя я знал, что она не способна испытывать эмоции, в её глазах сияла тёмная жуткая радость, исходящая от чешуйчатой твари внутри неё, - вернемся к нашему кабанчику. - Она кивнула вышибале, и тот отступил к фальшборту, не опуская ружье. Алана шагнула ко мне.
Стояла весенняя ночь в Майами, температура была около двадцати пяти градусов [2], и всё же, когда она приблизилась, я почувствовал, как ледяной обжигающий ветер, проник в самые тёмные, самые дальние уголки замка Декстера, как Пассажир поднялся на все свои многочисленные ноги и закричал в беспомощной злобе, как кости мои пошли трещинами, вены высохли, и весь мой мир сократился до счастливого безумия в глазах Аланы.
- Что ты знаешь о кошках, милый? - промурлыкала она. Вопрос выглядел риторическим; в любом случае, мое горло вдруг слишком пересохло, чтобы я смог ответить. - Они очень любят играть с едой, знаешь ли. - Она ласково погладила меня по щеке, а затем, не меняя выражения лица, влепила мощную пощечину. - Я могла часами наблюдать за ними. Они так мучают свою маленькую мышку, ты видел когда-нибудь? Знаешь, почему, дорогуша?
Она провела длинным, ярко красным лаком ногтем по моей груди, к плечу и руке, и порезам от пальмовых листьев. Алана нахмурилась, увидев раны.
- Это, к сожалению, не просто жестокость. Хотя, по моему, без неё всё же не обходится. - Она провела ногтем по краю пореза. - Но дело в том, что от мучений в организме маленькой мышки вырабатывается адреналин.
Алана вонзила ноготь в нежную плоть пореза, и я подскочил от острой боли. Потекла кровь. Она задумчиво кивнула.
- Или, в нашем случае, в организме маленькой свинки. Тело звереныша трясется от страха, а по сосудам течет кровь с адреналином. И знаешь что, лапушка? Адреналин чудесным образом делает мясо нежным!
В такт словам она вонзала ноготь в рану, всё глубже и глубже, поворачивала его, чтобы раскрыть порез сильнее, и несмотря на боль и мучительный вид зрелища, я не мог отвести глаз от драгоценной алой крови Декстера, широкими ручейками стекающей из раны, пока она тыкала всё сильнее.
- Так что, если мы поиграем с едой, она действительно станет вкуснее. Немного расслабляющего развлечения – да ещё и польза! Разве природа не изумительна?
Она вонзила ноготь особенно глубоко и посмотрела на меня с жуткой застывшей улыбкой. Вдалеке послышался безумный смех "пиратов", пришедших на вечеринку; у мачты опять застонала Саманта, на этот раз значительно тише. Я повернулся к ней. Она потеряла много крови, и кастрюля, которую Бобби подставил под её руку, переполнилась. Когда я увидел переливающуюся через край кровь, меня замутило и я представил, как моя собственная кровь вытекает из ран, смешиваясь с кровью Саманты, пока мы вдвоём не зальём здесь всё липкой красной мерзостью, как тогда, в давние времена в холодном грузовом контейнере с мамой и Байни. У меня закружилась голова, я почувствовал, как проваливаюсь в багровую тьму… и новый укол боли вернул меня на палубу несчастного старого подобия пиратского корабля к вполне реальной и весьма элегантной людоедке, пытающейся проткнуть ногтем мою руку. Мне казалось, она вот-вот проколет артерию, и тогда кровь будет повсюду. Я надеялся, что кровь хотя бы испортит туфли Аланы - не сказать, что достаточно внушительно для предсмертного проклятия, но больше ничего не оставалось.
Рука Аланы на моём предплечье напряглась, ноготь ещё глубже вонзился в рану, стало так больно, что я чуть не заорал, но в этот момент дверь каюты распахнулась и на палубу вернулись Бобби и Сезар.
- Парочка голубков, - ухмыльнулся Бобби. - Он, такой: "Дебби, о Дебби", - а она молчит, всё ещё в отключке, а он снова: "О Боже, о Боже, Дебби, Дебби".
- Это очень забавно, - сказала Алана, - но, я надеюсь, он нам не помешает, милый?
Сезар кивнул:
- Он с места не сойдёт.
- Прекрасно, - одобрила Алана, - тогда почему бы вам двоим не пойти на вечеринку? - Она посмотрела на меня из-под полуопущенных век. - Я останусь пока здесь, хочу немного развеяться.
Уверен: Бобби сказал в ответ нечто, по его мнению, остроумное, и я также уверен: они с Сезаром прогромыхали вниз по трапу и ушли в парк, но по правде говоря ничего этого я не помнил: мой мир сузился до ужасающих картин нашего с Аланой совместного будущего. Она стояла рядом и не мигая смотрела на меня; сила её взгляда была такова, что, казалось, он может резать плоть не хуже ножа.
К сожалению, она решила не полагаться в сложном деле приготовления нежного бифштекса только на свои глаза. Медленно, словно дразня меня, она отвернулась и шагнула к столу, где поблескивал в ожидании ряд ножей. Человек в черном стоял рядом со столом. Всё это время дуло его ружья ни на миллиметр от меня не отклонялось. Алана посмотрела на ножи и задумчиво погладила подбородок.
- Так много интересных вариантов, - сказала она. – Мне правда жаль, что времени слишком мало, чтобы сделать всё должным образом. Действительно узнать тебя. - Она грустно покачала головой. - У меня совершенно не было времени на того потрясающе красивого полицейского, которого ты послал. Я только попробовала, и уже пришлось его прикончить. Спешка, спешка, спешка… убивает всё удовольствие, тебе не кажется?
Итак, Дика убила она. И я не мог не слышать в её словах эхо собственных размышлений, посещавших меня во время ночных забав, хоть в такой момент это и казалось как-то несправедливо.
- Но, - сказала Алана, - думаю, мы с тобой поладим в любом случае. Этот.
Она взяла большой и очень острый на вид нож, похожий на хлебный. Определенно с его помощью она сможет неплохо развлечься. Она повернулась ко мне, приподняв нож, сделала шаг в мою сторону и замерла.
Глаза Аланы шарили по моему телу, пока она мысленно репетировала всё то, что собиралась сделать. Возможно, у меня разыгралось воображение, или мой скромный опыт позволил мне разгадать её намерения, но я мог предсказать каждое её движение, каждый порез, который она собиралась нанести. Пот пропитал мою рубашку и потёк по лицу; сердце колотило о ребра с такой силой, будто пыталось вырваться на свободу и убежать. Нас разделяло метра три [3], но разумы наши переплелись в па-де-де из классического балета крови. Алана растягивала момент предвкушения удовольствия так долго, что мои потовые железы иссякли, а распухший язык прилип к нёбу. Наконец, она тихо, с хрипотцой произнесла "Вот так", и шагнула вперёд.
Наверное, что-то есть в этой идее приверженцев нью-эйдж, будто нарушенное равновесие рано или поздно восстановится, и речь сейчас не о том, что мне предстояло попробовать на вкус собственное лекарство, нет. Я имею в виду, что этим вечером я уже пережил период, когда время замедлилось и остановилось, но в тот момент, когда Алана с занесенным ножом повернулась ко мне, словно чей-то невидимый пинок придал ускорения событиям, и всё, что случилось, произошло одновременно, словно в каком-то дёрганом быстром танце.
Во-первых, раздался оглушительный грохот, и огромный вышибала с "конским хвостом" взорвался; его торс буквально исчез в кошмарном веере алых брызг, а всё остальное с выражением немого возмущения на лице перелетело через борт. Он исчез с такой скоростью, словно рука всемогущего монтажера вырезала его из этой сцены.
Во-вторых, почти одновременно с полетом вышибалы, Алана развернулась, широко открыв рот, и с занесенным ножом кинулась на человека в чёрном, который передернул затвор и отстрелил ей руку вместе с ножом. Затем, так быстро, что это выглядело почти невероятным, он снова передернул затвор, крутнулся и застрелил последнего охранника, который всё ещё доставал оружие. Алана осела к ногам Саманты, охранник ударился о фальшборт и выпал наружу, и все стихло на палубе грозного корабля "Возмездие".
А затем мелодраматичная зловещая фигура в чёрном снова передернула затвор и направила ещё дымящийся ствол прямо на меня. На мгновение мир снова замер. Я смотрел на тёмную маску, ещё более тёмный провал дула, указывающего в середину моей груди и думал: неужели я настолько выбесил Кого-то Наверху? Что я такого сделал, получить приглашение к этому неиссякаемому шведскому столу смерти? Серьёзно: сколько видов смерти, одна ужаснее другой, может угрожать относительно невинному человеку за один вечер? Неужели в мире не осталось справедливости? Кроме той её разновидности, на которой специализируюсь я, разумеется.
Одно за другим: меня избивали, хлестали по лицу, протыкали, пытали, угрожали ножами, обещали съесть, заколоть и застрелить. Все, с меня хватит. Достаточно. Я даже толком расстроиться не мог от такой чудовищной несправедливости. Меня переполнял адреналин, моё мясо стало уже нежнее некуда – будет почти облегчением покончить со всем этим. Всякому терпению приходит конец, и Декстер дошел до точки, когда он больше не может этого выносить.
Я выпрямился во весь рост, преисполненный благородной решимости выступить вперёд, чтобы достойно и мужественно встретить свою смерть, но жизнь приготовила мне ещё один неожиданный поворот.
- Ну, - сказал человек в чёрном, - похоже, мне снова приходится спасать твою тушку.
Он поднял ружье, и я подумал, что знаю этот голос. Я узнал его, и не понимал, радоваться мне, заплакать или сблевануть. Но прежде чем я успел выбрать один из вариантов, он обернулся и выстрелил в Алану, которая медленно и мучительно ползла к нему, оставляя за собой широкий кровавый след. Выстрел почти в упор подбросил её над палубой и разрезал пополам. Оба по-прежнему элегантных фрагмента упали на палубу совершенно неэлегантной кучей.
- Мерзкая сука, - сказал мужчина, опуская ружье, отбрасывая капюшон и снимая маску, - но платила хорошо, и работа мне подходила, я ведь и вправду хорошо управляюсь с ножами.
Я был прав, я действительно знал этот голос.
- И слушай, любой бы уже догадался, что к чему. Я оставил тебе уйму подсказок - чёрный жетон в пакете и всё остальное.
- Брайан, - произнес я и не смог удержаться от одного из самых идиотских замечаний в своей жизни: - Ты здесь.
- Конечно, я здесь, - ответил он, улыбаясь своей жуткой фальшивой улыбкой, которая на сей раз выглядела чуть более естественной. – Зачем ещё нужна семья?
Я вспомнил события нескольких последних дней: сначала Дебора вытащила меня из трейлера в Эверглейдс, теперь вот он, и покачал головой:
- Судя по всему, - ответил я, - семья нужна для того, чтобы спасать от людоедов.
- В таком случае, - ответил Брайан, - я к твоим услугам.
И неожиданно его фальшивая улыбка показалась мне искренней и тёплой.

--------------------------------------------------------------------------------
[1] Итал. "конец".
[2] В оригинале "под восемьдесят градусов" [Фаренгейта], что соответствует примерно 26 градусам Цельсия.
[3] 10 футов = 304 см.

@темы: перевод, Декстер на десерт / Dexter Is Delicious [Dexter 5]

---

Декстер на десерт / Dexter Is Delicious - 38 глава (в переводе Fotini)

Саманта совсем не была похожа на пассажира «Возмездия», каких я помню с детства. На голове у нее не было сувенирной пиратской треуголки и в руках не наблюдалось сахарной ваты – она висела на веревках без сознания, а может, уже совсем мёртвая. Из своего укрытия я мог видеть достаточно. Рядом с Самантой стоял огромный гриль с закрытой крышкой, из-под которой выбивался тонкий столбик дыма. Тут же на столе стоял большой пятигалонный котел, а рядом на небольшом столике поблескивали довольно знакомые предметы.
Какое-то время вообще ничего не шевелилось, кроме остатков флага на мачте. На палубе никого кроме Саманты не было. Но кто-то же должен был быть на борту. Несмотря на то, что на палубе стоял большой поддельный штурвал, кораблем управляли все же изнутри. Там еще должна быть каюта с буфетом. Внизу кто-то обязан быть, чтобы вести это суденышко. Но сколько их? Бобби Акоста один? Или он там со своими дружками-каннибалами, которые устроят неприятности хорошим парням, в число которых, по странности, я сегодня попал?
«Веселый Роджер» хлопал на ветру. В небе гудел, шедший на посадку в аэропорт Форт Лодердейл, самолет. Корабль покачивало на небольших волнах. И тут голова Саманты перекатилась на другую сторону, и под очередной слабый выстрел из пушек, дверь с хлопком распахнулась. На палубе появился Бобби Акоста, с шарфом на голове и совсем непиратским Глоком в высоко поднятой руке.
- Йо-хуу! – крикнул он и выстрелил в воздух два раза.
За ним на палубу вывалилась небольшая компания веселых парней и девушек его возраста. Одеты они были в пиратские костюмы и все зашагали прямо к большому котлу возле Саманты, где сразу начали наполнять свои чашки и выпивать напиток залпом.
И поскольку они так беззаботно отдавались своему развлечению, у меня в душе затеплилась надежда. Их было пятеро, а нас трое, все верно, но это были не тяжелые взрослые люди, и к тому же, они накачивались, я уверен, тем самым хмельным пуншем, который они так любят. Через время они станут совсем пьяными и глупыми, и не будут представлять никакой угрозы. Как бы там ни было, с этой компашкой мы бы легко управились. Мы втроем вышли бы из своих укрытий и окружили бы их. Дебора получила бы то зачем пришла, мы могли бы убраться отсюда и вызвать подмогу, а Декстер мог бы вернуться к своей вновь созданной нормальной жизни.
Но тут дверь каюты снова открылась и оттуда вышла Алана Акоста.
За ней шли трое с пистолетами и тот охранник с хвостиком из «Фэнга». Мир вокруг снова потускнел и стал еще опаснее.
Я знал что Алана тоже хищник, мне прошептал об этом мой Пассажир, когда мы стояли возле её Феррари. И теперь, глядя на неё, я понял, что Брайан был прав: глава ведьминского шабаша была женщиной, и это была Алана Акоста. И это не было ловушкой, это было приглашение к трапезе. И если я не придумаю что-нибудь, то сам попаду в меню.
Алана подошла к перилам, вгляделась в темноту парка, куда-то между мной и, как я думал, укрытием Деборы, и прокричала:
- Диги, диги, диги, дон!
Она обернулась к своему боевому отряду и кивнула головой. Они тут же направили свои пистолеты в голову Саманты.
- Выходи скорее вон! – радостно закончила она.
Понятное дело что этот её странный вопль из деткой считалочки означает, что всем пора выходить из укрытий: игра окончена, все на базу. Она, должно быть, думала, что мы дети, к тому же очень тупые дети, чтобы вот так покорно, по первому её зову, оставить наши с трудом найденные тайные убежища и прыгнуть к ней в объятия. Только распоследний дурак так бы поступил.
Но вот пока я сидел на корточках, ожидая долгой игры в кошки-мышки, справа от меня раздался крик и к моему ужасу вскоре оттуда выскочила Дебора. Она явно была одержима идеей снова спасти Саманту, так что даже пару секунд не дала себе задуматься о последствиях своего поступка. Она просто выпрыгнула из своего укрытия, подбежала к кораблю и резко встала на пирсе. Она стояла, глядя на них с вызовом, а потом демонстративно достала свое оружие и отбросила в сторону.
Алана явно наслаждалась представлением. Подойдя ближе к борту, чтобы должным образом полюбоваться на Дебору, она что-то сказала одному их охранников. Через секунду о пирс стукнулся спущенный с корабля ветхий трап.
- Поднимайтесь, дорогая, - пригласила Алана. – По трапу.
Дебора стояла не шевелясь и пристально глядя на Алану.
- Не причиняйте боль девочке.
Улыбка на лице Аланы стала еще шире.
- Но она же сама желает, чтобы мы ей причинили эту боль, разве не ясно?
- Не трогайте её, - покачала головой Дебора.
- Давайте обсудим это. Поднимайтесь на борт.
Дебора взглянула на неё еще раз, и ничего кроме улыбающейся змеи не увидела. Она опустила голову и поднялась по трапу и вот она уже стоит между двух вооруженных лакеев со скрученными скотчем руками. Злой голосок внутри ехидно мне напомнил, что недавно она вот так же наблюдала как со мной проделывали то же самое, так что все справедливо. Но добрая часть меня всё же подняла тревогу и забила эту гнусную мысль подальше. Так что я принялся и так и этак гадать, как же мне освободить свою сестренку.
Алана, конечно же, не собиралась давать фору. Она постояла минутку, затем повернулась лицом к парку, сложила ладони рупором и крикнула:
- Я уверена, что ваш очаровательный компаньон где-то там!
Она посмотрела на Дебору. Та стояла, склонив голову и не сказав ни слова.
- Мы видели его на карусели, милочка. Где этот мерзавец?
Дебора ничего не ответила. Алана улыбаясь, подождала, и выкрикнула:
- Не трусь! Мы не начнем без тебя!
Я застыл среди колючек.
- Ну, тогда… - радостно сообщила она, и махнула рукой в сторону одного из своих головорезов, он тут же вручил ей ружье. На мгновение я почувствовал укол беспокойства, и он был острее чем реальные шипы. Если она угрожает убить Деб… Хотя она и так и так собирается её убить…так зачем же мне тоже умирать? Но я не мог позволить убить Деб…
Практически бессознательно я поднял пистолет. Это был отличный пистолет, совершенное оружие, и отсюда, на процентов двадцать вероятности, что я смогу попасть в Алану. Так же как и задеть Деб или Саманту. А пока я думал, пистолет как будто сам поднимался выше.
Конечно же такие вещи не случаются в справедливом мире, но мы живем совсем не в нём, так что даже от этого небольшого движения пойманный пистолетом отблеск от фонарей в парке попал на глаза Аланы. Она вскинула ружье на плечо довольно уверенно, так что не осталось сомнений в том, что она знает, как им пользоваться, направила его прямо в мою сторону и выстрелила.
У меня была всего секунда, чтобы отреагировать, так что я еле успел нырнуть под ближайшую пальму. И все равно я почувствовал движение воздуха от пуль, попавших туда, где я только что сидел.
- Вот так-то лучше! – веселилась Алана и выстрелила еще раз. Кусок от защищающего меня дерева исчез. – Ку-ку!
Всего минуту назад я не мог сделать выбор, между сестрой в опасности и собственной головы в петле. Внезапно решение не стало таким уж трудным. Если Алана собирается отстреливать деревья по одному, то мое будущее выглядело печально в любом случае, а так как от пуль опасность была более актуальна, то сдаться и рассчитывать на мой превосходящий интеллект, чтобы снова найти выход из плена, было лучшей идеей. К тому же, где-то там еще оставался Чацкий с его автоматом, подходящим для борьбы с парочкой любителей с пистолетами.
Учитывая все обстоятельства, выбор небольшой, но это было все, что я имел. Так что, я встал за деревом, и крикнул:
- Не стреляйте!
- И испортить мясо? - ответила Алана. - Конечно, нет. Ну-ка, покажите нам вашу улыбку и поднятые руки.
И она помахала своим ружьем, на всякий случай если вдруг до меня не дошло.
Как я уже говорил, свобода - это действительно иллюзия. Каждый раз, когда мы думаем, что у нас есть реальный выбор, это просто означает, что мы не заметили ружье, нацеленное в наш пупок.
Я положил свой пистолет, поднял руки и вышел из-за дерева.
- Прекрасно! Через реку и леса, к нам идет наш порося!
Это укололо меня сильнее, чем я думал. Помимо всего прочего еще и быть названным «поросенком» это было не очень приятно. Эти слова, брошенные вскользь, видимо были последней каплей переполнившей чашу основных бед, и, наверное поэтому моя вновь приобретенная получеловеческая чувствительность позволила мне отреагировать так остро: Я поросенок? Я, Декстер? Хорошо сложенный, физически развитый, закалившийся в горниле многих жизней? Я был возмущен! Мысленно послал сообщение Чацкому, чтобы тот застрелил Алану и она бы помучилась перед смертью.
Но, конечно же, это не мешало мне спускаться к реке с поднятыми руками.
Уже на берегу, я постоял немного, глядя на Алану и её ружье. Она мне помахала им ободряюще.
- Ну что же ты, поднимайся, старый знакомец.
Тут не поспоришь, не перед таким аргументом как оружие. Так что я ступил на трап. Мозг выдавал всяческие идеи: нырнуть с мостика, убраться с прицела Аланы, а дальше что? Задержать дыхание на пару часов? Проплыть по реке и вызвать подмогу? Послать побольше ментальных сообщений и ждать бригаду военизированных телепатов? Фактически мне ничего не оставалось делать, как только подняться на борт «Возмездия», что я и сделал. Трап был алюминиевый и такой старый, что шатался в разные стороны, и мне пришлось держаться за веревочный поручень слева. Один раз я споткнулся и ухватился за веревку, так что весь трап перекосило. Но все равно на палубе я был через слишком короткое время и путь мне указывали три дула. Однако пострашнее чем даже эти черные точки, были пустые синие глаза Аланы Акосты. Она стояла близко и смотрела на меня с некой привязанностью, чем меня неприятно пугала, пока громилы связывали мне скотчем руки за спиной.
- Великолепно! Будет весело. Не могу дождаться начала. – Она отвернулась и бросила взгляд на ворота. – А где же тот парень?
- Он придет, - ответил ей Бобби. – У меня его деньги.
- Пора бы уже. – И Алана посмотрела на меня. – Не люблю ждать.
- А я не против, - сказал я.
- Я очень хочу начать. Сегодня у нас времени не так уж много.
- Не трогайте девушку, - сквозь зубы произнесла Дебора.
Алана устремила пристальный взгляд на Деб, что было хорошо для меня, но, кажется, очень нехорошо для моей сестры.
- Ой, а мы и правда как курица-наседка беспокоимся об этом поросеночке, да? - Алана подступила к Деборе. - С чего бы это, сержант?
- Она ещё ребенок.
Алана улыбнулась, широко, во все свои сотни великолепных, белых клыков.
- А мне кажется, она сама знает, чего хочет. И если мы хотим того же, так в чем же проблема?
- Она не может этого хотеть, - прошипела Дебора.
- Но она хочет. Иногда некоторые хотят. Они желают быть съедены, так же сильно как я хочу их съесть. – Ее широкая улыбка в это раз была натуральной. – Можно поверить в великодушие Бога, не так ли?
- Она просто замороченный ребенок! Она перерастет это. У нее есть любящая семья, и вся жизнь впереди.
- Итак, охваченная раскаянием и покоренная красивыми словами, я должна отпустить её. – Алана буквально мурлыкала. – Семья, церковь, цветочки, щеночки…Как должно быть прекрасен ваш мир, сержант. Но для остальных он гораздо темнее. – Она взглянула на Саманту. – Хотя, конечно, бывают моменты.
-Пожалуйста, - отчаянно попросила Дебора. Такой уязвимой я ее никогда не видел. - Просто отпустите девочку.
- Я так не думаю, - сказала Алана решительно. - Фактически, за всеми этими волнениями, я уже немного проголодалась.
Она взяла острый нож со стола.
- Нет! – крикнула Дебора. – Черт подери, нет!
- Боюсь, что да, - холодно глядя на неё, произнесла Алана.
Двое из охранников удерживали Дебору на месте, и Алана с удовольствием наблюдала как они усмиряют Деб. Вот так, не выпуская из виду Дебору, Алана подошла к Саманте и приставила к ней нож.
- Никогда не была сильна в разделывании, - призналась она.
Бобби и его отряд собрались вокруг, в нетерпении толкаясь, словно детишки, прокравшиеся на сеанс для взрослых.
- Вот почему я ждала этого дерзкого ублюдка. Он в этом хорош. Просто великолепен. Просыпайся, поросеночек.
Она похлопала по щекам Саманты и та подняла голову и открыла глаза:
- Пора? – прошептала она одурманенным голосом.
- Просто перекусим, - успокоила её Алана, и Саманта улыбнулась этим словам.
Судя по её сонной радости, было ясно что она снова под наркотиками, но на сей раз это по крайней мере не экстази.
- Ладно, хорошо. – Согласилась Саманта.
Алана посмотрела на нее, потом оглянулась на нас.
- Давай, действуй! – поддержал ее Бобби.
Алана улыбнулась ему, а затем молниеносно протянула руку к руке Саманты, и я успел заметить только блеснувшее лезвие, как она уже отрезала значительный кусок трицепса девушки.
Саманта издала звук, нечто среднее между стоном и рыком, и в нем не было слышно ни боли, ни удовольствия, а что-то вроде мучительного удовлетворения. От него у меня на затылке волосы стали дыбом, и зубы сжались до скрежета, а вот Дебора взорвалась безумной яростью. От этой вспышки один из охранников полетел на палубу, второй уронил оружие, но держался, пока огромный вышибала с "конским хвостом" не подскочил и не уложил Деб своим гигантским кулаком. Она упала как тряпичная кукла и больше не шевелилась.
- Унесите сержанта вниз. Хорошенько стерегите её, - приказала Алана.
Двое схватили Дебору и потащили в каюту. Мне совсем не понравилось, как она безжизненно повисла у них в руках, и я неосознанно сделал шаг вперед. Но прежде чем я смог направить стопы в её направлении, великан подхватил с пола ружье и направил мне в грудь. Мне ничего не оставалось, как просто стоять и смотреть как мою сестру уносят в каюту.
И этот громила толкнул меня в спину, чтобы я снова смотрел на Алану. Она тем временем открыла крышку гриля и уложила кусок Саманты на решетку. Мясо зашипело и вверх потянулась ниточка дыма.
- О! – глухо протянула Алана. – О-о-о! – Она медленно развернулась к зрителям.
- Перевернешь через две минуты, - обратилась она к Бобби, и тут же повернулась ко мне.
- Ну что, хрюшка, - и она потрепала меня по щеке. Совсем не как любящая бабушка, а скорее как придирчивый покупатель, который проверяет котлеты. Я хотел отодвинуться, но это легче сказать, чем сделать, когда тебе в спину тычут дробовик.
- Почему ты так меня называешь? – поинтересовался я.
Меня это раздражало больше чем должно бы, но на данный момент положение моё было шатким, так что моральное превосходство это всё что у меня оставалось.
Мой вопрос, казалось, развеселил Алану. Она подошла ближе и теперь обеими руками потрепала меня за щеки.
- Потому что ты мой поросеночек! И я намереваюсь сожрать тебя, милый!
И в ее глазах мелькнул вполне реальный огонек, такой что мой Пассажир в беспокойстве зашевелил крыльями.
Я хотел бы сказать, что я побывал и в намного более трудных ситуациях, и что всегда находил выход. Но правда была в том, что я не мог вспомнить ни одного раза, когда чувствовал бы себя настолько неприятно уязвимым. Я впервые был перемотан скотчем и совсем беспомощен, с ружьем сзади и с еще более смертельным хищником спереди. Дебора была без сознания, или того хуже, а Саманту уже по-настоящему положили на угли. Хотя один козырь у меня все же был: я знал, что где-то там был Чацкий, вооружен и опасен, и пока он жив, он не даст в обиду Деб, ну и меня по совместительству. Если я заболтаю Алану подольше, то у него будет достаточно времени, чтобы спасти всех нас.
- У вас ведь есть Саманта, - рассудительно заявил я. – Этого более чем достаточно, чтобы погулять.
- Да, но она хочет чтобы ее съели. Мясо всегда на вкус лучше, если сопротивляться. Она поглядела на Саманту, которая выдохнула: - О!
Ее глаза сейчас были распахнуты, в них горело нечто настолько дикое, что я даже не знал этому названия, и она не отрывала их от гриля.
Алана снова улыбнулась и ущипнула меня за щеку.
- Ты нам должен, дорогой. За тот побег и за все проблемы. Да и в любом случае, нам нужен кабанчик. – Она вдруг нахмурилась слегка. – Ты выглядишь жилистым. Хорошо бы помариновать тебя пару дней. Но все равно, времени совсем не осталось, а я слишком люблю мужские котлетки.
Признаю, плохое место и совсем не время для проявления любопытства, но в конце концов, я ведь пытался остановить всё.
- Что значит «времени совсем не осталось»?
Она смотрела на меня без выражения, и каким-то образом полное отсутствие эмоций было более тревожным, чем ее фальшивая улыбка.
- Последняя вечеринка, - просто сказала она. - Потом, боюсь, мне придется снова бежать. Так же, как пришлось сбежать из Англии, когда власти решили, что слишком много незарегистрированных иммигрантов пропадали без вести, как они теперь пропадают здесь. - Она печально покачала головой. - Я только стала привыкать к вкусу гастарбайтеров.
Саманта глухо захрипела, и я посмотрел на нее. Перед нею стоял Бобби и медленно вырезал ножом кусок из частично оголенной груди, как будто он выковыривал свои инициалы на дереве. Он очень близко склонился к её лицу и его улыбка была такой, что от неё, наверняка, завяли бы розы.
Алана вздохнула и с нежностью во взгляде, покачала головой.
- Не играй с едой, Бобби. Ты же на готовке. Переверни мясо, дорогой.
Он неохотно отложил нож и подошел к грилю с длинной двузубой вилкой, которой шлепнул кусок мяса другой стороной. Саманта снова застонала.
- И подставь что-то под порезы, - сказала Алана, кивая на увеличивающуюся жуткую лужицу красной крови, капающей с руки Саманты и растекающейся по палубе. - Она превратит палубу в скотобойню.
- Я, бля, не грёбаная Золушка, - весело сообщил Бобби. – Кончай тут всю эту хрень злой мачехи.
- Да, но давай попытаемся быть чуть-чуть опрятнее, хорошо?
Он пожал плечами, и стало понятно, что они любили друг друга так крепко, как только вообще могли два монстра. Бобби взял горшок со стойки под грилем и поставил его под руку Саманты.
- Вообще-то это я направила Бобби, - рассказала Алана с выражением, отдаленно напоминающим гордость. - Ему некого было спросить о том, как всё делается, и чтобы подчищать за ним, его отец потратил маленькое состояние. Джо просто не мог понять, бедный ягненок. Он думал, что дал Бобби всё. Но он не дал ему единственную вещь, которую мальчик действительно хотел. - Она смотрела прямо на меня, демонстрируя свой белоснежный оскал. - Вот это, - и она жестом указала на Саманту, ножи и кровь на палубе.
– Но как только он распробовал вкус мяса длинной свинки, он научился быть осторожным. Тот тоскливый клуб, Фэнг, это фактически идея Бобби. Прекрасный способ вербовать членов шабаша, отделяя каннибалов от вампиров. А кухонные помощники - это замечательный источник мяса.
Она нахмурилась.
- Нам и правда надо было есть только иммигрантов. Но я так полюбила Бобби, и он так красиво умолял. И обе девочки вообще-то тоже. - Она покачала головой. - Глупо, я знаю.
Она снова смотрела на меня, и её яркая улыбка вернулась.
- Но на сей раз из плюсов у меня есть намного больше наличных денег для новой жизни и достаточное знание испанского языка, что я не потрачу впустую. Коста-Рика? Уругвай? Где-нибудь, где на все вопросы можно ответить долларами.
Зазвонил телефон Аланы и она на секунду замешкалась, но взглянула на экран и произнесла:
- Подожди, я поболтаю. Черт возьми, наконец-то.
Она отвернулась, произнесла несколько слов в телефон, послушала, снова ответила и убирала телефон.
- Цезарь, Антуан, - подозвала она двух охранников. Они быстро подошли.
- Он здесь. Но … - Она наклонила голову и что-то им прошептала. Что бы это ни было, Цезарь улыбнулся и кивнул, а Алана взглянула на толпу у гриля.
- Бобби, пойди помоги Цезарю.
Бобби улыбнулся и поднял руку Саманты. Он взял нож со стола и поднял его, с надеждой смотря на Алану. Саманта простонала.
- Не паясничай, любовь моя, - пожурила его Алана. - Беги и помоги Цезарю.
Бобби отпустил руку Саманты, на что она недовольно промычала: - О!
Цезарь и Антуан повели Бобби и его друзей вниз по трапу и дальше в парк.
Алана наблюдала, как они пошли.
- Скоро твоя очередь, - пообещала она мне и отошла к Саманте. - Ну как дела, поросеночек?
- Пожалуйста, - стонала Саманта слабо, - о, пожалуйста …
- Пожалуйста? - спросила Алана. - Пожалуйста, что? Ты хочешь, чтобы я тебя отпустила? Хм?
- Нет! О, нет.
- Значит, не отпускать тебя, хорошо. Тогда, что, дорогая? Я просто не знаю, что и думать.
Она взяла один из ох-какой-же-острый нож.
- Возможно, я могу помочь тебе заговорить, поросеночек, - сказала она, и ткнула лезвие в брюшину Саманты, не глубоко, но неоднократно, что выглядело ужасно, и Саманта вскрикнула и пыталась увильнуть. Что конечно же оказалось невозможно, ведь она была привязана к мачте.
- Нечего сказать, дорогая? Правда?
Саманта наконец затихла, истекая жуткими красными ленточками крови из слишком многих дыр.
- Очень хорошо, тогда, дадим тебе время подумать.
И она положила нож на стол и сняла крышку с гриля.
- Тьфу-ты, боюсь, подгорело, - пожаловалась она, и быстро глянула на Саманту, убедилась что та смотрит, и, взяв длинную вилку, выбросила мясо в воду.
Саманта выдала слабый вопль отчаяния и резко обвисла. Алана наблюдала за ней со счастливой змеиной улыбкой, и затем посмотрела на меня:
- Потом твоя очередь, дружок, - и отошла к перилам.
Честно говоря, я был рад видеть как она уходит, так как понял, что это её представление очень трудно смотреть. Кроме того факта, что я вообще не любил наблюдать как другие люди причиняют боль невиновным, я ещё очень хорошо понимал, что все это было, по меньшей мере частично, для моей же выгоды. Я не хотел быть следующим, и я совсем не хотел быть едой. В которую я, очевидно, превращусь, если Чацкий не доберется до нас поскорей. Я был уверен, что он там, в темноте. Кружил вокруг, выбирая неожиданное место, пытаясь найти способ получше использовать его физические особенности, выполняя всякие смертоносные маневры, известные только истинным воякам, чтобы внезапно возникнуть перед нами со сверкающим оружием. Однако, я вполне серьезно желал, чтобы он поспешил.
Алана продолжала смотреть на ворота. Она, вроде, немного отвлеклась, что меня устраивало. Это был шанс поразмышлять над своей впустую растраченной жизнью. Ужасно грустно, что она вот так закончится, так скоро, и задолго до того, как я совершил бы что-либо действительно важное, как например, поход с Лили Энн на урок балета. Как ей будет житься без меня и моих советов? Кто научит её ездить на велосипеде? Кто прочтет ей сказки?
Саманта снова слабо заныла, и я посмотрел на неё. Она вся подергивалась, словно в некоем спазматическом танце, как будто её батарейки медленно сгорали. Её отец читал ей сказки. Читал её сказки, сказала она. Возможно, я не и должен читать сказки Лили Энн. Вон, это не очень хорошо вышло для Саманты. Конечно, если всё останется как есть, я вообще ничего никому никогда не прочитаю. Еще я надеялся, что Дебора в порядке. Несмотря на её странную капризность в последнее время, она была крепкой. Но все-таки она получила приличный удар по голове, и выглядела совсем обмякшей, когда её тянули в каюту.
И тут я услышал возглас Аланы:
- Ага!
И повернулся посмотреть.
В тусклом свете фонаря появилась кучка темных фигур. Эта оказалась новая группа молодежи в пиратских костюмах. Они пришли присоединиться к Бобби, и я на секунду даже задался вопросом: Сколько же людоедов в Майами? Ребята взволнованно кружили как стая чаек, размахивая пистолетами, мачете и ножами. В центре их круга двигались еще пятеро. Одним из них был Цезарь, тот человек Аланы, кого она послала в парк. С ним был Антуан, другой охранник, а также Бобби. Они тащили другого человека. Он висел у них на руках, очевидно был без сознания. Позади них шел еще человек, одетый в черную одежду с капюшоном, который скрывал его лицо.
Молодые люди вокруг кружили и галдели, голова человека в середине компании откинулась назад и свет упал на лицо таким образом, что я смог его рассмотреть.
Это был Чацкий.

@темы: перевод, Декстер на десерт / Dexter Is Delicious [Dexter 5]